Йен не мог так поступить с ней. Он должен понять, что настойка нужна Еве. Даже Томас понимал это. И доктора, и надзиратели в лечебнице тоже. Только настойка могла притупить боль в сердце, которая мучила Еву, словно туда насыпали толченого стекла.

— Но… — начала она.

Наставив на нее указательный палец, Йен заявил:

— Ты больше не будешь пить этот яд.

Еве захотелось укусить его. И хотя ее глаза горели, а душу охватил приступ паники, она собралась с силами и крикнула:

— Я не ребенок!

— Правильно. И я не буду обращаться с тобой, как с маленькой. — Его голос смягчился, и Йен опустил руку. — Но я не позволю, чтобы наркотик разрушил тебя до конца.

Не позволит? Это слово больно задело Еву. Йен спас ее от одних охранников, но, похоже, он не замечал, что стал для нее таким же надзирателем, только под маской благодетеля.

— Ты говоришь несерьезно.

— Очень серьезно.

Ева раздраженно воскликнула:

— Неужели ты не понимаешь? Это единственное лекарство, которое меня успокаивает.

Мускул на его щеке дрогнул. Но Йен сказал:

— Теперь все изменится. Тебе придется научиться быть спокойной без него. Чего бы нам с тобой это ни стоило, ты освободишься от зависимости и станешь здоровой. — Сказав это, Йен направился к столу. Взяв глубокую фарфоровую пиалу, он принялся накладывать кашу. — А теперь, — произнес Йен ласковым, нарочито спокойным голосом, от которого ей стало совсем тошно, — мы будем завтракать.

От злости и желания, которое Ева не могла контролировать, она задрожала. Нет, Йен не мог лишить ее настойки. Только она помогала ей забыть о прошлом. Воспоминания уже начинали возвращаться к ней. Ева слышала, как плакал Адам в корзинке рядом с ней, когда она погоняла лошадь, несмотря на сильный дождь. Она опять чувствовала отчаянную решимость, с которой мчалась в деревню, чтобы скорей послать какое-то очень важное письмо. Томас рассказал ей, что случилось потом, и он, конечно, не лгал ей. Потому что Ева сама помнила, как мокрое платье и волосы липли к ее телу, как Адам громко верещал.

Ева встряхнула головой, прогоняя воспоминания, и направилась к Йену. Собираясь взять тарелку, которую тот держал в руках, она воскликнула:

— Ты не знаешь, что для меня лучше!

Йен отпустил тарелку так быстро, что Ева не успела взять ее как следует. Она выскользнула из их рук, и белая липкая масса упала на деревянный пол, покрытый ковром. Ева задохнулась от неожиданности и вдруг почувствовала, что ее злость улетучивается. Боже, что она натворила?

Ева вела себя как сумасшедшая. Как загнанная в угол женщина. Но зачем Йен так поступает с ней? Почему он тоже хочет подчинить ее себе, как это делали другие до него?

Йен молча смотрел на нее сверху вниз. Потом опустил плечи и медленно повернулся.

— Йен? — прошептала Ева, пытаясь найти силы, чтобы попросить прощения, подавить желание, которое превратило ее в злую фурию.

Она отчаянно, что есть сил, старалась не думать о том, что они оба могли бы быть другими людьми, не такими, какими в итоге стали.

Йен издал короткий, похожий на стон, звук. А потом выпрямился и пошел к двери. Ева облизнула пересохшие губы.

— Куда ты? — спросила она, чувствуя, как сердце переполняет страх.

— Мне нужно… прийти в себя, — ответил Йен так тихо, что она едва услышала его. — Закрой дверь. Я вернусь через час.

И он вышел, тихо повернув ручку двери.

Ева смотрела туда, где только что стоял ее спаситель. Она не понимала, что произошло. Йен вел себя так спокойно и разумно, но… но Ева видела, что он тоже был на грани срыва, когда покинул ее.

Но теперь делать было нечего. Ее глупое поведение осталось в прошлом, которое Ева не могла изменить. Желание Йена накормить ее было понятным, просто он не представлял, как плохо ей становилось при одной мысли о еде.

Ева повернулась к пустой, молчаливой комнате и стояла, мучаясь сожалениями о своей слабости. Слез не было — она давно уже выплакала их все.

Ева медленно поднесла пальцы лицу, вспоминая короткое, мимолетное прикосновение губ Йена к ее коже. Всю свою юность она мечтала о его поцелуе, тысячу раз представляла, как это произойдет. В дни их молодости часто бывали такие моменты, что казалось, еще чуть-чуть — и Йен поцелует ее, определив этим их судьбу.

