Обратно Лёха летел самолётом из Краснодара. Перед посадкой в Питере, глядя в иллюминатор на тёмные тучи, обычно окружавшие город в любое время года, он вдруг понял, что летит домой. В Новороссийске остался дом его родителей, а свой собственный дом, который ему предстояло построить, находился впереди, и именно, в Питере.

В первый день занятий он встретил на институтской лестнице ту, которую мысленно называл Евой с яблоком. Вернее не встретил, а увидел её отражение в зеркале. Ева шла какая-то задумчивая и печальная. Лопатина она не заметила, а ему вдруг нестерпимо захотелось подойти к ней, обнять и расспросить о причинах её расстройства. Захотелось рассказать ей что-нибудь смешное и погладить по голове, как давеча это делала мама. Он с трудом удержался, чтобы не кинуться ей наперерез.

Соня к началу семестра, разумеется, опоздала. На все звонки Лопатина её телефон отзывался невнятным пиканьем и бурчанием, и только на третий день от начала занятий трубка сообщила, что абонент находится вне зоны действия сети. После этого Лопатин уже звонил ей непрестанно. Наконец, абонент появился в сети, и сонный голос Сони объявил:

– Совков! Ты совсем сбрендил, не видишь, что я сплю. У меня сдвиг по времени.

– У тебя, Соня, еще и сдвиг по фазе. Ты опять хочешь запустить учёбу? – строго спросил Лопатин.

– Не хочу, – Соня зевнула. – Ну, скажи, зачем ходить на лекции, которые всегда есть у такого отличника, как ты, и их всегда можно скопировать и потом почитать в приятной обстановке? Нет! Обязательно надо тащиться в школу и слушать всю эту галиматью. Да еще записывать!

– Таким образом и только таким эта галиматья лучше усваивается. Лекции читать не так интересно, как Драйзера, – тут Лопатин покривил душой. Драйзера читать ему было совсем не интересно. – И самое главное у преподавателя можно сразу спросить, если что-то вдруг не понятно.

– Хор, Лопатин, убедил. Завтра буду, – Соня дала отбой.

Назавтра она к началу первой лекции всё-таки опоздала, однако прокралась в аудиторию, плюхнулась рядом с Лопатиным, потеснив Валерку Яковлева, и поначалу откровенно зевала. Правда к концу лекции втянулась и даже прилежно задала преподавателю пару вопросов, искоса глядя на Лопатина. Препод расцвёл, как роза, и принялся объяснять Соне непонятное. Соня моргала глазами и кивала головой. Все остались довольны.

После занятий Лопатин проводил Соню до её машины и впервые пожалел, что девушка, за которой он ухаживает, такая богатая. Ведь в другом случае можно было бы подвезти её до дома и, глядишь, поцеловать на прощание. А так, открыл перед ней дверцу и помахал ручкой. Вот и все ухаживания.

Он долго ломал себе голову, куда бы пригласить Соню вечером. Потом решил, что такой начитанной девушке из интеллигентной еврейской семьи, интересней всего будет в Филармонии. Он долго изучал афишу и в результате взял билеты на вечер итальянской музыки. В программе были не только популярные классические произведения Россини, Вивальди, Доницетти, но и современные мелодии Нино Рота, Эннио Морриконе и других итальянских композиторов, фамилий которых Лопатин к стыду своему не знал. Больше всего Лопатина к выбору этих билетов подтолкнуло наличие в составе оркестра мандолин и аккордеона. Такую музыку Леша Лопатин мог слушать бесконечно.

Соня, когда он предложил ей посетить Филармонию и помахал перед носом билетами, слегка скривилась, тяжело вздохнула, пожала плечами и сказала:

– Ну, не знаю…

– Как?! – удивился Лопатин. – Ты не любишь музыку?

– В принципе люблю, конечно, – Соня опять вздохнула, – но не до такой же степени!

– Какой такой степени?

– Ну, чтоб в Филармонию ходить и всё такое.

Лопатин расстроился. Наверное это расстройство проявилось на его лице столь отчетливо, что Соня тут же быстро сказала:

– Хорошо, хорошо, пойдем в Филармонию, но при одном условии.

– Каком?

– После Филармонии я отведу тебя в другое не менее хорошее место.

– После филармонии? Но там же концерт заканчивается поздним вечером!

– Лопатин! Ты что ложишься спать в десять часов?

– Ну, да.

Соня опять тяжело вздохнула:

– Придется лечь попозже, и вообще, тебе пора бы обновить стрижку. Ты оброс, как дикобраз. С таким мне в Филармонию идти никак нельзя.

Теперь уже вздохнул Лопатин. Он вспомнил ценник у стилистов в салоне с французским названием, и ему стало нехорошо. Еще неизвестно, куда его Соня потащит после Филармонии. По всему выходило, что деньги понадобятся не только на такси. Вот и ухаживай за богатыми наследницами.

