Карл принялся диктовать Аделаиде инструкции, а та, схватив бумажную салфетку и заложенный в поваренную книгу завхоза карандаш, старательно их записывала.

– Да, Карл, я все поняла, – сказала она наконец. – В Петербурге… позвонить в швейцарское консульство по этому телефону… спросить господина Отто Шульца… назвать свое имя и сказать, что от тебя. Да, я смогу приехать в Питер не позднее чем через неделю. Нет, не нужно, мне есть у кого там остановиться… И денег на дорогу не надо. Не беспокойся, милый, я все сделаю!

Попрощавшись с Карлом, Аделаида открыла дверь из кухни в прихожую, где завхоз с чрезвычайно сосредоточенным видом изучала показания электрического счетчика, улыбнулась и предложила:

– Давайте, Катерина Алексевна, еще чайку попьем.

* * *

– Я женюсь, – сообщил Карл, положив трубку.

Клаус тут же перестал чертыхаться.

– Ты?! Не может быть! А на ком? На Озерной Даме или на Принцессе?

– На матери моего ребенка.

– Круто! То есть я хотел сказать… да… надо же! Хотел бы я ее увидеть!

– Твое желание сбудется, – пообещал Карл, протягивая ему руку и помогая встать. – Можешь считать себя приглашенным на свадьбу. Ты не порезался?

Клаус, стряхнув с себя осколки мозаики, помотал головой.

– Она, наверное, потрясающая женщина, – мечтательно произнес он. – Русская, да? Блондинка с голубыми глазами? Фотомодель? Самая красивая женщина России?

Карл пожал плечами и тихо, серьезно ответил:

– Она просто моя женщина.

И добавил к этому что-то совсем уж для Клауса непонятное:

– И ни ангелы неба, ни духи пучин…

Вечером следующего понедельника Леонид Сергеевич Шаховской стоял у окна своего кабинета в неврологическом отделении городской больницы и смотрел, как подсобный рабочий в парке подрезает не в меру разросшуюся сирень.

Трудовой день Леонида Сергеевича уже закончился, но психотерапевт не спешил покидать больницу. Он размышлял на тему, где, как и с кем провести вечер. Жена его уехала на три дня в гости к матери, так что Леонид Сергеевич в своем выборе был совершенно свободен.

К настоящему моменту предложений, о которых стоило поразмыслить, поступило два.

В обед ему позвонил Борис Шереметьев и скорбным голосом сообщил, что сегодня развелся с женой. Сбежавшая из больницы Аделаида как с цепи сорвалась: ничего не желала слушать, ни о каких отсрочках больше знать не хотела и чуть не силой потащила его утром в ЗАГС. Там все оказалось очень быстро, и он, Борис, даже не сильно опоздал на работу, но вот теперь, отчитав лекцию первокурсникам, почувствовал себя как выжатый лимон. Шереметьев спрашивал, что ему теперь делать, и предлагал встретиться вечером в заведении у Тараса.

Шаховской ответил, что, вероятно, будет занят, но обещал подумать.

Бегство Аделаиды не особенно смутило привыкшего ко всему психотерапевта – скорее даже позабавило. Проблема отнюдь не стала неразрешимой, просто теперь ее нужно будет рассматривать под другим углом. Немалое значение имел и сам факт развода – с такой женщиной, как Аделаида, проще иметь дело, когда она в юридически свободном состоянии.

Обо всем этом хорошо бы спокойно поразмыслить и выработать дальнейший план действий, но не в присутствии же Бориса, который целый вечер будет ныть, жаловаться – короче говоря, плакаться ему в жилетку. С другой стороны, от покинутого мужа можно получить кое-какую дополнительную информацию. К тому же Борис ему как-никак друг, а обижать друзей без крайней необходимости не следует.

Однако существовало и второе предложение, которое, при ближайшем рассмотрении, представлялось Шаховскому все более и более заманчивым. Блондинка Лидочка Литвинова, гинеколог по специальности и коллега Шаховского по работе в частном медицинском центре, одинокая женщина, последнюю неделю постоянно попадалась психотерапевту на глаза.

Сегодня они обедали вместе в кафе неподалеку от центра – встретились там, разумеется, совершенно случайно.

Шаховской взял себе мясо по-бургундски, и, вопреки обыкновению, оно оказалось приготовленным более чем прилично. Психотерапевт блюдо одобрил и даже попросил подбежавшего официанта передать благодарность новому шеф-повару, а Лидочка, захлопав густыми, тяжелыми от туши ресницами, тут же сообщила, что и она готовит не хуже.

