— Тогда спи в моей комнате! — великодушно предложил Доминик. — Со мной куда веселее, чем с моей сестрой-ябедой.

— Если мне придется выбирать из вас двоих, то Люси — даже Люси — предпочтительнее.

— Она едет, чтобы присматривать за нами, понимаешь? Не Люси, конечно, а моя милая, седая, старая бабуля.

— Насколько я вас знаю, ей будет чем заняться, — хладнокровно ответила Джуин.

Ну разумеется, она же почти не сталкивалась с Элеанор Гарви. Доминик объяснил ее спокойствие перед лицом такой ужасной новости тем, что Джуин не могла знать, как умела испортить любое удовольствие Элеанор Гарви.

— Это все из-за папы, — пожаловался он. — Он говорит, что у него много работы. И поэтому он останется исполнять свой отцовский долг дома.

— Как ему не повезло, — проговорила Джуин, беря в руки записку, лежавшую на стеклянном столике, — так и будет работать без нормального отпуска.

Ее мать, как сообщило ей послание, написанное закругленным уверенным почерком Элли, уехала в Тутинг. У Кейт срыв. Украли ее сумочку. Она в истерике. Срочная поисковая операция. Джуин должна сама сообразить, что поесть. В холодильнике салями, в морозилке тоже куча всего. Вечером ложиться, не дожидаясь Элли. Не кукситься. В конце записки улыбалась забавная рожица.

— Ну да, наверное, — ответил Доминик, удивленный тем, что Джуин увидела ситуацию с другой точки зрения. — Так как тебе кажется, а? Будут у нас игры и забавы? Спляшем ли мы с тобой шотландскую удалую? Доведется ли мне метнуть свой ствол[33]?

— Сомневаюсь, что ты сможешь его поднять, — немедленно парировала Джуин. И, кусая растягивающиеся в улыбке губы, положила трубку.

Маффи с развевающимся следом за ним поводком гонял по квартире. Джуин похлопала по ноге, и он тут же радостно примчался к ней.

— Нахал этот Доминик, — поделилась с ним Джуин, снимая с него ошейник. — Такой чудной. Никаких манер. Хотя, пожалуй, он все-таки не такой противный, как его сестра.

Ее желудок сообщил ей о внезапном и остром чувстве голода. До нее дошло, что за целый день она съела только кусочек тоста. Элли предлагала ей поужинать салями. Фу, гадость. Элейн Шарп разделяла еду на полезную и вредную в соответствии со своими собственными пристрастиями. Все, что ей нравилось, было полезно. А то, что не нравилось, — вредно. И тот, кто не желал есть «полезные» (в понимании Элли) продукты, просто капризничал. Или, как в случае с Джуин, «позерствовал».

Но Джуин не позерствовала, когда стояла перед зеркалом и, поднимая уголки губ, пыталась придать своему лицу более радостное, более оптимистичное выражение. «Я так несчастна», — сказала она, и ей захотелось пожалеть себя. Вот-вот могли политься слезы.

Но неожиданно и необъяснимо ее настроение улучшилось. К ней незаметно вернулась надежда — так же незаметно возвращается в замерзшие пальцы и покалывает под кожей тепло. А вместе с надеждой пришла уверенность, что все наладится. И что пройдет даже самое глубокое несчастье.

На экзамене она получит хорошие оценки. Она перейдет в следующий класс. Потом она запишется в летную школу и научиться летать.

А пока ей страшно хотелось есть. Она сходит в магазин и купит жареной рыбы с картошкой.


На официанте из Бангладеш была надета ослепительно белая куртка с золотыми пуговицами и золотыми же плетеными эполетами. «Новая форма. В морском стиле», — объяснил он с милой, тихой застенчивостью. Подавая меню, он тайком полюбовался своими накрахмаленными манжетами. Весь интерьер был переделан: устаревшие обои с ворсистым рисунком и плюш были содраны со стен, их заменили новомодные кремовые и зеленые панели в компании с ротангом. Потолочный вентилятор, подобно гигантскому блендеру, размешивал напоенный пряными запахами воздух. Но, несмотря на все эти реновации, ресторанчик по-прежнему оставался стандартной азиатской забегаловкой в центре города.

«Вот, значит, как, — говорила себе Наоми, подслеповато склоняясь над меню, чтобы скрыть досаду. — Мы бедны, совершенно бедны».

— Давай сходим куда-нибудь пообедать, — бодро предложил Алекс, когда говорил с ней по телефону сегодня после обеда. — Я угощаю. (Как будто могло быть как-нибудь иначе.)

— Замечательно, — ответила она, а ее мысли уже понеслись вскачь.

