Но относительно своего положения в доме он практически не заблуждался: для своей семьи он был ничтожеством — более или менее. У них были такие смелые взгляды, такие резкие голоса, такие сильные, агрессивные характеры, что не было смысла добавлять в эту гремучую смесь что-либо свое.

Но время от времени они вдруг просили его встать на сторону того или другого члена семьи, просили разрешить спор. И хотелось ему этого или нет, но он оказывался втянутым в их перепалки.

— Папа, мы говорили про Джуин. О том, что она поедет с нами в Шотландию. Я не хочу, чтобы она ехала. Разве обязательно брать ее с нами? А Доминик сказал, что он не стал бы выкидывать ее из постели.

— Да-да, понятно.

Джон считал, что мальчишки и должны вести себя по-мальчишески. И ему было жаль, что в свое время ему не хватило на это ума. Но его детские годы, правильно прожитые или нет, остались далеко позади. «Я — старый сухарь», — подумал он с мрачным удовлетворением.

Однако Джеральдин, которая дрожала при мысли о подростковой беременности (достаточно было вспомнить Кейт и Дэвида), не желала сидеть сложа руки. Если Доминик не просто бахвалился, если он действительно был сексуально активен, если он хотел приобщиться к взрослой жизни, то меньшее, что необходимо сделать, это напомнить ему об обязанностях взрослого человека.

«Нынешняя молодежь так быстро взрослеет, — заметила она буквально вчера в разговоре с миссис Худжит. — Они так быстро растут», — повторила она, повышая голос, чтобы перекричать пылесос. И то же самое она говорила старшей библиотекарше, sotto voce: «Старые головы на молодых плечах. Они все умны не по годам». Библиотекарша рассеянно кивнула, соглашаясь, и продолжила раскладывать по полкам стопку романов о сексе и шоппинге, читанных и перечитанных нетерпеливыми школьницами.

— Доминик, я хочу… — начала Джеральдин.

Но ее сын уже вставал из-за стола. Он сладко зевнул, словно воздух был для него едой и питьем, словно он никак не мог насытиться им.

— Все зеваю, не могу остановиться, — сказал он, выходя из столовой. — Мне пора идти, через две минуты уже подъедет Хилльер с отцом — они обещали подвезти меня.

Проходя через кухню, Доминик увидел, что на кухонном столе Люси разложила свой школьный обед — бутерброды с ветчиной, нежирный йогурт и яблоко, с тем чтобы перед выходом аккуратно упаковать это все в пластиковый контейнер. «Господи, настоящая мадам», — раздраженно подумал он.

Мысленно уже занятый Азученой, домработницей Хилльеров (темноглазая, полногрудая, с восхитительной гривой темных волос, очаровательно краснеющая, когда он проходил мимо, почти касаясь ее, или когда произносил ее имя), воображая, что бы он сделал с ней, если бы она только сказала «си, си», он схватил яблоко, жадно надкусил его и оставил на столе ухмыляться, а сам вышел через заднюю дверь.


Джуин положила согнутую в локте правую руку на стол и уткнулась в нее лицом. Элли приходилось обращаться к макушке пушистой головы дочери и к ее трогательно худой шее, молодым побегом выраставшей из летней школьной блузки.

— Ты ведешь себя как эгоистка, — сказала Элли, правда, без свойственной ей уверенности.

Джуин неразборчиво пробормотала что-то себе в подмышку — что-то насчет того, кто из них двоих был эгоистичнее. Она на секунду вскинула голову, чтобы бросить матери обвинение:

— Ты сама всегда думаешь только о себе!

— Я считаю тебя достаточно взрослой и достаточно некрасивой, — сухо продолжила Элли, выбивая из пачки сигарету, — чтобы пару недель обойтись без меня.

О, Джуин не возражала бы обойтись без любимой мамочки пару недель. Если уж на то пошло, она не возражала бы вообще — всегда, черт побери, — обходиться без матери, это было бы просто счастьем. Но почему надо было спихивать ее Горстам, почему ей навязывалось общество этой скучной дуры Люси?

— Мы уже обсуждали это. Я тебе все объяснила.

— Я могла бы пожить дома одна. Со мной ничего бы не случилось.

— Ну, конечно, с тобой ничего бы не случилось. А я бы глаз не сомкнула от беспокойства.

— Я вполне могу позаботиться о себе.

