Монфор сунул длинные пальцы в жилетный карман и вытащил великолепные золотые часы.

— Поверенный Фредерика уже должен быть здесь.

— Наверняка топчется снаружи, — вставила Розамунд. — Несколько родственников Фредерика еще не прибыли.

— Особенно его наследник, — сухо заметил Монфор.

Джейн заморгала. Джентльмен на белом коне не Константин Блэк?

От облегчения у нее чуть голова не закружилась. Какая же она глупая, что сделала столь сомнительные выводы! Он мог быть кем угодно, этот смелый, яркий всадник. Порой ее воображение бывает слишком живым и забегает вперед.

Голоса и шаги эхом отдавались в коридоре.

— Джейн! Ты здесь?

Влетев в комнату, Сесили так порывисто стиснула в объятиях Джейн, что у той едва дыхание не перехватило.

— Я говорила Бексу, что ты пошла вниз, но он заверил, что ты, наверное, безумно горюешь и не хочешь нас видеть, — тараторила Сесили, — а я сказала, что это глупость, что ты бы пальцем не пошевелила из-за Фре… Ох, тут Монфор, и он ужасно рассердится на меня!

С апломбом записной шалуньи Сесили отцепилась от Джейн и присела в заученном реверансе:

— Ваша светлость. — Поднимаясь, она лучезарно улыбнулась герцогу.

Не в первый раз Джейн восхищалась тем, как кузине при таком поведении всегда удавалось избегать неприятностей. Герцог посмотрел на Сесили сверху вниз, но она только бровью повела. Ее темные глаза светились умом и весельем.

— Сесили, — одернул ее Бекнем, следом вошедший в комнату. — Буду тебе очень обязан, если ты воздержишься мгновенно выкладывать все то, что взбредет тебе в голову.

— Но я этого не делаю. Уверяю тебя, Бекс, ты бы в ужас пришел, если бы я действительно говорила все, что у меня на уме.

Бекнем стиснул зубы.

— Этой особе придется научиться себя вести, прежде чем она соберется выезжать в следующем году, — сказал он герцогу.

— Не имею ни малейшего желания представить леди Сесили ничего не подозревающей публике без соответствующей подготовки, — едва заметно улыбнулся герцог. — Розамунд проследит за этим, не так ли, дорогая?

— Конечно, ваша светлость. — Тон ее был серьезным, но глаза весело поблескивали.

— Восхищаюсь твоей силой духа, — сказал Бекнем. Он окинул Сесили взглядом от темных локонов до носочков туфелек. — Ей требуется хорошая выучка.

— Ты говоришь обо мне как о лошади, — фыркнула Сесили.

— Вовсе нет. Я очень уважаю лошадей.

Бекнем отвернулся, строгое выражение его лица смягчилось, и он протянул руки к Джейн. Она ответила ему быстрым нежным объятием. Бекс всегда напоминал ей большого черного медведя — такой огромный, теплый, но яростный, когда инстинкт борьбы берет верх.

— Фредерик был хорошим человеком, — сказал он, подсознательно повторив менее искренние чувства Монфора. — Все будут по нему тосковать.

Джейн кивнула, высвободившись из его рук:

— Спасибо. Да, по нему будут тосковать.

«Только не я». Нет, в этом она никогда не признается.

— Может быть, сядем? — попыталась развеять напряженную атмосферу Розамунд.

Бережно проводив Джейн к кушетке, она села рядом.

Милая Розамунд. Она демонстрировала свою поддержку и любовь без причитаний о молодости Фредерика, без печали от его ухода. Джейн ценила это также, как восхищалась спокойной скромностью, подчеркивающей ошеломляющую красоту кузины. Розамунд всегда облегчала жизнь окружающим. В отличие от Джейн, которая порой приводила всех в замешательство своей неожиданной прямотой.

Появившийся в гостиной поверенный Фредерика засыпал присутствующих многословными извинениями и жалобами на толчею карет. Герцог, поприветствовав, проводил его к письменному столу, оба о чем-то тихо заговорили. Поверенный перелистал страницы и аккуратной стопкой положил на стол.

Бекнем выбрал кресло рядом с Розамунд и Джейн. Подавшись вперед, он пробормотал:

— Как я понимаю, ни Ксавье, ни Эндрю не соизволили явиться.

— Конечно, нет, — фыркнула Сесили, плюхнувшись между Джейн и Розамунд. — Мы не видели Эндрю с тех пор, как он вернулся из Египта. Ксавье… — Она пожала плечами: — Кто знает? Мне на это наплевать.

— Сесили.

Розамунд сказала это тихо, но ее мягкое предостережение сработало там, где не помогало рычание Бекнема.