Но он так и не осмелился это сделать. И поцеловал ее годы спустя, когда вытащил из сумасшедшего дома и оставил одну, готовую на стенку лезть от желания выпить настойку. Поцеловал в лоб, но и этого хватило, чтобы пробудить в глубине души чувства, которые, как ей казалось, уже давно умерли.

Разум твердил Еве, чтобы она держалась от него подальше, но как насчет сердца? Да, оно жаждало покориться его чарующей силе, попробовать поймать отблеск той благословенной невинности, с которой она распрощалась много лет назад.

Ева вспомнила те годы, когда была уверена, что больше никогда не увидит Йена, и от тоски у нее перехватило дыхание. Да, он писал ей, но было видно, что юноша, которого она полюбила, превратился в незнакомого мужчину.

Ева тряхнула головой, больше не в силах думать о жестоком прошлом. Вместо этого она решила осмотреться.

Итак, Йен оставил ее одну. И Ева только сейчас осознала, что за последние несколько лет такое произошло с ней впервые. Она настолько привыкла к тому, что рядом с ней всегда был кто-то еще, что теперь не знала, как себя вести.

Ева медленно огляделась вокруг, наслаждаясь блаженным чувством одиночества. Сквозь окно до нее доносились приглушенные звуки улицы. «Молоко! — перекрывал шум звонкий женский голос. — Свежее молоко!». Кто-то другой выкрикивал: «Купите цветы, мадам! Пенни за штуку!». Торговка овощами зазывала: «Капуста! Отличная капуста».

Эти голоса манили ее вернуться к окну, но почему-то Ева боялась увидеть толпу снующих людей. Когда-то она любила город, его движение и непредсказуемость. Лондон был ее самым любимым местом на земле.

Ева нахмурилась и скрестила руки. Ей следовало как-то объяснить Йену, что она не хочет возвращаться к людям. Ей было нужно только одно — прятаться и оплакивать свои грехи. Но…

Она перевела дух и заставила себя шагнуть к окну, а потом и выглянуть наружу. Она увидела десятки тележек, груженных самыми разными товарами, которые толкали вдоль по узкой улице мужчины и женщины, закутанные в несколько слоев теплой шерстяной одежды. И, несмотря на зимнюю стужу, все они что-то продавали.

Ева положила ладони на холодное стекло и слегка улыбнулась. Эта полная жизни суета выглядела так мило! Торговцы поднимали головы вверх и, широко раскрывая рты, что есть силы зазывали народ купить их товар.

Раньше Ева спустилась бы вниз и, несмотря на свой статус и наличие служанок, выбрала бы самые красивые цветы. А теперь? Теперь ей оставалось смотреть на них через окно и гадать, сможет ли она когда-нибудь опять окунуться в реку жизни.

Ева хрипло вздохнула, и ее дыхание затуманило стекло. Она отвернулась от огня и взглянула на еду и на испачканный кашей пол. Разум твердил ей, что надо послушаться Йена и постараться поесть. Но тело требовало совсем другого, и как бы сильно Ева не старалась заглушить его голос, желание скорей найти лекарство становилось все сильней. По ее спине катился пот, и Ева стиснула зубы, борясь с физической болью.

Другая женщина на месте Евы легла бы на большую кровать, накрылась толстым, набитым гусиным пухом одеялом и молилась, чтобы этот ужас поскорей закончился. Но Ева хорошо знала, что облегчение не наступит. Наоборот, желание будет только расти, пока совсем не лишит ее человеческого облика. Это было одним из любимых наказаний миссис Палмер — сначала резкая отмена настойки, а потом ее блаженное возвращение.

Ева видела только один выход. И сейчас она собиралась им воспользоваться.

На секунду она закрыла глаза, не представляя, хватит ли у нее сил осуществить свой план. Но, открыв их, решительно направилась к звонку для вызова слуг. До свободы оставались считанные минуты.

Глава 9

Англия, 3 года назад

Тяжелое дыхание лорда Кэри заполняло всю комнату, предвещая скорую смерть. Йен, сжав зубы, боролся со слезами. Нет, он не будет плакать. Его научили еще в детстве, что для мужчин такая слабость непростительна. Но, боже, ему было так больно, что, казалось, сердце сейчас разорвется на части.

От сильного человека, который стал Йену отцом и полностью определил его судьбу, осталась только немощная оболочка. Его седая борода оттеняла почти прозрачную кожу лица. Глаза лорда Кэри затуманились от лекарства, которое вливали в него врачи, чтобы облегчить страдания.

