— Знаете, — неожиданно заметил Валишевский, — мой сын настоящий болван.

— Это уже не мои проблемы, — отрезала я.

— И все-таки я хотел бы оплатить ваш переезд.

— Спасибо, но не стоит. Я прекрасно справлюсь сама. Прощайте.

Не желая больше продолжать этот мучительный для меня разговор, я нажала на отбой. Нет, телефон отключать не стала, была уверенна, что Сергей Карлович не будет беспокоить меня звонками. И оказалась права.

Он не перезвонил, оставив меня в одиночестве переваривать весь наш разговор. А переваривать было столько, что я рисковала получить заворот мозгов.

Ужасно, когда любимый мужчина выбрал не тебя. Но еще ужаснее осознавать, что у него не хватило смелости сказать о своем выборе в тебе лицо.

В принципе, Сергея Карловича я понимала. Знакомая семья, неплохая (наверное) девушка, все у них ладненько да складненько, обо все договорились. И вдруг, как черт из табакерки, появляюсь я.

Кто такая? Неизвестно. Ни имени, ни семьи, ни состояния. Какой отец придет в восторг от такой кандидатки в жены единственного сына? Что я могла предложить его кровиночке?

Любовь? Ну, допустим, это аргумент. Но, видимо, для Ромки не достаточно существенный, если он предпочел мне другую. А может, и не было у него никакой любви? Кто в двадцать пять не увлекался? И почему Валишевский — старший должен был проникнуться симпатией ко мне, если Валишевский — младший плюнул и даже не попрощался? Хотя бы по телефону, да хоть коротким сообщением.

Душа рвалась на части, плакала и умоляла ее не бросать. Но меня, как обычно, спасла голова. Все-таки, мозги из-за беременности не совсем отключились.

Я вспомнила, что сижу в кафе, кругом люди, и вряд ли похоронное выражение моего лица здесь уместно.

Взяла в руку чашку и выпила ненавистный ромашковый чай. Одним махом, стараясь не морщиться.

Гадость, конечно. Но я смогла. Значит, смогу и все остальное.

Попросила счет и, расплатившись, поехала дальше по своим делам.

Уже в машине на меня напал приступ смеха. Чай из ромашки, это же в моей ситуации ужас, как смешно? Или это у меня истерика?

Насмеявшись так, что на глаза выступили слезы, поехала в аптеку. Куплю чудо — витамины, прописанные врачом, а там, глядишь, и жизнь наладится.

Сделка по квартире уже совершена, мне надо было освободить ее в течение двух недель, как только зарегистрируют договор. Значит, у меня в запасе чуть больше четырнадцати дней. Машину я тоже продала и по городу разъезжала уже на арендованной.

Сумма, которую удалось выручить от продажи всего-всего, была не астрономической, конечно, но вполне себе крупной. На покупку квартиры в районе Оберкампф не хватит, но ничего страшного. Остановлюсь пока у тети, присмотрюсь и решу что-нибудь. В конце концов, буду арендовать. Весь Париж арендует, чем я хуже?

Оставалось лишь забронировать себе билет и разобрать вещи.

Как там говорят: один переезд равен пяти пожарам и сколько там наводнениям?

Я решила не заморачиваться с вещами. То, что не носила больше года, отправлялась в коробки. Потом найду какой-нибудь сайт, пристрою нуждающимся. Посуда, мебель, бытовая техника — все это нужно продавать. Пусть недорого, но выбрасывать жалко. Тем более что у меня все хорошее, рабочее. Ах, да! Мне еще нужно выписаться из квартиры, но, надеюсь, много времени это не займет.

Заботы опять закрутили настолько, что мыслям о моей несчастной судьбе просто не хватило места в голове. В этом мне, прямо, скажем, повезло.

И вот настал день, когда вещи были разобраны, багаж упакован, мебель и техника нашла новых хозяев, а мне надо было освободить квартиру. До отъезда в Париж оставалось несколько дней, их я собиралась прожить в арендованных апартаментах.

Я огляделась вокруг и поняла — все дела переделаны. И что теперь? Чем заняться в ожидании дня вылета? И я решила посвятить это время Москве и … воспоминаниям. В конце концов, мы расстаемся. Кто знает, свидимся ли?

Я гуляла. Много. Целыми днями. Вспоминала родителей, детство. Школу и институт. Своих кавалеров и подружек. Ромку….

Объездила все места, где мы с ним бывали. Давясь слезами, съела бургер в том самом торговом центре, где прошло наше первое свидание.

