Светлана Лубенец - Любовь по договоренности

– И после того, что мы с тобой только что испытали в унисон, ты все равно собираешься жениться на Злате?

– Ну это же для дела, Настя! – живо откликнулся Георгий, продолжая крепко прижимать меня к себе. – Брак ведь будет фиктивным!

Но я уже не желала слушать ни про какую фиктивность. Кокон счастья съежился, сделался жестким, разлезающимся на ости, будто прошлогоднее воронье гнездо, а потому неприятно царапающим. Я резко высвободилась из объятий Далматова, съехала со сбившегося шелкового одеяла на пол, сразу нащупала рукой бюстгальтер и принялась судорожно одеваться.

– Ну что такое, Настя?! Куда ты собралась?! – голос Георгия из сладко-интимного сделался колко-раздраженным, как те самые ости разваливающегося на глазах бывшего кокона счастья, а ныне вороньего гнезда. – Ну все же хорошо! Ведь то, что я сказал о Злате, вовсе не явилось для тебя новостью!

Но меня было не остановить. Я одевалась быстро, как когда-то в школе после урока физкультуры, чтобы успеть на перемене еще и в буфет. Далматов задержал меня уже в дверях спальной комнаты своей стоматологии. Я резко вырвалась и, глядя в самые его расширившиеся зрачки, с настоящей ненавистью произнесла:

– Да пропади ты пропадом вместе со своим наследством!!!

Вечером мне позвонила Марина и сообщила, что Георгия все же взяли под стражу.

– Откуда узнали? – резко, по-деловому спросила я, потому что сразу вся подобралась, как перед боем.

– Мы размениваем квартиру. Я с утра поехала в агентство недвижимости со всякими бумагами. В агентстве обнаружили, что на одном из документов Георгий не расписался. Я поехала в «Гарду», а там его техник Наташенька бьется в истерике. Сказала, что Георгия Аркадьевича забрали прямо с приема. Хорошо, все же разрешили пациенту пломбу поставить. Я, разумеется, в милицию… С трудом нашла, где Гошка… Долго не хотели ничего говорить, поскольку я уже чужой ему человек. Пришлось сказать, что мы развелись фиктивно… ну… ради жилплощади… Такую историю завернула… В общем, выяснилось, что в прокуратуру обратилась гражданка Власова Злата Сергеевна с заявлением, что, по ее мнению, Гошка убил брата ради наследства.

– И ей поверили? Вам, которая хоть и бывшая, но жена, говорить ничего не хотели, а какой-то Злате…

– Она не какая-то… Злата обнародовала свои с ним интимные отношения, дала показания, будто Георгий неоднократно намекал ей, что брат ему мешает получить богатое наследство, и призывал на голову Богдана всяческие кары небесные.

– Ну… призывать кары небесные – это вовсе не то же самое, что пойти и убить!

– Да, но она сообщила также, будто однажды при ней Гошка лечил зуб Бо и ввел какой-то новый анестезирующий препарат, после которого тот едва оклемался! И она подозревает, что это же лекарство Георгий использовал еще раз!

– Но ведь Бо нашли в мастерской, а не в стоматологии!

– Да, но якобы этот препарат подействовал на Бо и в первый раз не сразу. Так что Гошка вполне мог успеть довезти брата до мастерской, а потом уйти, не оказав помощи… Еще в ее заявлении была всякая ругань по поводу того, что следствие по факту смерти Богдана Далматова произведено формально… ну и угрозы… дойти до какого-то высокого начальства…

Я подумала о том, что Злате тоже можно начать писать романы, так у нее все складно получается, а сказала следующее:

– Но ведь это надо еще проверить… про анестезию и прочее…

– Уже проверили, – отозвалась Марина. – Наташа подтвердила, что такой случай с Богданом и неудачной анестезией был. Все произошло при ней. Минут через двадцать после лечения зуба этот препарат так резко снизил у Бо давление, что нарушился сердечный ритм. Хорошо, у Гошки образование общемедицинское, он даже в «Скорой помощи» какое-то время работал… а потом решил специализироваться как стоматолог… Еще Наташа сказала, что в день убийства Богдан снова приезжал к ним на лечение, но она Гошке не ассистировала, поскольку Георгий ее отпустил. Как раз в тот момент, когда Бо уже сел в зубоврачебное кресло, ей позвонили из детского сада, сообщили, что заболел сынишка. Вот такое роковое совпадение…

– То есть… вы все же думаете, что совпадение?

– Конечно… – Марина произнесла это тусклым усталым голосом. – Гошка не мог убить брата… Да он вообще никого и никогда не смог бы убить… Это трудно объяснить: почему одни могут, а другие – никогда… Ну… разве только… стрелять из окопа… в бою…

– А Злате могло быть известно, что Георгий лечил зуб Бо без Наташи?

