Я в раздумье закусила губу и тут же отправилась к мольберту, чтобы еще раз взглянуть на скопление золотистых пятен, в которые Бо несколько минут назад тыкал пальцем. Но мне не надо было уже рассматривать именно пятна. Передо мной из их хаоса в некой дымке вдруг возникли божественные женские формы, и я даже пожалела о том, что после обжираловки в «Осеннем блюзе» уже вторую неделю сидела на строгой диете, поскольку любимые джинсы стали мне неприлично тесны. Вот такой должна быть настоящая женщина, хоть одалиска, хоть писательница, хоть кто… Долой унисекс!

Во время моего последнего внутреннего восклицания к мольберту как раз подтянулся Бо и принялся опять тыкать в картину пальцами, назойливо повторяя:

– Ну и где тут одалиска? Где она? Где?

– Да вот же она… – размягченным от удовольствия голосом проговорила я.

Бо с большой тревогой посмотрел сначала на меня, как на неожиданно тронувшуюся умом, потом – с неприязнью на раздражающую его картину, затем опять взглянул на мое по-дурацки восторженное лицо, а после прямо-таки впился взглядом в золотистый рай, сотворенный Вадькой, и надолго затих. Я уже совсем было собралась пойти пока полюбоваться другими картинами, развешанными на стенах, когда Богдан наконец оторвался от полотна друга и прошептал:

– А я ведь тоже увидел… Ни фига себе…

– Вот от этого «ни фига» народ и балдеет, – отозвалась я.

– Да как же я раньше… – он не договорил, но и так было понятно, что ему хотелось сказать.

– Просто ты не желал видеть.

– Да, наверно…

Лицо моего знакомого сделалось таким несчастным, таким по-детски огорченным, что мне очень захотелось взять Бо на ручки и покачать под колыбельную песенку. И я подумала, что вряд ли смогу полюбить его. Он для меня навсегда останется таким вот огорченным мальчиком, над которым надо вечно расправлять крылья. Мне же нужен не мальчик, но муж. Желательно – не мой.

Я повернулась к картинам на стенах и спросила:

– А эти твои? Стиль вроде не Вадькин…

– Да он может в разных стилях… каких хочешь… – Он произнес это с такой тоской в голосе, что мне пришлось по-матерински обнять Бо за талию и сказать самые простые слова:

– Не огорчайся! Давай посмотрим твои картины!

– Давай, – тут же согласился он.

Мне показалось, что Бо и сам уже принял меня как старшего товарища, который в нужный момент всегда готов подставить плечо, а полюбить как женщину, возможно, и не захочет. Недостатка в женщинах он не имеет, а отсутствие истинных друзей чувствует. Все-таки я на самом деле настоящий инженер человеческих душ! Мой муж, которому изменить сегодня явно не удастся, выходит, прав даже в своем сарказме.

Надо сказать, картины Бо мне тоже понравились, но они оказались слишком уж обычными, без пронзительности. Подобные городские пейзажи можно увидеть в любом художественном салоне. Изображенные на холстах места я узнала сразу. Люди тоже были вполне узнаваемы. На стене возле колбасно-розового знамени соцсоревнования, снова прикрывшего пыльно-золотое ложе Вадькиной одалиски, висело несколько изображений Марины и Георгия в разных ракурсах, очень неплохие портреты. Остальные модели: брюнетки, блондинки, рыженькие – наверно, были подругами Бо. На одном из холстов оказалась изображена девушка, обритая наголо, что ее ничуть не портило, настолько правильными были черты лица и безукоризненны округлости черепа.

– Ну как? – жалобно спросил Бо.

– Мне кажется, ты чрезмерно стараешься, – отозвалась я.

– То есть?

– Ну… то и есть! Ты будто боишься, что человека на портрете не узнают или скажут, что цвет стен нашего драмтеатра чуть-чуть другого оттенка. Ты словно фотографируешь, Бо! В твоих работах мало собственно живописи!

– Да? Ты так думаешь? Но я стремился к достоверности!

– Может быть, есть смысл поступиться ею?

Бо еще раз оглядел свои холсты и неохотно произнес:

– Вообще-то Вадька мне тоже всегда говорит, что мои картины будто копии с моих же собственных работ. Я никак не мог его понять, а он не хотел объяснить… или не знал как… все ведь вроде у меня правильно… Ты вот объяснила… – И он вдруг улыбнулся, так тепло и красиво, что я усомнилась в своем инженерстве и в том, что никогда не смогу полюбить его. А вдруг смогу? Такого вот, улыбающегося, теплого, вполне можно полюбить!

