– Ее могли спрятать где угодно. Таких мест тысячи.

– Не нужно отчаиваться. В этот самый момент мои люди изучают документы о покупке недвижимости и составляют список вероятных мест исходя из того, что ты видела во сне. Я собираюсь выехать на рассвете.

– А, вот почему вас не было, когда я проснулась, – сказала она. – Вы вернулись домой, чтобы организовать поиски.

– Да.

Его волосы все еще были влажными, и ей захотелось убрать с его лба непослушную черную прядь. Внезапно смутившись, она посмотрела на него из-под завесы ресниц.

– Я еще не поблагодарила вас за ландыши. Это было так прекрасно.

Он сжал губы, словно ее слова огорчили его. Потом, наклонившись к ней, он прижал ладонь к ее щеке.

– Мэри, ты прекрасная женщина, и я уважаю тебя всем сердцем. Я не должен был предаваться любви с тобой прошлой ночью. Хотя, если быть честным, я ни о чем не жалею. Я никогда не смог бы пожалеть о том восторге, который мы испытали.

Такого романтического признания Мэри ни разу не слышала за всю свою жизнь.

– И я тоже, – прошептала она.

Между ними возникла неразрывная, почти осязаемая связь. Его ладонь на ее щеке согревала и успокаивала. Он был так близко, что она видела крошечные серебристые искорки в его глазах цвета густых синих сумерек.

Идя на поводу у своего сердца, она потянулась к нему, мечтая о поцелуе. Его глаза, светившиеся нежностью, потемнели, и она вспомнила ощущение его губ на своей коже.

Его дыхание согревало ее.

– Позволь мне заботиться о тебе, – прошептал он, прикоснувшись к ее губам в мимолетном поцелуе. – Позволь мне обеспечить тебя всем необходимым и защищать тебя. Видит Бог, я не собирался обесчестить тебя, но теперь ничего нельзя изменить. И я не могу скрывать, что одного раза мне никогда не было бы достаточно.

У Мэри застучало в ушах. Он предлагает – что?

– Я не понимаю…

– Я хочу, чтобы ты делила со мной постель. Я хочу подарить тебе столько счастья, сколько ты подарила мне. – Кончики его пальцев заскользили по ее лицу. – Пока я буду холост, я буду хранить тебе верность. Даю слово. И ты никогда ни в чем не будешь нуждаться.

Стук в дверь прервал его, и Мэри увидела лакея в белых перчатках, который внес в кабинет огромный серебряный поднос. Слуга, должно быть, видел, как они прижимались друг к другу, как близки были их губы. Но ее ошеломленный разум не смог дать команду телу отодвинуться.

Адам неторопливо встал.

– Благодарю, Марпл. Это все.

Лакей поклонился и удалился. Пламя шипело в камине. Краешком глаза Мэри отметила светлые панталоны Адама и темно-синий сюртук, когда он подошел к подносу и взял серебряный чайник.

Господи, он не любит ее! И никогда не любил. Ему всего лишь нужна любовница. Женское тело, согревающее его постель.

Она должна была понимать это.

Он направился к ней с чашкой чая в руках. Хрупкий фарфор с розовым рисунком утонул в его большой ладони.

– Я положил ложку сахара. Надеюсь, тебе понравится.

И тут гнев и отчаяние всколыхнулись в ней. Она вскочила и выбила чашку из его руки. Фарфор, ударившись о камин, разбился на мелкие осколки. Темная жидкость разлилась на бледном мраморе, словно пятно крови.

– Я пришла сюда не чай пить, ваша светлость! И не за тем, чтобы вы оскорбляли меня вашим возмутительным предложением.

Адам нахмурился. Его грудь взволнованно вздымалась.

– Мэри, я вовсе не собирался оскорблять тебя, истинная правда! Но думала ли ты о своем будущем? Куда ты пойдешь? Что будешь делать?

– Как-нибудь проживу, без того чтобы сделаться вашей шлюхой.

Его лицо окаменело.

– Не опошляй того, что существует между нами. Брак невозможен, но я предлагаю тебе продолжительные отношения. Возможность жить, не нуждаясь ни в чем, до конца твоих дней.

– Деньги. – Боль стиснула сердце Мэри. – Джо была права. Вы считаете, что можете купить все, что вам захочется.

– Прошу прощения?

– Да, вам следует извиниться. Сегодня утром Обедайя пришел в спальню. И он не обрадовался, узнав…

– Что ты подарила мне свою невинность. – В его голосе зазвучали хриплые нотки. – Человеку, который не имел права принимать такой дар.

