— Быстро одевайся, — скомандовала Галина Ивановна.

Звонок противно задребезжал, когда мы уже были на школьном дворе. Моя спутница оглянулась, подпрыгнула и ускорила шаг.

— Мать на работе? — спросила она, глядя перед собой.

— Да. Но что случилось?

— Потом, — буркнула она, тяжело дыша.

Липкий страх проникал сквозь кожу. Вопросы застряли в горле. Мы неслись знакомой дорогой в библиотеку, где работала мама. На стене возле входа в здание еще одна надпись: «Русские — свиньи!» Наши шаги гулко отдавались на каменных плитах фойе. На стенах мирно светились голографические пейзажи, нахохлившейся птицей выглядел бронзовый бюстик Гоголя. Как часто после школы я приходила сюда делать уроки в пустом читальном зале. Здесь, среди моих потрепанных и пожелтевших друзей, мне было уютно и спокойно.

Мама перебирала книги на полках. Она обернулась, и удивление на ее красивом лице от нашего неожиданного появления стерлось тревогой. С книгой в руках она бросилась к нам. Галина Ивановна, которую вне школы мне было разрешено называть тетей Галей, с горечью выговаривала слова, от которых становилось жутко.

— Пришла на урок, а они разорвали все карты, доску порезали. Я им: «Вы что, ребята?» А они плюют в меня. Кидаются учебниками. Орут, чтобы я убиралась из их города к себе. А ведь это был мой класс, я с ними в походы ходила, они секреты мне свои рассказывали. Да когда же это они успели в зверей превратиться? Мы же далеки от этой политики чертовой. Мы же учителя. Я Кристину привела. Бежать надо отсюда.

Тетя Галя всхлипнула и неловко потерла глаза, оставив на щеке черную полосу от туши. Мама обняла меня за плечи. Некоторое время они спорили, что делать. Тетя Галя настаивала, что надо собрать вещи, снять деньги со сберкнижек и лететь в Москву. Мама хотела дождаться отца. Тетя Галя завизжала про заполонившие город танки, назвала мою мать дурой и выбежала из библиотеки.

Стало очень тихо и страшно. Я быстро пробежала взглядом портреты писателей: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский. В голове мелькнула мысль, что когда вырасту, стану писательницей. Мама застыла, прижав к груди томик стихов Блока. Мне нравились потрепанные книги, мне казалось, что через страницы я чувствую эмоции прочитавших ее людей. Мне нравится думать над подчеркнутыми предложениями и мысленно спорить с предыдущим читателем.

Воронье карканье и звук расколотого стекла, прервали мои мысли. Мы обе взглянули на упавший возле нас камень и, схватившись за руки, выбежали из библиотеки. Возле входа трое здоровенных парней с перекошенными от ненависти лицами. Один из них, огромный с крючковатым носом, преградил нам путь.

— Ты, библиотекарша, катись отсюда вместе со своими книжками. — слово «библиотекарша» он произнес по слогам.

Парни заржали.

Мамин голос казался до удивления спокойным, даже равнодушным, когда она попросила, чтобы нам дали пройти. Ее напряжение чувствовалось в руке. Второй раз за день я чувствовала, как впиваются в мою ладонь ногти напуганного взрослого человека. Парень посторонился, и мы проскользнули мимо. По пути мама вспомнила, что дома нет хлеба. Зашли в булочную рядом с домом. Знакомая продавщица только ухмыльнулась.

— С голоду подыхайте, русские свиньи.

Кажется, еще пару недель назад она любезно помогала выбрать нам торт.

В сберкассе отказались выдать деньги со сберкнижки. Создалось впечатление, что все вокруг выучили только одну фразу или неожиданно за одну ночь наши носы превратились в пятаки. К тому времени, как мы попали домой, стало понятно, что тетя Галя была права. Надо бежать!

Мама написала отцу записку, взяла документы, оставшиеся дома деньги. Перед дорогой решили пообедать. От волнения и страха еда с трудом проходила через горло а, попадая в желудок, вызывала чувство тошноты и почему-то нового, еще более сильного голода. Я не чувствовала вкуса колбасы. С улицы донесся страшный вопль, сопровождаемый странным шумом. Мы выглянули в окно. Из пятиэтажки напротив из окон выбрасывали вещи. Мама охнула и тут же, зажав себе рот рукой, приказала мне собираться.