– Откуда я-то знаю…

– А спросить?

– Не могу. Она не реагирует на мои звонки.

– А нагрянуть к ней домой и поговорить?

– Только что вернулась от нее. Дверь никто не открыл.

– Она одна живет?

– Да, последнее время одна. Мать умерла полгода назад.

– Может быть, Злата в «Гарде»?

– Нет. Георгий никому не давал ключей от своей стоматологии. Ключи были только у него и у Наташи.

– Может, для будущей матери наследника рода Далматовых он сделал исключение? – предположила я.

– Нет, нет и нет! Гошка дрожал над своей «Гардой». Она была только его… Никому в ней ничего не дозволялось… А Злату он никогда не любил, чтобы для нее делать исключение… Ну… если бы уже родила… возможно… да и то вряд ли… А уж сейчас он ни за что не дал бы ей ключи. Так что я прямо и не знаю, что делать…

– Я придумаю, Марина, я обязательно что-нибудь придумаю! – пообещала я. Мне ли, записной беллетристке, не придумать… – Я позвоню вам! Обязательно позвоню!!

Я пообещала Марине, да… Конечно, я могу придумать, как удобно развернуть действие романа, чтобы все концы с концами сошлись, зло было наказано, а добро торжествовало. Но жизнь – это не роман. Одного моего желания мало. Особенно когда в борьбу вступают такие противники, как Злата. Видимо, она на кон поставила все. Раз мужчина так и не смог ее полюбить, пусть понесет справедливое возмездие, а она после рождения ребенка в качестве морального удовлетворения получит наследство Далматовых. Хорошая плата за попранную любовь, ничего не скажешь, Я как романистка не придумала бы лучшего варианта!

Да, но на каждого казнящего найдется свой обух! На казнь – казнь! Не бывает так, чтобы творящий зло не получил по заслугам. Не обязательно с той стороны, в которую опасается взглянуть. Есть как минимум еще три. А если пересчитывать на градусы по окружности, то аж с трехсот пятидесяти девяти этих самых градусов можно ожидать атаки! С какой бы стороны подобраться мне? Где слабое место в Златиных кознях? Что я вообще о ней знаю? Итак:

1. Она подруга детства Марины.

2. Они ходили в один детский сад и вместе учились в школе.

3. В институтах подруги учились разных… Марина в политехническом… Я запомнила, потому что мой Осипчук тоже учился в этом вузе. А Злата… Где училась она? Марина рассказывала… только мне незачем было это запоминать. В тот момент Злата меня совершенно не интересовала. А на что мне сейчас сдался институт, в котором она училась? Разве знание этого способно как-то помочь? А вдруг?! Эх, и почему же меня так зациклило на ее институте?!! Но чем сильнее циклит, тем более могучий блок встает перед этим воспоминанием! Ой, неспроста… неспроста… Позвонить, что ли, Марине?

– Она училась в медицинском, в том же, что и Георгий, – отозвалась бывшая супруга Далматова, когда я позвонила ей на мобильник, – только какое это может иметь отношение к делу?

– О! В медицинском!! – с радостью воскликнула я. – Еще не сообразила, но какое-то отношение все же имеет. Вот, например, мы с тобой, – я намеренно назвала Марину на «ты». Хватит уж дурака валять – давно скорешились, если опять же употребить терминологию Люки. Надеюсь, Марина ответит мне в этом деле взаимностью, то есть тоже перейдет на «ты» самым естественным образом, – никогда не смогли бы запомнить название препарата, от которого Бо сделалось плохо, а она, как медик, думаю, запомнила бы легко.

– И что? – опасливо спросила Марина. – Ты думаешь…

Бывшая жена Георгия замолчала, но то, как она напряжена, чувствовалось даже по тишине в телефонной трубке.

– Я думаю пока только то, что сказала, – ответила я. – Злата вполне могла запомнить название препарата… А где она сейчас работает?

– Служит клерком в каком-то профилактическом центре. Тоже медицина, конечно, но весьма условная… Они в своем центре, по-моему, больше дурят людей, чем охраняют от болезней. Втюхивают пищевые добавки, лечебные чаи, какие-то особо целебные магнитные шарики, фильтры для воды, пиявок еще продают…

Я молчала в раздумье. Наверно, с помощью пищевых добавок, лечебных чаев или даже пиявок убить можно. Но раз Злата пошла ва-банк, она должна была как-то обезопасить себя по этой части. Наверняка пиявки ни при чем. И чаи с магнитными шариками тоже. Но где-то она должна была проколоться. Почему-то я уже почти не сомневалась в том, что к смерти Бо приложила руку именно Злата. Почему? Она ведь сказала, что Богдан согласился на брак с ней. Да, но сам Бо мне ничего не говорил. Почему я ей поверила?