Кроме мясных блюд, у нее отменно получается пирожное наполеон (все в медицинском центре знали, что Шаховской – сладкоежка и питает особую слабость к слоеному тесту), так что, если Леонид Сергеевич не занят сегодня вечером… она могла бы угостить коллегу и даже передать для его супруги рецепт.

Шаховской совсем уже собрался ехать к Лиде и достал трубку, чтобы позвонить ей и узнать адрес, как вдруг мобильник сам завибрировал в его руке.

Это был Борис.

– Приезжай, а? Я тут уже столик занял наш любимый, у окна… Пожалуйста, Леня, очень тебя прошу!

И Леонид Сергеевич, гордясь собственным благородством, поехал к Борису.

…О чем начал жалеть почти сразу же по прибытии.

Конечно, пиво, как всегда у Тараса, оказалось отменное, раки свежайшие, в приоткрытое окошко дул легкий ветерок – то есть вечер мог бы пройти просто замечательно, если б не Борис.

Он то и дело шмыгал носом, много пил, но еще больше, к сожалению, говорил: то обвинял жену, то Шаховского – обещал ведь все устроить, а оно вон как вышло, только хуже стало, – то жаловался на несправедливость жизни вообще.

Хорошо еще, что сидели за маленьким столиком не рядом, а друг напротив друга – иначе Борис обмочил бы ему слезами лацкан нового замшевого пиджака.

Шаховской пил пиво, разделывал раков и хранил мудрое молчание, окрашенное подобающей моменту легкой грустью.

Еще кружечку – и пойду, решил Шаховской. Он просил меня посидеть с ним – я это сделал. Может, еще и к Лидочке успею, время-то детское…

Однако надо же сказать ему на прощанье что-нибудь утешительное. Например, что ни делается, все к лучшему. Или: баба с возу – кобыле легче… Хотя нет, это не подходит. А, вот, вспомнил: если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло!

Шаховской уже раскрыл уста, чтобы поделиться со страдающим другом кстати пришедшей на ум житейской премудростью, а заодно и заказать себе еще одну, последнюю, кружку пива, но тут увидел за окном свою жену.

* * *

Это, без сомнения, была она, его Светка, которая в данный момент должна бы находиться за пятьдесят километров отсюда, в деревне у матери.

Мало того, что жена оказалась здесь, в городе, она еще напялила на свои пышные телеса самое дорогое и красивое шелковое платье, то самое, с волнующими малахитовыми переливами, которое Леонид Сергеевич сам, лично, приобрел для нее в Питере, в одном из бутиков на Невском проспекте.

Зоркий глаз Шаховского различил также зеленые искорки – изумруды – в ее маленьких ушах под высоко подобранными светлыми волосами и на гладкой, полной, белой руке, благоухающей (обманутый супруг знал это!) другим его подарком, безумно дорогой «Шанелью № 5».

А другую руку Светки держал – нет, тискал, прижимал к себе! – наглого вида молодой брюнет, косящий под латиноамериканца: тонкий, высокий, оливково-смуглый, с тончайшими усиками над бесстыже оскаленными белоснежными зубами.

Леонид Сергеевич мог хорошо рассмотреть и жену, и наглого брюнета оттого, что эти двое, ничего и никого не замечая, остановились на противоположной стороне переулка, прямо напротив окна пивной, и принялись целоваться.

– Эй, ты чего? – Борис наконец отвлекся от своих переживаний и обратил внимание на то, что друг его сидит в полной неподвижности, с открытым ртом, весь багровый, и молча пучит глаза на что-то происходящее за окном.

Шереметьев привстал со своего места и, отодвинув занавеску, тоже посмотрел на улицу.

– Надо же, – пробормотал он некоторое время спустя, – Светка… А, все они…

Но, взглянув еще раз на неподвижного Шаховского, ничего больше говорить не стал.

Как и всякий страдающий человек, внезапно узнавший, что ближнему его в данный момент хуже, чем ему, Борис почувствовал некоторое облегчение.

С сочувственным вздохом он отставил подальше пустую кружку с эмблемой пива «Невское» и пододвинул к себе полную.

По традиции такие истории должны оканчиваться свадьбой главных героев.

Некоторые добросовестные авторы еще и прилагают подробное описание нарядов и украшений, а также праздничное меню.