Дома он первым делом взял стопку Валеркиных кулинарных журналов. Там модные иностранные повара учили российских домохозяек, как из дорогих и очень дорогих продуктов приготовить что-нибудь съедобное. Валерка каждый раз матерился, читая очередной журнал, но тем не менее покупал их снова и снова. Повара не просто поучали, а и красовались на фотографиях в окружении дорогой посуды и дорогой кухонной техники. Когда Лопатин первый раз от нечего делать перелистывал такой вот Валеркин журнал, то очень удивился. Он с детства представлял поваров непременно толстыми дядьками и тётками в белых колпаках, а тут с фотографий смотрели вполне себе симпатичные модные парни в большинстве своем весьма худощавые. Видимо от дорогих и очень дорогих продуктов люди не толстеют. Лопатин с трудом, но всё-таки отыскал в журналах повара с примерно такой же стрижкой, которая еще недавно была у него самого, и которая так нравилась Соне. Представляя, как Валерка будет ругаться, он выдрал из журнала страницу с фотографией и пошел в соседнюю с домом парикмахерскую. Эта парикмахерская, видимо, еще не успела осознать себя салоном, поэтому цены там были вполне себе адекватные. В этой обычной парикмахерской постоянно и успешно практически налысо стригся Валерка и всячески рекомендовал это заведение своему другу Лопатину.

В парикмахерской работали и пожилые женщины с усталыми глазами, и совсем молодые девчонки. Когда Лопатин ввалился в зал, они дружно пили чай, но приходу клиента очень обрадовались. Правда, когда он им продемонстрировал желаемую стрижку, парикмахерши слегка погрустнели. Правда, одна, совсем молоденькая вызвалась такую стрижку Лопатину учинить. Однако парикмахерша, чем-то похожая на Лёшину маму, остановила самоуверенную девушку.

– Ну-ка, погодь, не кипешись, дело непростое, – она встала из-за стола, подошла к Лопатину и провела рукой по его волосам. В точности, как это делала мама. Лопатин аж зажмурился.

– Садись, пацан, – женщина указала Лопатину на кресло перед зеркалом. Лопатин сел, а она стала внимательно изучать его голову, изредка поглядывая на фото из кулинарного журнала. – Ну, с богом! – Перекрестившись, женщина взялась за ножницы. И безо всякого мытья и умасливания стала быстро щелкать ими вокруг головы Лопатина. Лопатин напрягся. Потом пришел черед машинки для стрижки, и Лопатин напрягся еще больше. В результате, после случившегося под конец процедуры мытья и сушки феном, Лопатин увидел в зеркале точно такой же результат, какой он видел после посещения манерного французского салона. В довершение всего ему назвали просто смехотворную сумму, и счастливый Лопатин оставил еще половину этой суммы на чай. Он был готов расцеловать парикмахершу.

Часть проблемы была решена, а потом еще позвонила Соня и сказала, что подъедет к филармонии сама. То есть, и на такси от Сониного дома ему тратиться не придется. А сам он до Филармонии может и на метро добраться. Развлекаться с парковкой автомобиля в центре города он не решился. И, как оказалось, правильно сделал.

Майбах Семена Семеновича Шнейдера, на котором шофер привез Соню, включив аварийку, остановился у главного входа в Филармонию чуть ли не четвертым рядом. Концерт итальянской музыки явно пользовался у горожан успехом. Зал был переполнен, и Лопатин порадовался, что не сэкономил, а купил самые дорогие билеты в первых рядах. Конечно, на концерт он отправился не в смокинге, которого у него не было, но добротный синий костюм в тонкую полоску, сшитый матерью к школьному выпускному сына на заказ у новороссийского портного со звучной фамилией Папандопуло, сидел на Алексее, как влитой. Ткань на костюме была не простой. Чистая английская шерсть. Её Папандопуло получал из Греции от родственников. Не зря говорится, что в Греции всё есть. И английская чистая шерсть, и шёлковые итальянские галстуки. Недаром Соня, оглядев Лопатина, одобрительно щёлкнула языком. Да и другие посетители Филармонии задерживали свои взгляды на такой эффектной парочке. Сама Соня принарядилась в чёрное платье с замысловатым вырезом на спине. Платье выгодно подчеркивало Сонину пышную грудь, белая окантовка по краю выреза оттеняла Сонин американский загар. Волосы Соня собрала в высокую причёску, что позволяло всем желающим рассмотреть невероятно красивое колье у Сони на шее. Картину довершали высокие белоснежные сапоги на шпильке. Лопатин исподтишка разглядывал Соню и испытывал невероятную гордость. Соня в этот момент казалась ему самой красивой девушкой на планете. Никакая Ева с яблоком не сравнится. Нет, конечно, если Еву так же приодеть….