Ну вот, опять эти нотки раскаяния в голосе! Нет, теперь она не станет поддаваться им.

Мэри повернулась к креслу, взяла тоненькую книжицу и прижала ее к груди, словно талисман.

– Обедайя отдал мне вот это. Он нашел его за ночным столиком. Это дневник сестры.

– Хитрая бестия! Он должен был отдать его судье с Боу-стрит. – Адам подошел к ней. – Значит, ты его прочла? Можно ли там понять, кто похитил ее?

Возбужденная его близостью, Мэри лишь покачала головой.

– Ты уверена? Должен быть какой-то ключ, может быть, упоминание имени поклонника, который чрезмерно досаждал ей?

Он потянулся к дневнику, но Мэри отступила на несколько шагов, все так же прижимая книжку к груди. Брови Адама сомкнулись. Он стоял с протянутой рукой, и по лицу было видно, что он начинает понимать.

Опустив руку, он сказал:

– Она писала обо мне…

– Да. – То, что он не стал ничего отрицать, подтвердило ее самые худшие предположения. – На следующий день после того, как Сирил привез ее сюда, чтобы познакомить с вами и вашей семьей, вы нанесли ей визит. Вы предложили ей десять тысяч фунтов, чтобы она отказалась от Сирила и стала вашей любовницей.

Он наклонил голову в знак согласия.

– Я считал, что так будет лучше для брата. Я хотел доказать ему, что она не любит его.

– И это дало вам право унижать женщину, которую любит он?

– Вы не знаете моего брата. Он беспечен, его легко сбить с толку. У него и раньше бывали бурные романы. Я считал, что ваша сестра обманывает его.

– И вы не потрудились узнать ее истинный характер! Вы сочли ее коварной простолюдинкой, которая ухватилась за возможность попасть в ваш избранный круг.

Он запустил пальцы в волосы.

– Да. Теперь я понял свою ошибку и хочу принести вам мои глубочайшие извинения.

Он говорил с искренностью, грозившей разрушить стену, которую Мэри воздвигла между ними. Он ни за что не должен догадаться, как больно ей было узнать, что и Адам сначала выбрал ее сестру.

– Почему вы не рассказали мне об этом грязном поступке? И кстати, почему вы не рассказали об этом судье? Или опасались, что он может посчитать вас замешанным в преступлении?

Адам вздрогнул так, словно она ударила его. Ее слова ужаснули его.

– Мэри, у вас есть все основания думать, что моя честь запятнана. Но вы же не будете утверждать, что я мог застрелить собственного брата! Или попытался бы помешать его женитьбе столь бесчестным способом, как похищение его невесты.

Она посмотрела на дневник.

– Нет, не думаю, что даже вы могли пасть так низко. И все же если бы вы захотели причинить Джо боль, то нельзя было выбрать более болезненного способа. – Открыв дневник, она нашла нужную страницу. – Вот, ваша светлость. Прочтите сами, как вы разрушили жизнь моей сестры.

Он взял у нее тетрадку. Мэри, в душе которой царило смятение, прижалась лбом к прохладному стеклу. Капли дождя скользили по нему, словно слезы, которым она не давала вырваться наружу.

Она хотела заставить его страдать. Ей хотелось наказать его за грехи прошлого. И в то же время она была виновата не меньше его.

Мысленно она представила по-детски неаккуратный почерк Джо – отец настаивал, чтобы она писала правой рукой, в то время как левой у нее получалось гораздо лучше. Каждая запись начиналась одинаково: Дорогая Мэри.

Лишенная возможности достучаться до ее сердца, Джо изливала все свои надежды и страхи в дневнике. Она заполнила его признаниями, которыми они обычно делились, веселыми историями о своей жизни, восторженными рассказами о своей любви, смешными описаниями людей, с которыми познакомилась. Но за всем этим ощущались неудовлетворенность и тоска.

Мэри не нужно было даже читать, потому что она сама прочувствовала терзания Джо, когда та делала последнюю запись.

Дорогая Мэри!

Ужасная вещь случилась сегодня. Сент-Шелдон пришел ко мне с визитом. Это ужасный человек, холодный и неприступный, почти как папа в гневе. Но в отличие дт нашего папы Сент-Шелдон никогда не улыбается. Он смотрит на меня, словно я червяк, которого ему страшно хочется раздавить, но только он боится запачкать свои начищенные сапоги. Он предложил мне десять тысяч фунтов, чтобы я стала его любовницей и отказалась от моего любимого.