Мы также поступили бы в полном соответствии с традициями, рассказав и о лиловом, с отделкой из аметистов, платье невесты, и о белом смокинге жениха, и о том, как трепетал от важности и ответственности молодой шафер.

Отметили бы мы и прекрасную безоблачную июльскую погоду, внезапно перекинувшуюся в сильнейшую грозу, отчего все званые и незваные гости разбежались из парка на берегу Цюрихского озера, где, в соответствии с новомодными веяниями, проходила главная свадебная церемония.

В результате грозы новобрачные остались, к огромному своему удовольствию, одни, хотя и вымокли до нитки…

Мы рассказали бы об этих и о многих других вещах – но, к сожалению, не были мы на свадьбе. Как-то не довелось нам тем летом погостить в Швейцарии.

Зато мы можем описать события, произошедшие в школе, где раньше работала Аделаида, семью месяцами позже.

И уж об этом-то мы расскажем охотно и во всех подробностях, ибо сами являлись непосредственными свидетелями и участниками случившегося.

Началом (или отправной точкой, как кому больше нравится) завершающей части нашей правдивой истории можно считать декабрьский педсовет по поводу окончания первого учебного полугодия, когда завуч по воспитательной работе, женщина пышная и громогласная, несколько похожая на народную артистку Нонну Мордюкову, поднялась и сказала…

Вместо эпилога, или Новогодняя сказка

2000 год,

где-то на северо-западе

…Итак, на декабрьском педсовете по поводу окончания первого учебного полугодия завуч по воспитательной работе, многозначительно приподняв соболиную, с гордым изломом, левую бровь, сказала:

– А вы знаете, что дети вместо обычной новогодней дискотеки затевают какой-то карнавал?

Все промолчали. Никто не хотел признаваться в собственной неосведомленности, особенно завуч старших классов – дети-то были ее, девяти-, десяти– и одиннадцатиклассники.

Одна завхоз, нимало не смутившись, кивнула.

– А что тут такого? – осведомилась она, глядя на временно исполнявшую обязанности директора Марию Александровну. – Карнавал – дело хорошее, веселое. Глядишь, и безобразий поменьше будет, чем на дискотеке.

Мария Александровна, в недалеком прошлом – завуч по начальной школе, хотя и исполняла после отъезда Аделаиды Максимовны в Швейцарию директорские обязанности, все же настоящим директором не являлась и не ощущала себя таковым.

Гороно в любой момент могло прислать в школу человека со стороны (как это чаще всего и делалось), и оттого Мария Александровна не хотела брать на себя какую-либо ответственность, не посоветовавшись предварительно с коллективом.

Коллектив же после слов завхоза оживился, радостно зашумел и задвигался.

– И молодцы, и пусть делают! – поддержала Екатерину Алексеевну старшая англичанка Ирина Львовна. – А мы можем устроить среди них конкурс на лучший костюм… и на лучшее театральное выступление… например, на английском языке!

– Разрешить, разрешить! – загомонили все. – Пусть хоть каким-то полезным делом займутся! А костюмы девочки могут на трудах сшить…

– Ну, хорошо, – сказала Мария Александровна, выслушав всех желающих выступить по данному вопросу, – раз никто не возражает, давайте разрешим. Под вашу, Анна Николаевна, персональную ответственность. – Последние слова адресовались завучу по воспитательной работе.

Вопрос был решен, но настроение у присутствующих сделалось какое-то нерабочее, легкомысленное.

– Вот бы и нам… – тихонько произнес кто-то.

Мария Александровна, кашлянув, перелистнула страничку директорского ежедневника.

– Вот бы и нам тоже… – не унимался кто-то.

– Что – тоже? – строго спросила Мария Александровна.

– А почему бы и нет? – снова взяла слово завхоз. – Что мы – хуже детей? Не сможем устроить себе праздник? Или мы с костюмами не справимся? Или сценарий не напишем? Да с нашими-то талантами… А, Ирина Львовна, золотое вы наше перо, напишете нам сценарий?

Англичанка, неготовая к лобовой атаке, захлопала было ресницами, но под давлением всеобщего энтузиазма согласилась.

– Значит, сценарий у нас, считай, есть, – начала загибать пальцы завхоз, – костюмы делаем себе сами… Можно кабинетом домоводства воспользоваться – зря мы, что ли, туда новую швейную машинку поставили! Да и материалы там кое-какие найдутся. Угощение… Ну, на него можно собрать рублей по пятьдесят, а лучше своими силами, кулинарный конкурс, к примеру, устроить.

– Э… – усомнилась Мария Александровна.