Все они выросли под одной крышей, под опекой герцога Монфора. Как ни странно, Монфор взял на себя попечение над многочисленными сиротами, но знавшие герцога не удивлялись: он хотел всех держать под своей пятой.

Девочки были наследницами, мальчики обладали титулами и землями или были следующими в очереди на них. И герцог считал целесообразным поселить этих сирот в одном из своих владений, в Харкорте, пока мальчикам не приходила пора отправляться в свои поместья.

Ксавье и Розамунд были среди них единственными родными братом и сестрой, но все они были родственниками. Порой родственные связи были слишком дальними, чтобы принимать их в расчет, но дружеские узы между ними были крепкими.

Джейн задавалась вопросом, где герцог подведет черту. Определенно не на ее браке с Фредериком, у которого было слабое сердце. Сердце, которое у нее никогда не было надежды завоевать.

Отпустит ли ее герцог на этот раз? Вряд ли! Если только она потеряет все свои деньги, играя на бирже, или учинит вселенский скандал.

Ох, возможно, официально она теперь сама себе хозяйка. Но Монфор знает способ вернуть ничего не подозревающую пешку в свою игру. Нужно постоянно на шаг опережать его, чтобы уклоняться от его хитростей.

— О, кто-то новый приехал! — сообщила Сесили.

Дворецкий Фидер провожал тех, кого интересовала воля покойного, в музыкальный салон.

Обычно для таких случаев самое подходящее место — библиотека, но она всегда была для Джейн святая святых. И пока невозможно смириться с ее утратой.

Джейн принимала соболезнования, вежливо бормоча благодарности.

Гостиная быстро заполнялась. Господи, сколько здесь народу! Над всеми главенствовал скрипучий голос одной дамы, ее высокая шляпа и ее столь же высокое мнение о себе.

Гризельда, графиня Эндикотт. Одна из тетушек Фредерика. Джейн съежилась в кресле, но эта слабая попытка остаться незамеченной не увенчалась успехом. Леди Эндикотт направилась к ней, ее массивный бюст разрезал толпу подобно носу корабля.

При ее появлении три кузины встали и сделали реверанс.

— Джейн! Надеюсь, ты объяснишь мне, о чем ты думала, заказывая этот обшарпанный гроб для бедного Фредерика, — заявила графиня Эндикотт. — Когда его сняли с катафалка, я не знала, куда глаза девать!

Высказывания графини привлекли внимание собравшихся, щеки Джейн порозовели.

— Гроб именно такой, как просил Фредерик, миледи.

Красивый, из отполированного красного дерева, с медными ручками. Какие могут быть претензии?

Джейн давно знала, что графиня критикует всех и вся. Она только хотела, чтобы тетушка Фредерика делала это не на людях.

Чуть выпуклые карие глаз леди Эндикотт прищурились.

— Фредерик выбрал этот кошмар? Что он вообще понимал? — отмахнулась она. — Дорогая моя, похороны Фредерика не его забота. Долг жены проигнорировать его желания и сделать все по высшему разряду. Я думала, что после стольких лет брака ты это поняла.

Джейн не знала, что ответить, но, к счастью, в этот момент вошел их сосед, мистер Трент. Поприветствовав собравшихся, он повернулся к графине с самой обворожительной улыбкой:

— Ах, леди Эндикотт! Вы, как всегда, восхитительны. Вот-вот начнут читать завещание. Идем?

Графиня, растаяв, взяла его под руку. Уводя ее, Трент оглянулся на Джейн. «Спасибо», — сказала она одними губами. Он кивнул, уголки его губ чуть приподнялись.

Маленький поверенный многозначительно прочистил горло. Наконец чтение началось.

Замысловатые юридические термины делали документ невозможным для понимания, и внимание Джейн тут же рассеялось. Конечно, в завещании будет мало сюрпризов. Поместье перешло к Константину Блэку, все это знали. Небольшие суммы оставлены слугам, арендаторам, родственникам. Причем то, что полагалось по расчету, не более. Фредерик был пунктуальным, но отнюдь не щедрым человеком.

Нахлынули непрошеные воспоминания о Фредерике, о временах до их женитьбы, до того, когда все пошло плохо. О том, как Фредерик навещал ее в Харкорте во время школьных каникул, как привозил конфеты, катал в своей коляске. Он ухаживал за ней ради приличия. Глупая девчонка, она видела в этом гораздо больше, чем он намеревался вложить.

С детства воспитывавшаяся как будущая жена Фредерика, Джейн строила грандиозные планы на их совместное будущее.

А теперь никакого будущего. Он умер.