— А теперь представь себе, как я приземляюсь в Хитроу, а меня уже встречают копы и сразу волокут в суд по обвинению в плохом обращении с детьми. — Элли затянулась так, что кончик сигареты жарко заалел, закинула одну руку за спинку стула, а другой показала — в основном для себя, так как Джуин отказывалась смотреть на нее, — какого размера будут заголовки в газетах: — Вообрази: «Ребенок популярной журналистки оставлен дома без присмотра!» Мои враги будут праздновать день рождения.

— Я не ребенок.

— Но пока еще и не взрослая.

— Достаточно взрослая, чтобы бросить школу. Чтобы заниматься сексом. Чтобы выйти замуж с разрешения родителей.

— Такого разрешения я, разумеется, давать не собираюсь.

— Кроме тебя, у меня есть еще отец. — Джуин наблюдала за Маффи, который кружил под столом в поисках крошек от завтрака. В отчаянии Джуин стала прикидывать, какие еще у нее были варианты. Их было немного.

Она могла бы пожить это время у бабушки Сибил, к квартире которой почему-то всегда пахло супом и где не было места для Маффи. Ей пришлось бы выслушивать бесконечный отчет о том, кто умер, кто почти умер и кто вот-вот умрет. Ее единственным развлечением было бы ускользать на часик к морю (пока Сибил играла в канасту с приятельницами), чтобы полежать на полотенце в плотном кольце громкоголосых отдыхающих. У Сибил Джуин ложилась бы в девять, вставала бы в семь и от скуки быстро сошла бы с ума.

Конечно, была еще Кейт. Джуин с огромным удовольствием погостила бы у деликатной, чуткой Кейт, в обществе которой она не боялась быть самой собой. Но даже заикаться об этом было бессмысленно, Джуин знала, что могла бы возразить на это Элли: пока треклятая Наоми торчит на Лакспер-роуд, в доме у Гарви яблоку некуда было упасть.

Что еще хуже, в ответ на такую просьбу Элли непременно расплылась бы в самодовольной улыбке с видом: «А я знаю, чего ты на самом деле добиваешься». И самое противное было в том, что она действительно знала. Элли знала, что ее дочь была влюблена в Алекса. При одной мысли о нем сердце девочки билось быстрее, и Элли с дьявольской интуицией догадывалась об этом, хотя Джуин не говорила о своем чувстве ни слова.

Джуин с ужасом думала, что ее мать, не очень-то сдержанная и на трезвую голову, а когда под градусом, то и вовсе безудержно говорливая, в один прекрасный день проболтается. Возьмет и выложит все Алексу в лицо. И тогда Джуин останется только провалиться под землю или сгореть от стыда.

И без того ей было очень трудно видеться с Алексом, сидеть рядом с ним, разговаривать и при этом не допускать ни малейшего проявления своих чувств. И это было еще одной причиной, по которой она не могла провести эти две недели в Тутинге: разве возможно было, чтобы он увидел ее утреннюю, еще не пришедшую в себя, не собранную? Разве возможно было есть с ним за одним столом, теряя с каждым проглоченным куском свою женскую загадочность? И от смущения она станет страшно неуклюжей, будет ронять вилки, промахиваться мимо рта, капать на стол и колени соусом. А посещения туалета: ведь так она выдаст ужасную правду о том, что она тоже, как все, должна… ну, справлять естественные потребности… Даже думать об этом было невыносимо.

И значит, ей оставалось только…

Она резко подняла голову, не успев погасить огонек надежды в глазах, и воскликнула:

— А ведь я могу пожить у отца!

— Ты отлично знаешь, что нет. — Элли встала и сердито заходила по комнате, обхватив себя руками. Такой поворот разговора заставил ее занять оборонительную позицию, а значит, привел в раздраженное состояние духа. Все это могло закончиться слезами.

— Но почему? Ты сама всегда говоришь, что он хороший человек. И что я очень похожа на него. Было бы здорово узнать его поближе.

— Тим? Он просто золото. Но, милая, мы с ним так не договаривались.

— Какое право ты имела о чем-то договариваться, — проговорила Джуин, шмыгая носом, по-детски жалея себя, — не спросив меня?

— А такое, что на тот момент, когда мы договаривались, — напомнила ей Элли, — тебя еще не было и в помине. — Она подошла к раковине, загасила об нее сигарету, включила воду, посмотрела, как окурок исчез в сливном отверстии. — Где же этот проклятый Тревор? Он опаздывает. Больше я не собираюсь это терпеть, все, он уволен. Нет, Джуин, ты должна быть благодарна мне за то, что я планировала свою беременность. Ты была желанным ребенком — в отличие от бедного Алекса Гарви.