Болезнь быстро разрушала его. Прошло меньше трех недель с ее начала, а его прежде здоровое, крепкое тело истаяло и на фоне огромной кровати с балдахином казалось особенно маленьким. Шторы на окне были задернуты, и в комнате царил полумрак.

— Йен? — прохрипел лорд Кэри.

Йен проглотил комок в горле и, подойдя ближе, встал у кровати на колени. Доктор предупредил, что перед смертью лорд Кэри захочет поговорить с каждым из них. Его он позвал первым.

Упершись локтями в матрас, Йен наклонился и сказал:

— Да, милорд?

Старик повернул к нему голову. Это движение причинило ему боль.

— Ты хороший мальчик, — проговорил он.

От добрых слов сердце Йена тепло сжалось. С той поры как он мальчиком вошел в этот дом, ему нужно было только одно — любовь и одобрение лорда Кэри. И еще Ева, но она с самого начала принадлежала Гамильтону.

— Спасибо, милорд.

Умирающий едва заметно кивнул и протянул к нему дрожащую руку.

— Да, хороший. Мне бы такого сына… — Кэри закрыл глаза. Его тонкие, как бумага, веки слегка дергались.

— Пожалуйста, — прошептал Йен, — не волнуйтесь. Я всегда считал вас отцом. Больше того…

— Это была ошибка, — прервал его лорд Кэри.

Йен замер, не смея дышать.

Глаза хозяина дома открылись. Он посмотрел на Йена тяжело и внимательно.

— Я любил тебя больше своих сыновей, и эта любовь — моя самая большая ошибка в жизни.

Это признание шокировало Йена.

— Что? — переспросил он.

— Я… — Лорд Кэри судорожно перевел дыхание. Зловещий звук говорил, что этот человек уже был одной ногой в могиле. — Я погубил Гамильтона. Тем, что любил тебя больше.

Йен не знал, что сказать. Слова ударили его в самое сердце, оставляя в нем глубокие раны. Что он сделал не так? Где ошибся?

— Я просто хотел угодить вам, вот и все.

— И тебе это удалось. Ты всегда делал все лучше Гамильтона. Всегда. И я не мог не восхищаться тобой.

Когда Йен понял значение этих слов, то совсем растерялся. Неужели это правда? Он что, пытался встать между отцом и сыном, хоть и не понимал этого?

— Ты видишь, каким становится Гамильтон. Пустым… злым человеком.

Йен видел это. После случая с лошадью прошло несколько лет, и они стали настоящим испытанием для их дружбы.

Лорд Кэри взглянул на дверь и сказал:

— Позови Еву.

Йен растерялся, но все-таки встал и пошел к выходу. Выглянув в темный холл, он увидел там Гамильтона, Еву, Томаса и доктора.

Странное чувство неловкости наполняло большое пространство. Четверо человек в ожидании стояли в полумраке. Они молчали, не зная, как себя вести, что делать.

— Ева, он ждет тебя, — сказал Йен.

Ее бледное лицо, казалось, светилось в полумраке холла, на щеках блестели дорожки от слез. Ева кивнула и пошла к нему. В звенящей тишине шелест ее юбок звучал особенно громко. Она вошла в спальню, и Йен закрыл за ней дверь.

Ева задержалась на секунду у порога, но потом бесстрашно направилась к кровати и опустилась на колени. Ее умиротворяющая красота, казалось, осветила комнату. А потом Ева улыбнулась, хоть ей было совсем не до веселья.

— Моя дорогая девочка, — прошептал лорд Кэри.

Она погладила его по руке, потом наклонилась и поцеловала тыльную сторону ладони.

— Йен, — позвал он. Несмотря на слабость, его голос мог звучать властно.

Йен встал на колени рядом с Евой, стараясь не помять ей пышную юбку. Лорд Кэри взглянул сначала на Еву, потом на него и сказал:

— Я любил вас обоих. Вы были такими яркими, такими хорошими, что затмили моих собственных детей…

— Милорд… — начала Ева.

— Нет, это правда, — перебил ее умирающий. — К моему стыду, это правда. Я обидел своих сыновей. Вас двоих было так легко любить, что я совсем забыл про Гамильтона и Томаса. Все свое сердце я отдал вам, а их оставил в тени. Я не могу умереть спокойно, зная, какое зло им причинил.

Ева нахмурилась. Было видно, что слова лорда очень огорчили ее.