Зачем я себя мучила? А не знаю. Мне хотелось выдавить всю боль, сидящую внутри меня. Боль, что он мне причинил. Чтобы больше никогда, никогда ее не чувствовать. Ведь я верила ему. Верила, что у нас есть будущее. Из-за этой веры противозачаточные пила так, на глаз плюс лапоть. Решила, пусть все идет, как идет. Мне тридцать пять. И я встретила мужчину, которого полюбила. И он полюбил меня. И если уж так сложится судьба, то буду рожать. Жаль только, что ума не хватило подумать, как я буду жить в такой вот ситуации….

Я шла по Рождественке, в сторону Детского мира, когда на перекрестке зацепилась глазами за знакомый белый Мерседес. Мне даже на номера смотреть не надо было, что бы понять: Ромкина машина.

Сердце забилось, грозя сломать ребра и вырваться наружу. Я замерла на углу испуганным сусликом, прижав ладонь к груди, сама поражаясь, как театрально выглядит и мой жест, и вся моя поза.

Надо было просто пройти мимо или вернуться на Рождественку, но я продолжала стоять, жадно разглядывая Мерседес. Глупо себя обманывать — я ждала. Ждала, когда появится Ромка. А в том, что он появится, я почему-то нисколечко не сомневалась. Минуты текли медленно, вязко. Я стояла, переминаясь с ноги на ногу, как бедная родственница, чувствуя, как вязну в своем никому не нужном ожидании. Зачем мне все это?

Но уйти сил не было, и я продолжала мяться, мысленно называя себя тряпкой и ничтожеством.

Не знаю, сколько времени прошло, но мое упорство было вознаграждено: Ромка появился откуда-то сбоку, видимо вышел из какого-то кафе или паба поблизости.

Я затаила дыхание, разглядывая отца своего будущего ребенка. Именно так я сейчас его воспринимала. Ни любовником, с которым так жарко проводила дни и ночи совсем недавно, ни возлюбленным, которого никак не могу забыть, несмотря на то, что он так подло со мной поступил, а именно отцом моего малыша. Я жадно пялилась на него, впитывала его черты, уже понимая, что через несколько месяцев буду искать их в своем сыне. Или дочке, тут уж, как получится.

Пока я смотрела на Ромку, он остановился и оглянулся. Я отмерла и перевела свой взгляд туда, куда смотрел Ромка. Там, действительно у входа в кафе, стояла компания. Три парня и две девушки. Они звали Ромку обратно и громко смеялись. Ромка не спешил к ним, мотал головой и отнекивался. Но ему тоже было весело. Похоже, всем в этом городе весело. Всем, кроме меня.

Именно их смех, веселый и беззаботный, стал окончательным приговором для меня. Если до этого я еще сомневалась, мучалась и придумывала причины, пытаясь оправдать Ромку, то вот в эту минуту поняла: все, больше ничего не будет. И да, я безоговорочно поверила словам его отца.


20


В съемный апартаментах меня никто не ждал. Это почему-то расстроило. Или меня расстроила встреча с Ромкой? Хотя, какая это встреча?

Очень хотелось, чтобы рядом оказался кто-то, с кем можно было поговорить. Но рядом была пустота.

Можно позвонить Полин, поговорить с ней. Но мне не хотелось, чтобы она узнала обо всем по телефону. Хотелось видеть ее глаза, хотелось, чтобы она обняла меня крепко — крепко и сказала, что-нибудь в своем духе:

— Не переживай, девочка моя, мы со всем справимся. Мы — женщины сильные.

Как же не хватало ее крепких объятий, внимательных глаз и уверенности во мне.

Я заварила себе ромашку, посмотрела на нее и решилась. Всем смертям не бывать. Так, по-моему, звучит эта поговорка? А даже если я и перепутала что-то, и пусть. Имею право.

Чашка с ромашковым чаем была отставлена в сторонку, в руку лег телефон.

Да, я не удалила его контакт. Духу не хватило. И прямо сейчас я собиралась сделать самую большую глупость, на которую только способна влюбленная, беременная и брошенная женщина — я нашла номер Ромкиного телефона и нажала на вызов.

Держала трубку у уха и трусливо молилась, чтобы что-то случилось с мобильной сетью. Да, именно с сетью, ведь тогда бы я честно сказала: не судьба.

Но сеть, вопреки моим надеждам, работать прекрасно, и соединение прошло очень быстро, раздались длинные гудки. Один, два, три…. Я затаила дыхание и ждала.

Наконец вызов приняли, повисла тишина.

— Ты? — разрывая паузу, настороженно спросил Ромка.