— Ха! Бедный Алекс Гарви? Бедный Алекс Гарви? — Джуин не знала никого, кому бы эпитет «бедный» подходил меньше, чем Алексу. — Он совершенно не бедный.

— Ах да, ну конечно же.

— Что значит «конечно же»?

— Это значит, что я забыла о том, что ты и он…

— Что я и он? Что ты забыла? Здесь нечего забывать — ты все навыдумывала!

— Как скажешь, ангел мой.

— Так и скажу. — Джуин натянула подол юбки до колен, а потом задрала его кверху, чтобы взглянуть на свои худые бедра. Хоть в чем-то ей повезло: по крайней мере, она не была толстой. — Я просто хотела сказать, — продолжала она убеждать Элли (и возможно, с излишней горячностью), — что Алексу очень повезло с матерью.

— Ты так считаешь?

— Да, я думаю, что Кейт замечательная.

— Ну что ж, пожалуй, она действительно очень приятный человек, — легко согласилась Элли, тем более что, по ее мнению, слово «приятный» было скорее ругательством. Лично она считала приятных людей обманщиками за то, что они не боролись с проблемами, играли не по правилам. А это было абсолютно нечестно с их стороны. И вообще, вряд ли они на самом деле такие уж сговорчивые.

— К тому же в школе я пропущу целую неделю, — горько напомнила матери Джуин.

— Везучая. Когда я была в твоем возрасте, я на все была готова, лишь бы один денек не ходить в школу. А тут целая неделя! Класс.

— Это первая неделя учебного года. Последнего года. Я хочу быть в школе в эти дни. Мне нужно там быть. Все вернутся с каникул, будут обмениваться новостями, а я останусь в стороне. Мне достанется самое плохое место, на английском мне придется сидеть на первой парте, рядом с этой плаксой Соней Стивенс, и старый Рентон будет брызгать на меня слюной — буквально. Кошмар!

— Люси тоже пропустит неделю, и Доминик, но что-то я не слышала, чтобы они жаловались.

— Они пропустят всего день или два. У них учебный год начинается после нас. В частных школах каникулы длиннее. Слушай, ты же не собираешься пойти на работу в этом наряде?

— А что? Это «Вивьен Вествуд», между прочим.

— И от всего этого я чувствую себя неуверенно, понимаешь, это все сидит у меня в голове. Из-за этого я завалю все экзамены.

— О, Джуин, прошу тебя, не говори ерунды. Ты же умный ребенок, ты сдашь все эти экзамены без проблем. А если даже и нет, что с того? На этот случай существует пересдача. Слушай, я бы взяла тебя с собой в Италию, но пригласили меня одну. И кроме того…

— Что?

— Ну, тебе бы там не понравилось, — сказала ей Элли. Потом добавила еле слышно: — И ты мне там будешь мешать.

У Пэтти соберется очень интересная компания. Кьянти будет литься рекой. И в романтической обстановке, под тосканскими звездами… кто знает, что может случиться?

Совсем недавно Элли узнала одну новость. На совещании в прошлую пятницу они с Пэтти сидели рядом и шептались, и Пэтти даже держала Элли за рукав в знак своей горячей симпатии. С другого конца комнаты за этими проявлениями дружелюбия холодно наблюдала Тина Хаган из отдела здоровья, которую по каким-то вероломным соображениям исключили из привилегированного круга друзей Пэтти, с тем чтобы никогда больше Тина не омрачала своим присутствием комнаты Иль-Поджа. Вот тогда-то Пэтти поделилась новостью:

— Угадай, кто еще полетит с нами в Италию!

— Как я могу угадать? Скажи хотя бы, он это или она.

— О, это он. — Наклонившись к Элли, прикрыв рот рукой, Пэтти произнесла имя, от одного упоминания которого женские сердца пускались вскачь. При этом сама мисс Хендерсон лучилась таким самодовольством, радостью и предвкушением сексуальных утех, что не оставалось сомнений относительно ее планов.

«Ну, это мы еще посмотрим», — твердо решила про себя Элли.

Если кто-то на свете и заслуживал титула «Подарок небес», то это был, безусловно, он. Мартин Керран по сравнению с ним был ничтожеством. И вообще, Руфь может забирать его обратно. Внезапно Мартин стал абсолютно не нужен Элли.

Ей всегда казалось, что только по странному недоразумению, по недосмотру или по ошибке не смогла она завладеть тем, другим, еще в давние времена. И с его стороны это было упущением. Или окружающие помешали ему обратить на нее внимание.