Про Сиреневую страну тоже она придумала и рассказала Аделаиде.

Сиреневая страна понравилась той гораздо больше, чем байки про управляемый термояд или голоса неба.

Было в этой истории что-то трогающее душу.

Не мощные катаклизмы в мире элементарных частиц, наблюдаемые бесстрастным интеллектуалом с холодными голубыми глазами, и не звездные дороги, на которых заблудился взъерошенный, ошалевший от бессонницы астроном, мечтались ей на сиреневой скамейке…

А маленький домик на берегу реки или озера, синий лес, тишина… Сирень, конечно же, вокруг, а еще – яблони, груши, кусты малины…

И кто-то с удочкой, сидящий на краю длинных деревянных мостков.

Облик рыбака виделся неясно, но домик, кусты, солнечные блики на безмятежно-ленивой воде представлялись двадцатилетней Аделаиде совершенно отчетливо.

Потом она вышла замуж за Бориса, и Сиреневая страна постепенно забылась вместе с другими мечтами (хотя чего-чего, а сирени в нашем городке всегда росло предостаточно).

С подругой-фантазеркой, не ставшей писателем, зато успешно защитившей диссертацию и согласившейся работать на кафедре филологии, Аделаида пару раз в год обменивалась поздравительными открытками.

Иногда ей приходило в голову, что вот, хорошо бы встретиться, поболтать, вспомнить молодость… но все как-то руки не доходили позвонить и договориться, были какие-то мешающие обстоятельства. Да и Питер не близко, просто так туда не выберешься.

И каждый год, в конце мая – начале июня, в пору цветения сирени, Аделаида шла на работу мимо буйно разросшихся кустов, испытывая лишь легкое томление от запаха и заботу о том, что надо бы их подрезать, чтобы не заслоняли солнце и не мешали открывать окна в столовой.

* * *

Теперь же Аделаида стояла под окном, наклонив к себе самую тяжелую, пышную кисть, и с упоением искала в ней пятилистники. Она нашла уже три, и все их, как полагается, съела.

Жаль, что там, где он сейчас, не растет сирень.

Но, может быть, она растет у его дома в Цюрихе?

Аделаида прижала кисть к щеке и закрыла глаза.

Перед глазами завертелись пышные бело-розовые и сиреневые смерчики. Земля под ногами на мгновение исчезла, потом появилась снова, но гораздо более твердая.

Аделаида, вздрогнув, посмотрела вниз – под ногами был камень. Брусчатка. Аделаида видела такую в Хельсинки, во время единственного за свою жизнь выезда за границу. Это было ранней весной, Хельсинки оказался весь окутан серым туманом и оттого не произвел на Аделаиду большого впечатления, а вот брусчатка под ногами вместо привычного растрескавшегося асфальта почему-то запомнилась.

Аделаида решила, что такая брусчатка должна быть во всех известных европейских городах.

Темная, шершавая, древняя на вид, она и сейчас оказалась у нее под ногами. Аделаида подняла глаза – в двух шагах от нее была стена дома: большие квадратные плиты темно-серого со светлыми волнистыми прожилками, похожего на мрамор камня.

Аделаида пришла в восторг и оглянулась – а сирень-то где?

И тут же земля под ногами ушла снова, а над головой с треском распахнулось окно, и чей-то визгливый голос прокричал:

– Аделаида Максимовна, что с вами?

Аделаида закрыла лицо руками.

Школа, подумала она. Здесь и сейчас.

– Аделаида Максимовна! – продолжала надсаживаться повар Алиса, наполовину высунувшись из окна.

– Да слышу я, – нехотя отозвалась директор, нагибаясь и стряхивая с туфель налипшую землю, – что вы так кричите, Алиса Павловна?

– И после этого, – взахлеб рассказывала Алиса, – повернулась и пошла себе, как ни в чем не бывало! Представляете?!

На лицах слушателей было написано некоторое недоумение.

– Ну и что? – спросил наконец трудовик. – Погода хорошая, вышла подышать свежим воздухом… тоже ведь человек, хотя и директор.

– Да она сирень ела, я сама видела! – выкрикнула Алиса.

Медсестра улыбнулась.

– Я тоже иногда ем, – сообщила она, – это для здоровья полезно, если в небольших количествах.

– Да она… она… – Алиса чувствовала, что ей никак не удается донести до слушателей важность момента, – она стояла там, застыв, как статуя, с закрытыми глазами… и вообще, у нее было такое лицо, словно она не здесь, а где-то совсем в другом месте!