Я поплелась к себе в комнату и замерла, прощально обводя взглядом родные стены. Над полированным — профессорским, как называл его отец — столом новый календарь. Белая лошадь с развевающейся по ветру гривой. Мне нравились лошади. Может быть, когда-нибудь я научусь на них ездить. Мне кажется, у меня получится. О чем я думаю? Надо собираться. Открыв шкаф с большим зеркалом, заглядываю в свои испуганные глаза и тут же отворачиваюсь. Сложив вещи в сумку, быстро кидаю туда любимого ежика, которого папа привез их Москвы.

Папа! Как же мы уедем без него? Я побежала к маме в другую комнату.

Она, бросив стопку вещей на кровать, взяла меня за руку.

— Доченька! Он найдет нас.

Я почувствовала ее страх. Она не верила в то, что говорила. Когда отец уезжал, они о чем-то говорили на кухне. А потом мама весь вечер выглядела грустной. Я тогда подумала, что мама не хотела, чтобы он снова уезжал в командировку и не придала этому значения.

— Мы едем к нему в Москву, да?

Оставив мой вопрос без ответа, мама поспешно застегнула молнию на сумке и подтолкнула меня в коридор.

Когда мы вместе с тетей Галей и ее мужем, дядей Мишей вышли из подъезда, в нашем дворе, насиловали девочку. Рядом билась в истерике ее мать. Дядя Миша наставил на них пистолет. Нас не тронули. Мы выбежали на центральную улицу, ужасаясь возникшим, словно ниоткуда, черным флагам на домах, и увидели танки. Широкие гусеницы навсегда впечатали наши души в асфальт города, который мы привыкли считать родным и присвоили нашей маленькой компании название «беженцы». И мы действительно бежали очень быстро.

* * *

Кристина облокотилась на спинку кресла и потянулась, разминая затекшие мышцы. Потом снова уставилась в экран ноутбука, перечитывая написанное. Вздохнула. Нет, все было не так. Никакими словами не передать ужас двенадцатилетней девочки, когда привычный мир разваливается на глазах, не оставляя надежд на будущее. Что было бы с ними, если бы мама не сделала выбор между дочерью и отцом и осталась бы ждать его возвращения? Знакомые, которым удалось выжить, рассказывали, что в их дом пришли уже вечером. Насиловали, убивали и восстанавливали свои права, действуя по составленному списку. Еще в прошлом году для того, чтобы получить талоны на продукты, ото всех потребовали заполнить анкеты, где была указана национальность. Так в их руках оказались все адреса, где жили русские.

В тот день мама спасла ее жизнь и погубила свою. А, впрочем, у кого из тех, кто вернулся, в порядке с психикой? Кристина нахмурилась. Уж явно не у нее. Хотя она все-таки живет гораздо лучше тех, кто тогда сбежал в Москву. Знакомые говорили, что ей повезло. Но кто знал, через что ей пришлось пройти? И это никогда не забудется. Но она научилась контролировать свои чувства… Единственное с чем ей повезло, это с самой собой. Но ведь и себя она сделала сама. Каждый раз, когда один из тех, кто оказывался сильнее, пинал ее, она поднималась и давала сдачи. Пусть не сразу. Но всегда.

Из-за верхушек сосен выглянуло солнце. Заиграло, засмеялось раскинувшееся внизу озеро. Запахло хвоей, стало тепло и хорошо. Кошмар ушел, растворился. Это всего лишь книга. Может, главная героиня и существует только в ее воображении? Ведь у самой Кристины сейчас впервые за долгое время есть свой дом. Осталось еще раз сыграть по-крупному. Кто победит, она или враг? Точнее врагиня, потому что здесь присутствует женский род. И, боже мой, до чего же они похожи.

Кристина встала и облокотилась на ажурные перила балкона. Пожалуй, если мама еще спит, можно пойти поплавать. Переплыть озеро вдоль и поперек. А потом позавтракать. Она вернулась за маленький столик, за которым так любила работать. Смешно называть работой то, за что не платят денег. Но сочинять вымышленные истории — единственная отдушина в жизни. Придумывая приключения вымышленных героев, можно забыть о себе и почувствовать запах счастья. Да разве важно, что ее не печатают? В существующем сейчас виртуальном мире у нее достаточно читателей. И с ними всегда можно пообщаться и поспорить. И если большинство из них говорят, что то, что она написала — дрянь, то это так.

В комнате раздались медленные неуверенные шаги. Кристина улыбнулась. Мама проснулась. Захлопнув ноутбук, девушка поспешила навстречу. Илария, в длинном синем халате с распущенными темными волосами, шла с мобильником в руке.

