Вера Ветковская - Любовь под облаками

Когда самолет затрясло, как машину на ухабах, Галя сразу поняла, что они проходят границу циклона.

Несколько минут назад капитан Стратонов распорядился подать экипажу обед. Поднос подскакивал в Галиных руках, и было ясно, что летчикам не до еды.

Но Галя видела беспокойные взгляды пассажиров, устремленные на нее, и, поставь она ненужный сейчас поднос на свободное место и уйди к летчикам без него, в салоне началась бы паника. Поэтому Галя, балансируя подносом, с улыбкой кинозвезды пошла к экипажу.

По лицам летчиков она сразу догадалась: попали в сложняк. И буквально в следующую секунду услышала сирену и увидела мигание красных табло: «Опасная разгерметизация».

Галя поставила поднос между креслами штурмана и второго пилота. Ей казалось, что она теряет сознание. Голос Стратонова, спокойный и громкий, привел ее в чувство:

— Скажи пассажирам, обходим грозовой фронт! Экипаж, всем надеть маски!

Прежде чем закрыть за собой дверь кабины экипажа, Галя услышала голос второго пилота:

— Командир, руль заклинило...

Самолет сбросил скорость и стал проваливаться в пустоту.

«Сейчас отключат реверс, — подумала Галя, стараясь справиться с дрожью, — надо снижаться, но удастся ли вывести машину в горизонт? Скорее всего, пролом в фюзеляже... Может, из-за шаровой молнии...»

Эти мысли промелькнули в ее голове за какие-то доли секунды. Когда же Галя появилась в салоне, казалось, что она испытывала лишь досаду из-за капризов погоды.

— Товарищи, обходим грозу. — Галя успокаивающе подняла руку, призывая вскочивших пассажиров занять свои места. — Немного потрясет, но дело житейское... Ежедневно около сорока четырех тысяч гроз бушует над нашей планетой, представляете?.. Причин для беспокойства, как вы сами понимаете, нет!

Теперь она должна держать улыбку, как хорошая актриса паузу.

Проходя мимо кресел, Галя отчетливо представляла, что сейчас происходит на земле: вызваны командир подразделения и инженер, руководитель полета дает сигнал «скорым» и медперсоналу, поднята по тревоге аварийно-спасательная команда, к полосе выезжают пожарные и санитарные машины.

Пассажиры вели себя по-разному. Одни, с побледневшими лицами, вжавшись в кресла, следили за каждым Галиным движением, боясь обнаружить в ней явные признаки беспокойства.

Другие демонстрировали абсолютное спокойствие и даже подшучивали над своими перепуганными соседями.

С третьими началась истерика. Их как могли успокаивали Люся и Вера, Галина подруга. Но если Вера держалась по обыкновению невозмутимо, то Люся явно нервничала. Галя отправила ее на кухню и тоже занялась пассажирами.

Из кабины вышли свободные члены экипажа.

— У нас небольшие проблемы, — сказал штурман. — Просим всех как следует пристегнуться ремнями.

И вся группа вместе с Верой и Галей двинулась вдоль кресел.

Галя уже не чувствовала страха.

С детства она усвоила одну истину: страх как магнит притягивает беду. Особенно в воздухе, мистическая природа которого не слишком-то поддается изучению. Сколько ни ломают голову физики, химики, биологи, им не понять воздуха так, как понимают его поэты. Их представления о воздушном океане были Гале ближе, чем теоретические выкладки технарей и ученых. Возможно, этой непонятной нежностью к воздуху, стихии, обнимающей Землю со всех сторон, Галя отдавала дань романтизму. Ко всему остальному в жизни она относилась трезво и приземленно.

— Что там? — спросила она, проходя мимо радиста, севшего в свободное кресло.

Он крикнул ей в самое ухо:

— Посадка без закрылков...

Галя поняла, что это означает: заходить на посадку придется на бреющем полете. И это при колоссальной посадочной скорости, при том, что шасси могут не выдержать, а главное — при отсутствии рулей... самолет может потащить на здание вокзала... Но Галя продолжала делать свое дело — ее руки механически проверяли, хорошо ли закрепились пассажиры.

...Самолет подпрыгнул, шасси ударились о землю — и машина понеслась по посадочной полосе...

Подкатил трап. Галя и Вера начали выпускать пассажиров. Краем глаза Галя видела, что к самолету подъехала машина руководителя полета: старый полярный волк лихо соскочил с переднего сиденья и бросился в пилотскую кабину, где, наверное, в промокших от пота рубашках полулежали в креслах измотанные летчики.