— Я.

Это «я» получилось каким-то хриплым, задушенным и тихим, словно я боялась, что на том конце меня услышат. Но Ромка прекрасно меня расслышал и ответил:

— Ты, — уже без вопроса.

И замолчал. Я тоже молчала, не зная, что сказать. А сказать хотелось так много, но мысли разбегались, и я никак не могла сформулировать следующую фразу, только чувствовала, как холодеют руки и кровь стучит в ушах.

— Анька, — прохрипел на том конце Ромка.

Мне, наконец, удалось вычленить из потока слов, мыслей и чувств вопрос, и я поспешила его задать:

— Почему?

— Так получилось, — тяжело вздохнув, ответил Ромка и добавил: — Прости.

— За что? — зачем-то попыталась уточнить у него.

Господи, пусть он скажет, что любит меня, и я все ему прощу!

— За все, — ответил Ромка.

— Зачем? — задала я следующий вопрос, понимая, что нужно его как-то конкретизировать, но Ромка понял меня.

— Влюбился.

— В меня?

— Ну, а в кого же?

— Ты мог бы сказать. Я бы поняла, — ответила ему, имея в виду информацию о его помолвке.

— Как я мог такое тебе сказать? И как это можно понять?

— Я бы поняла, — повторила упрямо, но потом поправилась: — Постаралась бы понять.

— Я бы потерял тебя.

— Ты меня и так потерял, — напомнила ему.

— Но если бы сказал, это случилось бы раньше.

Его ответ резанул по живому.

Да, Ромка был прав, и я, даже если был поняла наличие у него невесты, все равно разорвала бы с ним отношения. Но не от этого мне было больно. Просто я поняла: он думал прежде всего о себе, о своем удобстве, о своих чувствах. И ни секунды не задумался обо мне. О том, каково мне будет, когда я узнаю.

— Я трус, — сказал Ромка.

— Трус, — согласилась с ним, впервые за эти недели испытывая непреодолимое желание закурить.

— Я не должен был так поступать с тобой.

— Не должен, — я опять согласилась и оглянулась в поисках сигарет.

— Ты, наверное, меня за это ненавидишь.

— Неверное, — я покивала, забыв, что Ромка меня видеть не мог.

— Анька, — прошептал Ромка и осекся.

И в его голосе было столько сожаления, что у меня на глаза навернулись слезы. Сердце рвалось на части, хотелось немедленно, не сходя с места, сделать что-то, чтобы Ромке стало легче. Сказать … Да — да, сказать, что прощаю, люблю, что у нас будет ребенок….

Но вдруг словно кто-то дал мне крепкий подзатыльник, и я пришла в себя.

Пора заканчивать этот разговор, я уже поняла, что ничего он не изменит — Ромка все решил и сейчас ему просто неловко. Именно эта неловкость, да еще чувство стыда (которое, уверена, очень быстро пройдет, стоит мне положить трубку) мешают ему закончить наш разговор.

— Анька, — повторил он еще тише, но я расслышала.

Жаль только, что сказать мне ему уже было нечего. Он решил, ну и я тоже все решила.

— Прощай, — сказала, опуская руку с телефоном.

— Подожди, — закричал Ромка. — Подожди, Аня!

Чего? — хотелось спросить мне, но я не спросила.

Думаю, Ромка сейчас и сам не знал, чего именно он просил меня подождать и что хотел бы предложить. Подождать, когда он жениться и предложить почетное место любовницы? Господи, да зачем это ему? У него милая невеста: молодая, привлекательная. Зачем ему такой геморрой в виде меня? Это же бомба замедленного действия, неизвестно, когда рванет. Но рванет обязательно.

— Аня! — надрывалась трубка в моей руке, а глупое сердце продолжало рваться на части.

Я ничего не сказала и слушать его больше не стала, просто оборвала разговор, нажав на отбой. И звук отключила. Так, на всякий случай, хотя и сомневалась, что Ромка будет перезванивать. Он сейчас выдохнет и поймет, что все к лучшему.

Да, повел он себя, как настоящий мерзавец, но теперь мы же вроде поговорили, он признался, что был неправ, попросил прощения. А значит, не такое он и говно, можно выдохнуть и снова начать уважать себя, утешаясь мыслью, что это «не мы, эта жизнь така».

Курить хотелось все сильнее и сильнее, и я уже не могла противиться этому желанию. Отложила трубку, пошла в коридор и долго рылась в сумке, выискивая сигареты и прекрасно понимая, что их там быть попросту не может, я давно бросила эту пагубную привычку.