Ты можешь себе представить, какой стыд я испытала, как мне было больно? Потому что в тот момент я поняла, что его светлость никогда не примет меня в свою семью. Сохраняя достоинство, насколько это было возможно, я велела ему немедленно удалиться, хотя душа моя рыдала.

И в конце концов герцог добился чего хотел, не потратив ни единого пенни из своих проклятых денег. Потому что, закрыв дверь, я поняла, что никогда не смогу попросить Сирила выбрать между мной и братом. За ужином я сказала любимому, что разрываю нашу помолвку. Он в ярости покинул меня, и больше я его не видела.

Боль, исказившая его лицо, до сих пор преследует меня. Это будет моим вечным адом, моим наказанием за тщеславие, побудившее меня искать любви во что бы то ни стало. Завтра, если только не ослабеет моя решимость, я покину Лондон, вернусь к папе и буду умолять его о прощении. Я молюсь, чтобы и ты, Мэри, смогла простить меня, когда прочтешь эти записи.

И дай Бог, чтобы тебе не пришлось встретиться с Сент-Шелдоном. Только ты одна поймешь, почему я решила ни за что не допустить, чтобы Сирил узнал о возмутительном поступке своего брата. Если бы только ты откликнулась, когда говорит мое сердце, дорогая моя сестра, ты бы поняла, почему я больше никогда не смогу разрушить семейные узы…

– Мэри, ты слушаешь?

Голос Адама вернул ее к действительности. Заметив, что ее рука вцепилась в решетку окна, Мэри разжала пальцы и медленно повернулась.

Он стоял рядом с ней. Господь – или дьявол – наградил его яркой мужской красотой, от синих глаз до высоких скул и густых черных волос. У него была привычка склонять голову набок и пронзительно смотреть на нее, отчего она начинала трепетать. Мэри пыталась увидеть в нем жестокосердного аристократа, сделавшего непристойное предложение ее сестре, но видела лишь брата, готового на все для защиты своей семьи, возлюбленного, увлекшего ее за собой к вершине наслаждения.

Аристократа, предложившего ей стать его любовницей.

Точно так же, как он предложил это ее сестре. Она не должна обижаться. Но как же ей больно, как же больно!

– Ты не слышала меня? – Адам показал ей дневник, где между страницами виднелись обрывки бумаги. – Кто-то вырвал страницу.

Адам сдерживал нетерпение, пока карета невыносимо медленно катилась по оживленным улицам Лондона. Он бы предпочел отправиться в фаэтоне и самому управлять лошадьми, но тогда Мэри снова могла промокнуть. Эта мысль претила ему, и он приказал подать закрытый экипаж.

Она сидела напротив, сложив руки на коленях и глядя на залитые дождем улицы. Капюшон накидки обрамлял это лицо сдержанной красоты и достойной элегантности. Она и двух слов не произнесла с тех пор, как потребовала, чтобы он вместе с ней поехал в дом Джо на встречу с Обедайей. Она холодно заявила, что ее репутация и так уже пострадала, так что какая разница, если кто-нибудь увидит ее наедине с Сент-Шелдоном в его карете?

Он содрогнулся при мысли о собственном обмане. Она не давала ему защитить ее, даже сейчас, когда стала принадлежать ему.

Нет, она ему не принадлежит. И ее отказ стать его любовницей не должен был удивить его. Он твердил себе, что это к лучшему, что она избавила его от многих проблем. Продолжительные отношения лишь помешали бы ему исполнить свой долг и жениться. И все же его не покидала мысль, что, если бы Мэри не нашла дневник, если бы не обнаружила его предательство, она могла бы ответить иначе.

Впрочем, еще есть время исправить свои ошибки. Они обречены быть вместе, пока ищут ее сестру. Так что пока ему не придётся расставаться с ней.

Карета замедлила ход, и Мэри прижалась носом к стеклу.

– Смотрите, вон Обедайя! – воскликнула она. – Интересно, куда он направляется?

Адам, наклонив голову, чтобы не удариться о крышу кареты, пересел на ее сторону и увидел, как Обедайя в накидке и шляпе хромает по улице.

Карета остановилась у дома с колоннами.

– Подожди здесь, – велел Адам. – Пожалуйста.

Он открыл дверцу и вышел на моросящий дождь. Мэри не раздумывая последовала за ним, и он едва успел подать ей руку. Ее капюшон слетел, и капли дождя сверкали на золотисто-рыжих волосах.

– Ты, конечно, не собираешься ждать в доме, – обреченно заметил Адам.

Она поджала губы, показывая, что настроена решительно.