Галя и Вера наскоро осматривали пассажиров — не нужна ли кому-нибудь медицинская помощь. Слава богу, обошлось. Несколько ушибов, жалоб на головокружение — таких отправляли в «скорую помощь». Пассажиры, сохранившие во время полета присутствие духа, расспрашивали девушек, что же все-таки произошло с самолетом; некоторые, особенно женщины, со слезами на глазах обнимали бортпроводниц, благодарили их, будто это они, а не летчики спасли их от гибели. На трапе образовался затор, но третья бортпроводница, Люся, так и не вышла из салона им на помощь.

Выпустив последнего пассажира, Галя поспешила в салон.

Люся сидела в кресле и смотрела перед собой остановившимся взглядом.

Галя похлопала ее по щекам — голова девушки мотнулась вправо-влево, — заглянула в ее зрачки и снова выскочила на трап, чтобы задержать последнюю машину «скорой». Вдвоем с Верой они вывели Люсю из самолета, посадили в машину.

Подъехал тягач, чтобы отбуксировать самолет; бортпроводницы подхватили свои сумочки и, не дожидаясь летчиков, с которыми разбирался руководитель полета, пошли через летное поле — к «службе».

Молча переоделись, выпили кофе. Галя закурила и только теперь заметила, что у нее дрожат руки. Перевела взгляд на Веру — та выглядела так, словно ничего не случилось.

С Верой вместе они летали уже три года. Вера была намного старше Гали, замужем. Ей давно предлагали перейти в Шереметьево, но Вера всякий раз отказывалась, и причина ее отказа не была секретом для внуковцев — бортпроводник Валера. Внуковское начальство смотрело на «воздушные семьи» сквозь пальцы, в отличие от шереметьевского, где испокон веков царили пуританские нравы. Валера женат, Вера замужем; о разводе ни он, ни она не помышляли, чему, видимо, были свои причины, о которых скрытная Вера не распространялась. Галя и сама не отличалась особой откровенностью, но Верина сдержанность удивляла ее: никогда ни о чем, что бы ни было у нее на душе, не заговорит первая. Тем не менее Галя позволила себе полюбопытствовать:

— О чем ты подумала, когда поняла, что это не простая болтанка?

Вера допила кофе, аккуратно промокнула уголки губ носовым платком и сказала:

— Я подумала: какое счастье, что сегодня с нами не летит Валера!

Галю даже покоробило. Подруга радовалась, что любимому не угрожает опасность. А что на борту триста пассажиров, да экипаж вместе с девочками, да и самой Верой, и все они могли грохнуться, — об этом она не думала! Что за слепой фанатизм! Что это за странная горячка, которой болеют уже второй год два взрослых, очень неглупых человека! И ничто не может излечить их друг от друга. Интересно, как же они, такие любящие, спят дома со своими женами-мужьями? Или они настолько погружены в свои чувства, что осуществление каких-то отношений с законными половинами попросту кажется им сном? А те-то почему мирятся с равнодушием к себе? Но Веру ни о чем таком нельзя спрашивать, Веру, с ее чистыми русалочьими глазами, детским прямым пробором классической прически, делающей ее похожей на девочку-мадонну, написанную средневековым художником... Спрашивать нельзя, но можно размышлять вслух — авось Вера откликнется... Гале и в самом деле интересно: неужели это чувство, о котором написаны сотни книг, существует в природе в своем первозданном виде?

— Странно все это, — следя взглядом за струйкой дыма, сказала она. — Неужели бывают чувства, которые выносят человека за рамки его физических переживаний, например страха за свою жизнь?

— Да, — медленно и неохотно проговорила Вера, — я думала, что будет с Валерой, если мы...

— А о пассажирах ты не думала? — вцепилась в нее Галя. — О ребятах, об экипаже? А обо мне и Люське?

Вера усмехнулась загадочной, рассеянной улыбкой:

— А чего тут думать? Мы ведь были вместе...

Галю этот ответ не удовлетворил.

— Послушай, я не трусиха, ты знаешь, но у меня чуть не подкосились ноги, когда я услышала, что заклинило рули...

— А все-таки рули заклинило? — небрежно осведомилась Вера. — Я думала, что-то другое... Как же ребята посадили машину?

— Посадили, как видишь, — сердито сказала Галя. — И тем самым спасли от отчаяния твоего Валеру, — ехидно добавила она.

— Да, спасли, — спокойно подтвердила Вера и тут же перевела разговор на другое: — Как думаешь, с Люсей это серьезно? — В голосе ее прозвучало сочувствие, и это не понравилось Гале. Она презирала малодушных.