У нее вырвался дрожащий вздох.

— Джейн? — прошептала Розамунд. Ее голос казался эхом, доносившимся до нее через многие мили.

Джейн тряхнула головой. Слезы жгли ей глаза, горячие и неудержимые. Почему эти воспоминания так ее расстроили?

Она так долго держала взаперти эти мысли, эти эмоции. С сухими глазами наблюдала она последний вздох Фредерика, помогала приготовить его для прощания. Она видела, как сверкающий гроб вынесли из дома, положили на катафалк, как его увозят. Дамам не полагалось присутствовать на похоронах. И ей не пришлось вынести еще и это.

В эти последние дни она себя все время чем-нибудь занимала: заботилась о траурных повязках для слуг, отправляла посыльных, заказывала вдовьи наряды.

А теперь, когда для ее горя нет уединения, рыдания рвались у нее из груди.

Сильная рука, твердо взяв под локоть, подняла Джейн на ноги. Глубокий голос кузена рокотал что-то умиротворяющее, Бекнем вел ее сквозь толпу. Господи, спасибо за Бекнема и его спокойную уверенность!

Джейн закрыла лицо платком, заслонившись от назойливых взглядов, шепота, нескрываемого любопытства.

«Бедняжка… Неудивительно, что она обезумела… Возможно, она беременна… Я слышал нечто совершенно скандальное…»

Через несколько мгновений Джейн оказалась в библиотеке. Высокое окно тут же было открыто, кресло подвинуто к нему, свежий ветерок холодил ее лицо.

Когда приступ горя миновал, Джейн подняла глаза. Бекнем принес ей стакан воды и сунул в руку.

— Бекс. — Она неэлегантно засопела, когда он снял с нее шляпку и положил на письменный стол. — Какой ты добрый!

Его твердые черты светились заботой. Но ему не стоит беспокоиться. Худшее позади. Теперь, когда она свободна выплакать все, что хочет, источник слез высох.

— Как ужасно! — сказала Джейн, вытирая щеки. — Я думала, что сделана из более прочного материала. Очень сожалею.

— Не надо. В проявлении эмоций нет ничего постыдного.

Если только он действительно верит в это. Тогда, возможно, она сумеет облегчить груз его собственной боли. Но Джейн научилась никогда не упоминать об этом и даже не произносить имя определенной леди в присутствии Бекнема. Она вздохнула. У каждого из них свой камень на сердце.

Джейн отхлебнула воды и отдала стакан Бекнему. Откинув голову на спинку кресла, она попыталась улыбкой скрыть досаду.

— Пожалуйста, иди к ним. Я бы предпочла, чтобы ты был там и потом все мне объяснил. Я не доверяю Монфору.

Бекнем взглянул в сторону музыкального салона, потом на нее:

— Вызвать твою горничную?

— Нет, не надо. Я пойду наверх, когда приду в себя. Хочу немного посидеть здесь.

Он знал ее достаточно хорошо, чтобы не настаивать. Неуклюже похлопав ее по плечу, он вышел — такой большой, надежный, такой добрый. Как им всем повезло! Ни один кровный брат не мог дать им всем большего, чем Бекнем.

Прикрыв глаза, Джейн прислушивалась к его шагам. Щелчок двери сказал ей, что она осталась одна.

Джейн вздохнула, облегчение медленно разливалось в ней. Постепенно гигантская рука, стиснувшая ее грудь, ослабила хватку.

Вдруг Джейн сморщила нос. Что это? Дым? Фу, опять дымоходы! Она просто должна что-то с ними сделать.

Но она здесь больше не хозяйка.

Джейн открыла глаза, и крупная фигура заслонила ей обзор. Мужчина заполнил собой весь дверной проем. Темные волосы отброшены назад в каком-то немыслимом стиле, глаза с тяжелыми веками устремлены на нее, в очень белых зубах зажата тонкая сигара.

Джейн задохнулась. Всадник, которого она видела из окна наверху.

Теперь он на расстоянии вытянутой руки. Он улыбается ей, не выпуская изо рта сигару, с досадой поняла Джейн.

Она хмуро посмотрела на визитера:

— Надеюсь, вы не собираетесь дымить здесь этой отвратительной штукой.

Зеленые глаза мужчины прищурились, разглядывая ее. Потом его губы сомкнулись вокруг сигары. Худые щеки втянулись, кончик сигары вспыхнул янтарным огоньком. Незнакомец демонстративно вытащил сигару изо рта, запрокинул голову и выпустил облачко дыма. Колечки, вырываясь из красиво очерченных губ, поднимались к потолку, украшенному лепниной.