– А давай я напишу твой портрет! – воодушевленно предложил Бо и зачем-то посмотрел в сторону пыльного знамени соцсоревнования. Я тоже скосила на него глаза, но быстро привела их в нормальное положение и ответила:

– Не стоит…

– Просто портрет… – как-то излишне торопливо добавил он, и я подумала, что Бо тоже размышляет над тем, не поискать ли товарищей в другом месте. Все-таки перед ним женщина. Он снял со стены портрет Марины, изображенной сидящей вполоборота на стуле, который был выписан так же тщательно, как жена брата. Я стул узнала сразу. Он стоял возле дощатого стола и резко отличался от него, как аристократ от плебея. Он имел тонкие изящные ножки и гнутую вензелем спинку. Кажется, такие стулья раньше называли венскими.

– Ну… если только портрет… – начала я и была прервана песней «Битлз» под названием «Girl», которую вместо звонка выдает мой мобильник. Когда я приложила телефон к уху, он взорвался голосом мужа:

– Анастасия! Наш бачок в туалете все-таки подвел! Представь, из него хлестало на пол так, что затопило соседей снизу! Они аж отыскали меня на работе! Где ты шляешься?! Я никак не могу найти деньги, отложенные на сантехнику… Куда ты их задевала? Все перерыл! Знаешь, я думаю, надо потратить их все, раз уж такой случай! Не хватало, чтобы еще ванна потекла! Я уже договорился с Витькой, он отвезет в «Мир сантехники», и мы с ним отоваримся по полной. В общем, предлагаю сменить сразу и унитаз, и ванну, и смеситель, и прочее… В общем, где деньги? Витька уже с улицы сигналит! Надоел!

– Я сейчас приеду! Без меня ты все равно ничего не найдешь, – самым бесстрастным тоном проговорила я и сразу выключила телефон, иначе муж непременно позвонил бы снова. Не объясняться же мне с ним при Бо. Впрочем, «этот мужчина» не примет моих объяснений и с глазу на глаз! Эх! Плакала моя спокойная семейная жизнь!

Засунув в сумку телефон, я посмотрела на своего нового приятеля.

– Тебе надо уходить? – спросил Бо, и я видела, как он огорчен этим.

Огорчилась ли я от того, что мне надо покидать его мастерскую? Пожалуй, нет… Огорчилась я другому, а именно: предстоящей схватке с мужем.

Я уже взялась за свое новое пальто, которое на славу поработало в этот день, когда в мастерскую Богдана вбежал тот, кого я сегодня здесь увидеть никак не ожидала, – Георгий.

– Хорошо, что ты тут! – прокричал он. – Собирайся! – Не обращая на меня ровным счетом никакого внимания, Георгий схватил с колченогой табуретки куртку Бо и протянул ее брату. – Одевайся! Живо!

Разумеется, такой диктат старшего брата в моем присутствии понравиться Бо не мог. Он резко выдернул куртку из рук Георгия, бросил ее обратно на табуретку и зло сказал:

– Никуда я не пойду! Веди себя прилично! У меня дама!

– Да у тебя таких дам, как… – На этом месте, где обычно поминают нерезаных собак, Георгий развернулся ко мне, видимо, для того, чтобы я сразу и навсегда поняла, что являюсь всего лишь одной из длинной череды женщин, которые стоят в очереди в мастерскую Бо и раскатывают губу на ложе под пыльным знаменем соцсоревнования. Муж Марины слишком пристально посмотрел на мое лицо, как-то нервно огладив при этом свои впалые щеки ладонью. Потом его взгляд на несколько секунд задержался на моем декольте и, как мне показалось, начал спуск. Я явственно почувствовала, как что-то жаркое и быстрое нырнуло в ложбинку, где уютно покоился серебряный кулон, потом прямо под бюстгальтером коснулось сосков и устремилось дальше вниз, щекоча живот. Пора было перекрыть движение наглому гуляке по моему телу, и я, скрестив ноги, еще и сложила таким же крестом на груди руки.

– Как вас зовут? – спросил Георгий, задержавшись взглядом на моем животе.

– Ее имя Настя! – тут же встрял Бо. – Но тебя это абсолютно не касается!

– Ошибаешься, братец, ой как ошибаешься… – процедил Маринин Дон Кихот, а то юркое и теплое, что гуляло по моему телу, очень быстро вынырнуло прямо из-под серебряного кулона и, растекшись в теплый блин, облепило мне лицо, будто косметической маской, после снятия которой я должна стать краше раз в десять, не меньше.

– Она – это не то, что ты подумал! – прокричал уже совершенно отчаявшийся Бо. – И твое мнение насчет Насти меня не интересует!

– А вот это напрасно! – спокойно ответил Георгий и отвел наконец от меня взгляд. Ощущение теплой мягко-сливочной маски на лице не пропало. – Это моя женщина!