Концерт Соне понравился. Даже очень.

– Ну, Лопатин, – сказала она, когда они, наконец, выкатились из толчеи гардероба на улицу, – никогда бы не подумала, что в Филармонии может быть так интересно.

– Ты раньше никогда не бывала в Филармонии? – удивился Лопатин.

– Разумеется, бывала! – фыркнула Соня. – Меня бабушка в детстве туда таскала. Ску-ко-та! Пойдем, быстрее, пока у меня ноги в этих сапогах не отвалились, – Соня подхватила Лопатина под руку, от чего он практически сомлел, и потащила в сторону Невского.

– Мы куда? – поинтересовался Лопатин.

– Тут недалеко, увидишь.

Соня притащила его в один из модных ночных клубов, в которые они с Валеркой не ходили, и которые регулярно посещали их однокурсники. Лопатину не нравилось в этих клубах. Ему казалось, что обстановка там откровенно нездоровая. Его тошнило от табачного дыма и музыки, которую он считал дебильной. Кроме того в темных углах таких заведений, на взгляд Лопатина, творилось и вовсе всякое непотребство. Того и гляди, какой-нибудь вампир выскочит на тебя из темноты и высосет всю кровь. Лопатина раздражали явно обдолбанные девицы и парни с лихорадочным румянцем и блестящими стеклянными глазами. Однако Соня в таком заведении чувствовала себя, как рыба в воде. Она заказала им с Лопатиным какие-то подозрительные коктейли и кинулась на танцпол. Надо сказать, что смотрелась она там просто зашибись, и Лопатину пришлось последовать за ней, чтобы отшить толпу молодчиков, кинувшихся к Соне, как пчёлы на мёд. Потом они пили эти мерзкие, на взгляд Лопатина, коктейли, потом опять скакали по танцполу, потом опять пили, потом танцевали, короче, жгли по полной. Музыка уже не казалась Лопатину дебильной, а коктейли мерзкими. В голове шумело, а Соня становилась всё краше и краше. Однако, когда она предложила Лопатину затянуться подозрительной цигаркой, он спохватился и слегка пришел в себя. Схватив Соню в охапку, он потащил её в гардероб, где с трудом надел на нее шубу. Соня хихикала и не попадала руками в рукава. Наконец, он вывел её на улицу. Соня глотнула свежего воздуха, и взгляд её прояснился.

– Лёшечка, – проворковала Соня, прижимаясь к нему, – а давай до моего дома пешком прогуляемся?

Лопатин отметил про себя этого «Лёшечку» прикинул расстояние и согласился. Прогулка на свежем воздухе должна подействовать на Соню отрезвляюще. Она, конечно, чего-то там говорила про ноги, которые могут отвалиться в сапогах на шпильке. Правда, скакать егозой по танцполу эти сапоги Соне явно не мешали.

Они шли по странно заполненному народом ночному Невскому, Соня крепко держала Лопатина под руку и прижималась к нему. Лопатин чувствовал себя практически счастливым. Однако на подходах к дому Шнейдеров ноги Соне откровенно изменили, они стали буквально подкашиваться, и Соня уже практически повисла на Лопатине. Ему пришлось даже в какой-то момент перекинуть её через плечо и нести таким образом к парадной. Там он её поставил и собрался уже, было, нажимать на звонок, как Соня обняла его за шею и нежно поцеловала. Лопатин, можно сказать, от этого просто офигел и впился губами в Соню. Целовались они довольно долго и в тот момент, когда поцелуям уже надлежало бы смениться чем-то более существенным, когда Лопатин почувствовал, что вот-вот разорвется на части, он решительно нажал на кнопку интеркома. Дверь моментально открылась.

– До завтра, – прошептал Лопатин, отстраняясь от Сони. Соня тяжко вздохнула, практически застонала, чмокнула Лопатина в щёку и исчезла за дверью. Лопатин подошел к газону, нашел сравнительно чистого снега, натер им лицо и побрел в сторону своего дома. Идти предстояло довольно долго.

Назавтра Соня, конечно же, на лекции не пришла. Наверняка отсыпалась. Лопатин, который сам утром проснулся от дикой головной боли, не стал ей звонить, чтобы не разбудить. Уж пусть лучше отоспится. Глядя на болящего Лопатина, Валерка издевался над ним и интересовался, какой такой гадости Лопатин насосался накануне. Лопатин вспомнил коктейли, которые они пили с Соней, и его затошнило. До унитаза, однако, он добежал вовремя, и там его уже вывернуло наизнанку. После этого Лопатину откровенно полегчало, а уж когда Валерка дал ему выпить капустного рассола, он и вовсе пришел в себя.