Лорд Блейк шел по коридору за надзирателем, и с каждым шагом его понимание природы ужаса менялось. Теперь ему было ясно, что он ничего об этом не знал. Йен думал, что ужас заключался в войне, в разорванных трупах, горами лежащих на поле битвы. Это место показало, что он ошибался.

Йен едва дышал. Словно в настоящем аду, муки его души превосходили муки тела. Гнетущая атмосфера давила на него, стены, казалось, дрожали от страданий невинно покалеченных человеческих душ. Это был ужас во всей его омерзительной безнаказанности.

Йена мучила мысль о том, что он мог вернуться в Англию раньше, но ему помешало глупое чувство вины. Если бы не это, если бы не его никому не нужная гордость, Ева уже давно могла быть на свободе. Даже один день, проведенный в этом месте, казался вечностью.

Лорд сглотнул, пытаясь избавиться от кислотного привкуса отчаянья, которым был пропитан воздух сумасшедшего дома.

Тут все было не таким, каким должно быть. Двери казались не просто дверями, а порталами в новые круги ада. Неприятного вида надзиратель открыл одну из них. Тяжелый дубовый массив со скрипом разошелся.

— Ей дали лекарство, милорд. Хотя она и не буйная. — Он усмехнулся. — По крайней мере, приступов давно уже не было.

— Спасибо.

Йену ужасно хотелось сжечь это проклятое место, чтобы от него осталась одна зола. Или, по крайней мере, вцепиться в широкое горло стоявшего перед ним надзирателя, чтобы тот не смог больше дышать и тем более смеяться. Но его останавливала мысль о спасении Евы.

В комнате на полу стояла лампа, которая пыталась хоть как-то рассеять темноту, но у нее это не получалось. Здесь не было ни окон, ни стульев, только кровать, достаточно широкая, чтобы на нее могли лечь двое.

Йен перевел дыхание и перешагнул через порог. Дверь за ним захлопнулась с громким стуком. Его глаза не сразу привыкли к полутьме. На полу танцевали тени. Золотистый свет от лампы освещал в основном кровать.

Йен прищурился. Где же Ева?

В тишине послышался шорох, и Йен обернулся. Краем глаза он уловил какое-то движение. Рядом с дверью, прислонившись боком к стене, стояла женщина. На ее изможденном теле мешком висело коричневое платье. Темные волосы падали на лицо. Они были так коротко острижены, что их нельзя было собрать в прическу. А глаза?

Йен едва видел их в этом тусклом свете. Зрачки превратились в две маленькие точки, плавающие в голубом океане. Глаза у нее были того яркого оттенка, каким было небо в давно забытый ими летний полдень.

Ева слегка качнулась, и Йен бросился к ней, чтобы поддержать. Но она не упала, а отклонилась в сторону. Ее тело двигалось так грациозно, что казалось, будто перед ним не человек, а невесомая бабочка. Если ее схватить, то ее тельце помнется, тонкие крылья сломаются, и она упадет на землю.

Евы тут не было. Она находилась где-то далеко, и это разрывало сердце Йену.

— Ева? — шепотом позвал он, чувствуя, как подступают слезы.

Она повернула к нему голову, но смотрела куда-то далеко, широко раскрыв глаза.

Йену до боли хотелось обнять ее. Заботливо отгородить ее от всего этого мрака — так, как давно никто не делал. Ощутить рядом с собой это когда-то совершенное создание, которое давным-давно, словно в прошлой жизни, покорило их с Гамильтоном сердца.

— Ева, любимая, ты слышишь меня?

Ее движения были очень медленными, словно вокруг нее текла вода. Она заморгала, потом повернулась к Йену и устремила взгляд на его лицо.

Йен нахмурился. Ева смотрела, но видела ли она его? Наверное, нет. Видимо, Ева видела лишь кошмары, которые рождал ее поврежденный разум.

Йен не знал, что делать. Он понимал, что нужно было как-то заставить ее вспомнить. Вернуть Еву в реальность.

Йен шагнул к ней, протянув руку. Когда он коснулся Евы, та вдруг издала сдавленный крик. Она так резко отпрянула от него, что чуть не упала.

— Н-нет! — взвизгнула несчастная. От страха голос у нее взлетел вверх на октаву.

Йен взял ее за плечи и очень медленно и аккуратно прижал к своей груди. Ева стала такой худой, что от жалости у него пересохло в горле. Боже, он чувствовал каждое ее ребрышко!

— Ева, любовь моя, ты помнишь меня? Йена? Вспомни море и мороженое. И как мы бегали босиком по траве.