Такого заявления я ожидала меньше всего, несмотря на только что описанные странные, но приятные ощущения. Бо, похоже, тоже был ошарашен. Я с собой справилась гораздо раньше брата Георгия, молниеносно всунула руки в рукава пальто, схватила со стола клетчатый шарф с итальянской сумкой и, бросив: «Ну, мальчики, мне пора!», быстро вышла из мастерской. Никто меня не догонял. Оно и понятно. Георгий не позволил бы Бо рвануть за мной, а сам Муравей Ламанчский, судя по всему, и так не сомневается, что я упаду в его объятия спелым персиком в тот момент, когда ему этого захочется. Самое ужасное состоит в том, что он в своей уверенности, возможно, прав, несмотря на ужасные щеки, целующиеся друг с дружкой изнутри.

Глава 2

Да, можно смело переходить к главе второй, ибо первая себя абсолютно исчерпала. Вы хотите знать, как я объяснялась с мужем? Молчала. Почему? Я сейчас приведу вам монолог моего мужчины, или наш диалог… называйте как хотите. Пожалуйста:

– На кой черт тебе это идиотское пальто?!! Тебе что, надеть нечего?!!!

Я слегка повела плечами.

– Ну сапоги еще куда ни шло, но какого хрена ты купила такую дорогущую сумку, на которую без слез не взглянешь?!!

Я безмолвно развела в стороны руки.

– И вообще, почему мне ничего не сказала?!! Почему не посоветовалась?!!

Я завела глаза к потолку, изображая полное изнеможение.

– И как теперь быть?!! Заткнуть, что ли, твоим новым пальто дыру в бачке?!!!

Тут уж я решила подать голос и предложила другое решение:

– Лучше сумкой! Она из натуральной кожи! Воду не пропустит!

– Острить, значит, изволишь в таком пиковом положении! Впрочем, я умываю руки! Ухожу обратно на работу, а ты сиди тут и думай над своим странным поведением. А в туалет… ходи к соседям… если они тебя, конечно, пустят!

И он действительно ушел. А к соседям я и не подумала идти. Я достала с антресолей старое ярко-желтое эмалированное ведро, в котором кипятила белье в те незапамятные времена, когда у нас еще не было стиральной машины, налила в него воды по самый ободок, пустила по ней вплавь красный пластиковый ковшик и поставила эту красоту около унитаза. У нас же не его прорвало, а всего лишь бачок. Когда проблема таким образом оказалась решена, я выбросила нашу сантехнику из головы напрочь. Мне было о чем подумать и без унитаза. В какие-то несколько дней возле меня очутилось трое мужчин!

Во-первых, пока еще никуда не делся мой муж (ночевать на службе он точно не будет и вынужденно вернется к желтому эмалированному ведру с красным ковшиком).

Во-вторых, в меня как-то по-детски влюбился Бо. Если до прихода брата он, похоже, еще несколько колебался, куда меня отнести: к старшим товарищам, с которыми можно обсуждать, например, его живопись, или к возлюбленным, для которых в их с Вадькой мастерской имеется аж парчовое ложе, то после программного заявления Георгия он автоматически перевел меня в разряд одалисок.

В-третьих, это сам Георгий, с ходу открывший свои планы на мой счет. Надо же! Увидел меня впервые в жизни, ничего обо мне не знает, а туда же – она моя женщина! (Да-да! С полным основанием можно сказать, что он увидел меня впервые! Тогда, в маршрутке, он не посмотрел на меня ни разу!) А что будет, если вы, Муравей Ламанчский, узнаете, кто я есть на самом деле? Да ведь если я закручу романы, так с обоими: и с вами, и с Бо! Посмотрим, кто из вас кого! У меня и правда бестселлер наклевывается! Кстати, Марина, которая всю эту кашу заварила, вряд ли предполагала такой расклад. И устроит ли ее он? Похоже, ситуация вышла из-под контроля и начала развиваться против ее режиссуры. Вот она – писательская способность перекраивать по своему желанию действительность! Марина считала себя хозяйкой ситуации, но именно я выверну все наизнанку!

Впрочем, вероятно, я напрасно так раздухарилась. Все может быть куда проще! Если, например, Марина весьма плохо знает собственного мужа, который хоть и испытывает нежные братские чувства к Бо, тем не менее запросто готов увести у него женщину. Это может быть и просто определенным ходом: не изничтожать даму Богдана словами, а перехватить ее у него. Да какое мне дело до особенностей взаимоотношений в этой семье! Ничего наизнанку я пока не выворачиваю! Это я себе польстила! Марина хотела, чтобы я завлекла в свои сети Бо, я так и сделала. А Георгий – всего лишь второстепенная сюжетная линия.