— Крис, ты почему к телефону не подходишь? Зина обзвонилась. Хочет узнать, приезжать ли ей сегодня?

Кристина поцеловала маму в щеку, забирая телефон.

— Привет, Корзина! Прости, что забыла про тебя. Начала новый роман и обо всем забыла. Конечно, приезжай.

Кристина внимательно вглядывалась в мамино лицо, пытаясь определить, как она себя сегодня чувствует, не мучили ли ее боли по ночам и, вообще, есть ли у нее силы прожить этот день. Вновь, в который раз, обожгла болью красота маминого лица. Казалось, чем меньше у нее оставалось сил, тем лучше она выглядела. Коварная болезнь с лихвой воплощала потерянное здоровье молодостью и красотой. Никто не давал Иларии больше тридцати пяти. Если так пойдет дальше, то мама скоро станет выглядеть моложе ее. Уже сейчас, где бы они ни появлялись вместе, их считали сестрами. Иларию это забавляло, Кристину пугало, но она заставляла себя подыгрывать.

Илария улыбнулась дочери, движением губ сообщая, что сегодня все не так уж и плохо.

— Корзина разбудила тебя?

— Нет, я уже проснулась. Крис, ну когда ты перестанешь называть ее этим нелепым прозвищем?

— Не раньше, чем она перестанет называть меня Вороной.

Илария театрально подняла вверх глаза, выражая недоумение.

— Мамуль, да брось ты это безнадежное дело. Мы уже договорились, что тот, кто из нас умрет позже, вырежет на памятнике только наши прозвища. Люди будут ходить мимо и читать, что здесь покоится с миром Корзина, а здесь без мира Ворона.

— Какая же ты у меня дурочка, — Илария откинула назад длинные волосы. — Ты уже плавала?

— Еще нет. Но я быстро. Только туда и обратно. — Кристина выбежала из комнаты.

Илария вышла на балкон, глядя на сосны, озеро и чудесный июльский день. Когда-то и она любила плавать. А теперь вот и до озера только с палочкой. А иногда пальцы не слушаются и не причесаться. Остается только благодарить Бога, за то, что он позволил ей прожить еще один день. И, конечно, за дочку.

Кристина вышла из ворот в одном купальнике, на ходу закалывая длинные волосы на затылке. Почувствовав мамин взгляд, повернулась, помахала рукой и, сделав еще несколько шагов по берегу, с разбегу нырнула в воду с головой и сильными уверенными движениями, выбрасывая руки, погребла на середину.

Илария улыбнулась, в миллионный раз отметив, как они не похожи. Кристина вся в отца. Такая же порывистая, уверенная. От него ей достались и смугловатая кожа, и карие глаза, и этот удивительный, отдающий синевой, черный цвет волос. И, конечно, характер. Илария передвинула кресло в тень, села и закрыла глаза. Не нужно его вспоминать. От этого будет только больнее. Прошло уже столько лет, и его самого уже нет на свете, а все еще жжет пальцы это письмо, конечно, не первое, которое она нашла в кармане. Письмо, из-за которого она проплакала всю ночь, удивительным образом спасло им жизнь. Не прочитав его, она бы не нашла в себе силы уехать в тот день. Осталась бы, ждала его. Погубила бы себя и Кристинку. Тогда нельзя было медлить. Они чудом остались живы. Надо уметь быть благодарной.

Глава 2

Холодная вода обожгла прогретое на солнце тело, сдавила обручем голову, залилась в уши. Кристина вынырнула и поплыла кролем. От быстрых движений стало тепло и радостно. Утренний приятный ритуал. Если на свете и есть счастье, то оно в движении.

Почувствовав усталость, Кристина перешла на брасс. Тяжелые намокшие волосы, извергнув заколку, окутали тело. Мутноватая озерная вода ласково обнимала за плечи, спускаясь к бедрам, маня улечься на спину и подставить лицо к солнцу, но девушка не поддалась искушению. Кристина плавала все лето, несмотря на погоду, и даже в сентябре. Плавание утром, пробежка по вечерам и много-много упражнений. Здоровье и красота самое главное в жизни. И на это нельзя жалеть ни сил, ни времени. Уж в этом-то Кристина убедилась на собственном опыте. Пока есть красота, можно использовать мужчин. Подплывая к середине озера, девушка заметила, как загорелый мужчина прыгнул в воду и, выпрастывая высоко руки, поплыл ей наперерез.