Он говорил быстро, твердо, желая во что бы то ни стало вернуть Еву. Йен верил, что его объятия и разговоры с ней помогут вспомнить, кто она есть.

Ева напряглась, пытаясь держаться подальше от него, но вырываться перестала. Ее дыхание было быстрым, прерывистым. Потом очень-очень медленно Ева подняла на него взгляд. Ее глаза словно озарило светом. Сдвинув брови, Ева произнесла:

— Я… я знаю тебя.

— Да, Ева, — кивая головой сказал Йен, — конечно, знаешь.

Ему было невыносимо больно смотреть на нее. Под глазами пролегли тени, ее дыхание пахло настойкой. Черт побери, сколько ей дали? Достаточно, чтобы она забыла о реальности и навсегда потерялась в вымышленном мире.

Пальцы Евы внезапно вонзились ему в плечи. Губы зашевелились, словно она пыталась что-то сказать. Наконец, тяжело сглотнув, Ева спросила:

— Ты… ты Йен?

Он отчаянно закивал.

— Да, я Йен.

Чувство облегчения накрыло его с головой. Йен едва мог дышать.

— Почему ты тут? — Ева положила руки ему на грудь и слегка толкнула. — Беги отсюда, — с настойчивостью в голосе прошептала она и снова отодвинула его толчком в грудь, на этот раз сильнее. — Они могут запереть тебя тут.

Даже сейчас Ева думала в первую очередь не о себе, а о других. Даже в такой момент его безопасность ее заботила больше, чем своя. Очень осторожно, чтобы не сломать ее хрупкое тело, Йен прижал Еву к себе.

— Нет, любимая. Им меня не поймать. Я заберу тебя с собой.

Ева взглянула на дверь, потом опять на него, как будто не поняла ни слова из того, что он сказал.

— Да, — твердо ответил Йен. — Навсегда.

Слезы заблестели в ее глазах.

— Ты опять лжешь. Пожалуйста, не надо. Мне сказали, что я никогда не стану прежней и потому они меня не отпустят.

Йену показалось, будто у него вырвали сердце из груди. За все годы их дружбы он солгал ей лишь однажды. И то, что Ева вспомнила об этом сейчас, в ее состоянии, поразило его до глубины души. Йен пообещал ей и отцу Гамильтона, что защитит своего друга в Индии. Но он не смог сдержать слова. Гамильтон так и не вернулся домой.

Эта авантюра, которая должна была возродить их дружбу и вернуть Гамильтону честь, закончилась смертью и отчаянием. Но он не позволит, чтобы судьба Евы и дальше зависела от его промахов.

Йен заставил себя забыть о душевной боли. Он провел руками по ее коротким, неровно остриженным волосам и тихо сказал, касаясь дыханием виска Евы:

— Дорогая, ты вообще не должна была попасть сюда.

— Нет, должна. — Она быстро закивала, не поднимая головы. — Должна. — Ее голос дрогнул, хрупкие пальцы схватились за его сюртук. — Я сделала кое-что ужасное, Йен. — Ее мокрые от слез ресницы щекотали ему шею. — Ты должен оставить меня здесь. Чтобы я заплатила за то, что натворила.

— Ничего подобного. Пойдем, сейчас же, — ласково проговорил Йен, не смея даже думать об ужасном происшествии, которое повредило разум Евы. Он взял ее ледяную, запачканную золой руку и накрыл своей ладонью. — Клянусь, я помогу тебе.

Ева опять кивнула, но вслух произнесла:

— Мне никто не поможет, Йен. Никто.

Он мягко привлек ее к себе. Ева ошибалась, и очень сильно. Никогда в жизни Йен не испытывал такой уверенности в том, что поступает правильно, как сейчас, когда он решил любой ценой спасти Еву. Обнимая ее в этом страшном месте, в котором так много женщин были вынуждены гнить заживо, Йен знал, что поможет ей во что бы то ни стало.

Глава 4

Англия, 20 лет назад

Йен сжал пальцы. Игрушечного слоника в них больше не было. Его подарил ему отец, когда вернулся из путешествия с новым генерал-губернатором Индии. Он сказал, что на охоте им попадалось много тигров, но самыми интересными животными оказались слоны. Большие, забавные звери с длинными, похожими на огромную серую змею носами.

Йену очень не хватало подарка, но он отдал его тому, кто нуждался в нем больше. Мальчик посмотрел вверх на широкую лестницу, которая вела на второй этаж. Оттуда до него доносились едва слышимые голоса его нового опекуна, лорда Кэри, и адвоката. Они обговаривали последние детали его проживания в Керриган-Холле.