«Сан-Лоренцо», перебирала она названия. Или «У Дафны»? «Каприз»? «Яви»? «Куаглино»? (Нет, там они вряд ли достанут столик.) У Наоми почти никогда не было аппетита, и появившись, он быстро пропадал; еда ее почти не интересовала. Но она буквально питалась атмосферой таких мест, она ужинала их стильностью. Она наденет свою шелковую тунику от Феретти — одну из последних экстравагантных покупок, сделанных до того, как денежное обеспечение прекратилось. Волосы она уложит кверху с помощью множества маленьких гребешков. Как здорово будет снова очутиться в этом мире!

— Я буду дома к половине восьмого, — пообещал Алекс. И перед тем как положить трубку, заверил ее: — Я люблю тебя, — не беспокоясь о том, слышали его коллеги эти слова или нет, потому что какое ему до них было дело?

Она провела целые полчаса, изучая свои немногочисленные наряды, развешанные в чехлах по всей квартире на полках, дверях и крючках, поскольку негде было их хранить. Хозяин квартиры, парень по имени Гай, старый школьный друг Алекса, работающий в социальной сфере, на время уехал заграницу. Путешествовал Гай налегке, судя по огромному количеству свитеров, брюк, пиджаков, заполнявших все имевшиеся в наличии шкафы. И ко всем этим свитерам, брюкам и пиджакам Наоми испытывала те же чувства, что испытывает арендодатель по отношению к отказывающимся съезжать арендаторам.

«Мне совершенно нечего надеть», — паниковала Наоми, и ей действительно было нечего надеть — в том смысле, как она это понимала.

Принимая душ, она размышляла над тем, как изменился… нет, как «усилился» Алекс. После того как он при столь драматических обстоятельствах связал с ней свою судьбу, он все свои силы, все свои чувства стал направлять на их союз. Он остался таким же, каким был раньше, но в большей степени. Он стал проявлять по отношению к Наоми еще большую нежность, еще более глубокую любовь. Он улыбался с большей готовностью, смеялся громче, обнимал крепче, занимался любовью яростнее. А под всем этим Наоми ощущала цельную, непоколебимую, до сих пор не испытанную в деле волю. Все же в нем было что-то от Дэвида.

И значит, она была хороша для него, сделала вывод Наоми, вставая под слабую струю — жалкий ручеек, слишком тонкий, чтобы принять ванну с пеной (потребуется почти час, чтобы сполоснуть шампунь, чтобы смыть ароматные гели и лосьоны с рук, груди, спины). Значит, она могла поздравить себя с тем, что помогла ему выявить твердость характера, доселе скрытую.

— Мы пойдем в ресторан «Вице-король», — объявил Алекс, появившись три часа спустя в их временном пристанище, разгоряченный и румяный от поездки на велосипеде. Колеса велосипеда (купленного в комиссионке на сэкономленные на транспорте деньги) радостно жужжали, когда Алекс вел своего коня на место стоянки на маленькой террасе. — Они подают изумительную курицу по-индийски.

Наоми пересекла комнату, чтобы поздороваться с Алексом, еще одетым в черный велосипедный костюм из лайкры (обтягивающий почти до неприличия), и положила ладонь ему на затылок.

— О. А я думала, что…

Алекс целовался с уверенностью, которую она до сих пор ни в ком не встречала. Он ошеломлял ее, когда накрывал ее рот своим и буквально впивался в нее. И, наверное, к лучшему, что у Наоми не было ни возможности, ни дыхания, чтобы поделиться с Алексом своими планами провести вечер в более дорогом заведении.

А теперь ее чистые, блестящие волосы пропахли запахами индийской кухни (уже ночью, зарываясь лицом в подушку, она будет улавливать запахи чили, тмина, кардамона и, сбитая с толку, будет видеть странные, заграничные сны). Пары, поднимающиеся от шипящих блюд, проплывали мимо нее, оседая на шелковую тунику и впитываясь в ткань. Наоми чувствовала себя бесконечно глупо и излишне разряженно. Хуже того, у нее складывалось ощущение, что ее саму коптят и что она выйдет отсюда цвета одного из этих цыплят, что то и дело проносили мимо ее уха.

Но вот Алекс проговорил:

— Ты сейчас выглядишь красивее, чем когда-либо. — И вполне вероятно, что так оно и было.

Со слегка озадаченным видом она отложила меню, и Алекс взял ее за запястье, развернул ладонь кверху и, нахмурив лоб, стал всматриваться в хитросплетение линий, будто пытаясь прочитать по ним ее судьбу.