– Ты думаешь, что какие-то пищевые добавки могут действовать, как… – прервала цепь моих размышлений Марина, а потом оборвала и собственную мысль: – Нет! Чушь! Бо никогда не стал бы есть ее добавки… Чаю, конечно, мог с ней выпить…

– Вдруг как раз все дело в чае… – отозвалась я. – Почему-то мне очень хочется еще раз попасть в мастерскую. Сейчас позвоню Вадиму, и если он там, попрошу разрешения приехать.

– Зачем?

– Сама не знаю. Тянет… Может, что увижу, что-то пойму… Вдруг Вадим скажет нечто такое, что прояснит картину. Поехали со мной! Четыре глаза лучше, чем два. Про уши можно сказать то же самое.

– Нет, не получится. Я ж на работе. Два часа брала за свой счет, чтобы съездить в агентство недвижимости, а пришлось полдня отсутствовать из-за того, что случилось с Гошкой. Сейчас увольняют только так…

– Ладно, съезжу одна. Потом позвоню, – быстро сказала я и торопливо попрощалась. Мне не хотелось, чтобы Марина задала вопрос, почему я в рабочее время дома. Конечно, я могла бы и соврать, но зачем лишняя ложь?

Вадим оказался в мастерской. Он разрешил мне приехать, хотя я очень путано объяснила, зачем мне это надо. Может, даже подумал, что я хочу полежать в обнаженном виде на ложе под колбасным знаменем соцсоревнования, чтобы он с меня написал одалиску № 2. Во всяком случае, тон его был весьма игривым, несмотря на потерю друга и соратника по мастерской. Что ж, живым – живое. Я ему легко простила игривость, поскольку на кладбище видела, что он скорбел по Богдану по-настоящему.

– Мне очень не нравится смерть Бо, – произнесла я, когда Вадим посадил меня за стол, над которым по-прежнему болтались на ниточках бумажные ангелы. Пустое, я вам скажу, занятие для ангелов – болтаться на ниточках. Видать, в таком положении да с дудками в руках никак было не защитить от смерти одного из хозяев мастерской.

Вообще-то мне ужасно хочется в продолжении повествования называть художника Вадькой, как когда-то делал Бо, но какое у меня на это право… Для меня он Вадим.

– Представьте, мне тоже она очень не нравится! – мой собеседник сразу стал серьезным. – Но бедняге Бо это уже не поможет.

Я как раз собиралась спросить, не показалась ли ему странной обстановка в мастерской в то утро, когда он обнаружил тело друга, но именно в этот момент в комнату фурией ворвалась женщина, которая с ходу закричала:

– Нет, вы посмотрите на него! Как только сюда, так непременно с бабьем! Какая ты все же сволочь, Вадим!

После этого программного заявления женщина с шумом отодвинула от стола уже описанный мною венский стул, уселась на него, положила одну ногу на колено другой, скрестила руки на груди, отгородившись таким образом от меня двойным крестом, как от нечистой силы, и уставилась прямо мне в глаза тяжелым взглядом. Я, разумеется, своих глаз не отвела, а тоже принялась рассматривать скандальную дамочку. Она была молода, но как-то изможденно рыхла лицом. Тональный крем покрывал его маской, как театральный грим, оставляя девственно незащищенными виски и шею. Наверно, женщина так торопилась, собираясь выйти из дома, что даже толком не погляделась в зеркало. Красивого лилового цвета помада была смазана, а под нижними ресницами скопились черные соринки осыпавшейся туши. Густые русые волосы небрежно падали на плечи. Одета женщина была в нарядное пальто из буклированной ткани цвета морской волны, из-под которого виднелись черные бархатные брюки, заправленные в высокие сапоги на шпильках, до боли похожие на мои.

Тот, кого обозвали сволочью, видно, к эдакому обращению привык, а потому с абсолютно спокойным лицом опустился на соседний стул и представил мне даму:

– Познакомьтесь, Настя, это моя жена – Эльвира, – потом Вадим, плавно поведя своей талантливой рукой, указал на меня и обратился к супруге: – Элечка, это подруга Богдана Далматова – Настя.

– Ага! Щас! – рыкнула Эльвира, и с ее ресниц на щеки упало еще приличное количество черных соринок. Некачественную, видать, она купила тушь. Судя по стильному прикиду, наверняка тоже дорогую, но паленую. Сейчас от подделок не убережешься… – Богдан всех своих девок рисовал и на стены вешал. А эта где? Где, я вас спрашиваю?!