— Люся сломалась, — безжалостно произнесла она. — Будет теперь бумажки перекладывать с места на место...

Взгляд русалочьих глаз, витавший за огромным, во всю стену, окном, остановился на Галином лице.

— Зря ты так. Люся славная, добрая. Не всем дано выдерживать такие ситуации.

— Кому не дано, пусть не суются в стюардессы, — не приняла ее заступничества Галя. — Надо уметь рассчитывать свои силы.

Вера с ласковым сочувствием задержала взгляд серо-зеленых глаз на подруге.

— Рассчитывать... — мягко повторила она. — Да, конечно. Но случается, жизнь опровергает наши самые точные, безупречные расчеты. Не хвались своим трезвым умом...

— Да, у меня трезвый ум, — раздраженно подтвердила Галя. — И я горжусь этим.

Вера снова как будто погладила ее взглядом.

— Ах ты, девчонка, — усмехнулась она, — у тебя не столько трезвый ум, сколько неразбуженное сердце... Ты, милая моя, похожа на спящую принцессу Аврору, да, несмотря на всю твою прыть, — именно на спящую...

Добираясь на маршрутке до Юго-Запада, Галя продолжала размышлять над словами Веры.

Нет, меньше всего она походит на спящую красавицу... Красавица — это точно, об этом буквально кричат зеркала, витрины и взгляды мужчин. «Красавица с электрическим взглядом» — так называет ее Саша Крайнев, почти жених, без пяти минут выпускник МГИМО. Конечно, красавица, но не спящая же... Такую жадность до жизни, которая с детства отличала Галю, сейчас в людях редко встретишь. По крайней мере, она видит вокруг себя каких-то скисших, беспомощных и бескрылых людей.

Жгучий интерес к жизни и людям не покидал Галю и в самых критических ситуациях. Очертя голову она бросалась во всякие авантюры: в короткие романы с молодыми людьми, которые ей быстро надоедали, в учебу, в развлечения, в спорт... Она могла завести на полную мощь самую скучную компанию, отлично играла на гитаре и пела, анекдоты рассказывала как актриса — в лицах, плясала, умела поддержать интеллектуальную беседу, потому что была начитанна, имела второй юношеский разряд по шахматам, за которыми с летчиками проводила часы «нелетки» в гостинице. У нее было за спиной тридцать два прыжка с парашютом; летом, на море, Галя заплывала дальше всех своих поклонников, и таким образом они отсеивались методом естественного отбора. Она умела перевязывать раны, делать искусственное дыхание, уколы, массаж... То есть в Гале сочеталось столько разнообразных талантов и столько знаний, что их хватило бы с избытком на добрый десяток женщин. Некоторые летчики, поначалу пытавшиеся завести с ней небольшой воздушный роман, за которым мог бы последовать брак, очень скоро отступились от энергичной девушки и быстренько переводили отношения с ней на дружескую платформу.

В маршрутке Галя сидела лицом к остальным пассажирам. А они — и мужчины и женщины — вместо того чтобы разглядывать за окном весенний пейзаж, дружно пялили на нее глаза, гадая, кто эта стройная, изящная женщина с горящими ореховыми глазами, смуглой кожей и красиво очерченным ртом, в длинном светло-сиреневого цвета вязаном платье с воротом-шалью, с сиреневой сумочкой в руках, в лакированных туфельках на высоком каблуке... Такого уровня женщины, райские пташки, редко залетают в общественный транспорт... И почему она едет из аэропорта без вещей? Провожала кого-то? Кто этот счастливец, вернее, кто этот идиот, который позволяет такой женщине добираться на маршрутке?

Галя чувствовала устремленные на нее взгляды, но они были привычны и ее не смущали. Иногда ее подмывало напрямую объясниться с любопытной публикой, сказать, что да, она здесь, в общественном транспорте, оказалась случайно, где-то он есть, мужчина, который как квочка высиживает для нее «шевроле» или «тойоту», и она может взять этого мужчину, снять, как томик с книжной полки, но — не торопится. И куда ей торопиться в двадцать лет? Ей нравится эта неизвестность, она медлит распечатывать заветный конверт с собственным будущим, все вертит его в руках, но не решается вскрыть, потому что — зачем? Ведь так приятно принадлежать самой себе, думать о завтрашнем дне со снисходительной улыбкой сильного человека, знающего, что успеет взять то, что принадлежит ему по праву, никуда не спешить, ни о чем не хлопотать... одним словом, смотреть на жизнь как на серию опытов, экстатических экспериментов, проноситься над ней на серебристо-жемчужном лайнере, как птица, которая не желает, ну конечно, не желает вить гнезда.