«Я пропал, — осознал он благоговея, когда Наоми подняла на него свои сияющие глаза. — Я полностью в ее власти».

Наоми верно определила, что он обнаружил в себе неведомую ранее смелость и решительность. И только благодаря ей смог он выбраться из западни. Если бы не Наоми, он так бы и сидел дома с милой, верной Кейт, так бы и высматривал свою Наоми, выжидая, когда же начнется настоящая жизнь.

От ощущения того, что жизнь его наконец началась, да еще с таким шумом, у Алекса кружилась голова. Он сам себе напоминал человека, который вспрыгнул на подножку набирающего скорость вагона и, прислушиваясь к пронзительному гудку локомотива, задался вопросом, куда же идет этот поезд.

К радостному возбуждению примешивались страшнейшие угрызения совести. Алексу мучительно было вспоминать смятение, в котором они двое покинули Лакспер-роуд, то, как они запихивали в такси все, что смогли унести в руках. (Треск вешалок, скрежетание чемоданов по гравию до сих пор звучали в его ушах.) Одно дело — убежать из дома куда-то в ночь под воздействием гнева, и совсем другое — сохранять позу оскорбленной праведности.

Алекс отлично представлял, как его мать, бесконечно тоскуя, будет бродить по дому. Когда она будет проходить мимо его комнаты, зеркало шкафа покажет ей — криво и злобно — разгром, оставленный там после их с Наоми отъезда: ящики комода выдвинуты, кровать не заправлена. Он испытывал к матери огромную нежность, и сердце его болело за нее.

Однако с Кейт все будет в порядке. Она привыкнет. Ему нужно только верить в это и в свою честность. Время докажет Кейт, что его любовь к Наоми Маркхем истинна и постоянна. Время сделает все возможным. И время в конце концов воссоединит их.

— Может… — отважился произнести Алекс приглушенным, уважительным, ресторанным голосом, которому он научился у Кейт (ни одно слово их разговора, пусть самого незначительного, не должно было достичь ушей сидящих за соседними столиками людей).

— Что? — Наоми улыбнулась этому знаку интимности.

— Может, возьмем пару лепешек?

Алекс сделал знак официанту, и Наоми засмеялась от внезапного ощущения легкости и свободы. Здесь было куда веселее, чем среди воображал в скучном «Куаглино».

— Все, что хочешь, — ответила она. — Давай ты сделаешь заказ, хорошо? Потому что я не большой знаток индийской кухни.

— Пиво? Нет, вино. Будешь вино? Мне кажется, нам есть что отпраздновать. Все складывается так хорошо. Тебе позвонил твой агент. А про нашу будущую квартиру мне сообщили, что мое предложение устраивает продавца. Они хотят провести сделку как можно скорее. И скоро мы переедем на Чаффорд-роуд.

— Отлично.

— Ты не рада? — Алекс заподозрил, что Наоми не до конца разделяет его чувства.

— Рада. Очень рада. Правда, Алекс, я в восторге.

— Это будет наш с тобой дом.

— Разумеется.

Из настоящего дворца в зеленом Сент-Джонсвудсе — в одноквартирный домик в Тутинге, а оттуда — в длинную и узкую квартиру на Чаффорд-роуд. Как тут не радоваться?

Алекс мрачно посмотрел на нее:

— Наоми, ты обещала, что наша нищета не будет тебя беспокоить.

— Меня это не беспокоит. Ну, может, только слегка. — Она взяла вилку и стала водить ею по скатерти. — Прости меня, малыш. Я хочу быть с тобой, хочу создать для тебя дом.

Разве этим она должна была заниматься? Создавать дом? В тот момент ни одному из них это не показалось подходящим времяпровождением для Наоми. Хотя ей придется найти себе какое-то занятие. Но что она могла делать?

Испытывая неловкость за столь вероломные мысли, Алекс все же попытался прикинуть, каковы были возможности Наоми. Их было удручающе мало. Насколько он мог судить, ее положение было не хуже и не лучше, чем положение среднестатистической избалованной девушки, которая в ожидании замужества или получения наследства вынуждена где-нибудь работать. Как эти девушки, имея в своем активе лишь симпатичную мордашку и умение общаться, умудрялись зарабатывать на жизнь?

Некоторые из них работали нянями, но эта работа была определенно не для Наоми Маркхем. Или они сидели в художественных галереях, принимали деньги от покупателей, наклеивали на картины яркие стакеры, чтобы показать, что они проданы. Или они со скучающим видом стояли за прилавком модных бутиков и магазинов итальянской мебели. Или они называли себя дизайнерами интерьеров. Честно говоря, Алекс не мог представить Наоми ни в одной их этих ролей.