Йен устремил взгляд на высокое окно в холле, сквозь которое проникал серый свет и грязным пятном ложился к его ногам.

На ботинке он заметил пятно. Маме бы это совсем не понравилось. Йен наклонился и попытался его стереть, но у него ничего не вышло. Он наморщился. И, к его полному замешательству, по щеке скатилась слеза.

— Привет.

Йен ужасно испугался, что его могут увидеть в таком состоянии и упрекнуть в слабости. Он торопливо вскинул голову и вытер глаза рукой. Совсем рядом с ним стояла девочка. Она подошла к нему тихо, словно фея. Впрочем, выглядела незнакомка действительно как невинное создание: огромные голубые глаза смотрели на него с бледного миниатюрного личика, а копна черных волос непослушными завитками падала на спину. В руках девочка держала пушистую черную собачку с красным бантом на шее.

Йен сглотнул, жалея, что это не он так уютно устроился в ее объятиях. Девочка выглядела очень доброй и немного младше него.

— Кто ты? — спросил он более грубо, чем хотел.

— Меня зовут Ева. Я тут живу. — Девочка посмотрела на него, склонив голову набок. — Почему ты плачешь?

— Я не плачу.

— Но я же вижу. У тебя глаза красные.

Йен отвернулся. Он не хотел с ней спорить, значит, оставалось только сказать правду. Так сделал бы на его месте отец.

— Мои родители умерли.

Ее темные брови сдвинулись, розовые губы разомкнулись. Потом она кивнула и сказала:

— От такого кто угодно заплачет. Когда это произошло со мной, я все время плакала.

— Твои родители тоже?..

— Да. Умерли, когда мне было четыре. В общем, очень-очень давно. Лорд Кэри очень любил моего папу и взял меня к себе, потому что мне было не к кому идти. Он говорит, что когда я вырасту, то мы с Гамильтоном поженимся. И тогда мы станем одной семьей.

— Ясно. — Почему-то ее последние слова ему очень не понравились. Ревность к незнакомому мальчику по имени Гамильтон остро пронзила сердце. — А ты хочешь стать его женой?

Ева глянула на него так, как будто у него выросла вторая голова.

— Это мой долг, — ответила девочка, хотя было видно, что она не вполне понимала значение этого слова.

«Долг». Йен слышал его много раз. Няня говорила, что он должен чтить память папы и мамы и потому не плакать. Ведь мальчики не плачут. Тогда-то он понял — долг был очень важным делом, но сложным.

— Очень печально, что твои родители умерли, но скоро ты снова будешь счастлив.

То же самое много раз говорили ему другие люди. Но когда это сказала Ева он понял, что так и будет. У него было странное чувство в животе. Будто там танцевали, радуясь весне, тысячи бабочек. Йен больше не хотел говорить о грустном. Он показал на плюшевую собаку и сказал:

— Никогда таких не видел. Очень милый щенок.

— Его мне сшила мама. Перед смертью, — мягко проговорила Ева и улыбнулась.

У Йена дрогнули колени. Почему ему вдруг стало так трудно двигаться? Сердце словно замерло в груди. Ему хотелось, чтобы Ева вечно смотрела на него и улыбалась. Чтобы не выглядеть глупо, Йен откинул волосы со лба и спросил:

— Как его зовут?

— Бантик.

— Странное имя.

— Ну, щенок у меня тоже необычный. — Ева крепко прижала к себе маленького зверька и взглянула на него. Потом опять подняла глаза на Йена и спросила:

— А у тебя нет с собой игрушки?

Йен молча покачал головой.

— У всех детей должна быть игрушка, — очень серьезно сказала девочка.

Йен закусил губу, чувствуя, что у него опять щиплет глаза от слез.

— У меня был слон.

— Правда? — Ее глаза стали огромными от восторженного удивления. — Я видела их только на картинках. У Гамильтона есть книга про животных. Как бы я хотела себе маленького слоника! Хоть Бантик мне очень нравится, играть со слоном было бы интереснее, чем с ним. А ты мне его покажешь?

Йен покачал головой, отгоняя воспоминания о матери, холодной и неподвижно лежащей в ящике из полированного дерева.

— Почему нет?

— Он… он сейчас с мамой.

— Ох, — выдохнула девочка. — Защищает ее.

— Я подумал, что ей будет одиноко там… в земле.

— Ты молодец, что подумал об этом. Но ей не будет одиноко. На небесах полно ангелов. Хотя она будет рада взять туда что-нибудь, что станет напоминать о тебе. Так что ты поступил правильно.