– Ну все, Алиса, успокойся, – сказала завхоз, поднимаясь.

Вслед за ней поднялись и остальные.

– Ничего особенного не произошло. Иди вон лучше за котлетами присмотри, а то опять половина сгорит, как вчера.

Нейтрализовав таким образом Алису, Екатерина Алексеевна приступила к изучению предварительной сметы на ремонт спортзала, составленной крепкими ребятами.

Через некоторое время брови ее иронически поползли вверх, а на полях появилась первая карандашная пометка – началась привычная работа с финансовым документом.

И все же что-то не давало ей полностью сосредоточиться на этом процессе; рядом с главным, мощным и основным ходом мыслей тек слабенький ручеек, не относящийся к делу, мешающий и даже тревожный.

– Не нравится мне все это, – размышляла завхоз, вычеркивая из сметы финскую краску «Тиккурила» и заменяя ее недорогой отечественной. – Совсем не нравится.

Положим, Алиса половину приврала, не без этого, но ведь дыма без огня не бывает.

Всякие там выключения сознания беременной женщине совершенно ни к чему. Надо будет уговорить ее сходить к врачу. К хорошему. Только вот где бы его взять?..

* * *

– Нет, – произнесла Аделаида, когда они с завхозом подходили к дому, – спасибо, Екатерина Алексеевна, но – нет. Я прекрасно себя чувствую.

Тут Аделаида вспомнила свой визит в частный медицинский центр и добавила:

– К тому же я наперед знаю, что они мне скажут. Возраст, скажут, у вас. Опасно. Делайте аборт, пока не поздно. А я не хочу. Я ребенка от него хочу.

– Врачи разные бывают, – возразила завхоз, но Аделаида лишь улыбнулась и покачала головой.

У дома Екатерины Алексеевны сидел на скамейке и читал газету Борис Федорович, муж Аделаиды.

Аделаида остановилась. Завхоз, кивнув Борису, поднялась на крыльцо и загремела ключами.

– Здравствуй, Ада, – сказал Борис.

– Здравствуй, – отозвалась Аделаида.

С тех пор, когда они виделись последний раз (примерно неделю назад), Борис явно изменился к лучшему. Подстриг бороду и остатки волос на затылке, был чисто и опрятно одет, и в лице его и манерах держаться снова стала заметна уверенность человека состоявшегося, можно даже сказать, успешного.

Ну и слава богу, подумала Аделаида.

– Хорошо выглядишь, – непринужденным тоном проговорил Борис.

– Спасибо, – ответила Аделаида, – ты тоже неплохо.

– У меня к тебе есть одна просьба.

Аделаида внимательно посмотрела на него.

Вроде бы сегодня Борис не собирается уговаривать ее одуматься и вернуться к нему. А тогда что же, послушаем…

– Да? – подбодрила его Аделаида.

Оказалось, что на этот раз Борис просит ее сходить с ним в субботу на встречу одноклассников. Она будет не простая, а юбилейная – 30 лет выпуска, и придут туда практически все. С женами (или мужьями). И Шаховской будет со Светкой, и Лопухин с Клавдией, и сестры Оболенские со своими боксерами…

– А самое главное, придет Феликс со своей финкой – помнишь Феликса, длинный такой, как жердь, с эспаньолкой, похож на Дон Кихота? Так вот, Феликс теперь у нас декан. И ему нужен заместитель.

– Это хорошо, – серьезно сказала Аделаида, – только я-то здесь при чем?

– А при том, – ответил Борис, – Феликс ко мне хорошо относится, и у меня есть все шансы занять эту должность. Но у Феликса такие странные взгляды на мораль, что он ни за что не возьмет себе в заместители человека разведенного. Понимаешь, Феликс не станет разбираться, я тебя бросил или ты меня. А среди наших уже пошли слухи… В общем, если бы ты согласилась… просто пойти со мной туда, ничего более…

– Хорошо, – кивнула Аделаида, подумав. – Я вовсе не хочу портить тебе карьеру. Но ведь потом так или иначе все станет известно…

– Потом, – произнес Борис с усмешкой, – это будет уже неважно. У нас в институте уволить человека с должности гораздо труднее, чем на нее взять. Да и когда еще произойдет это «потом»…

– Не позднее чем через месяц, – твердо проговорила Аделаида.

– Так я заеду за тобой в субботу, – попрощался Борис, сделав вид, что не расслышал ее последних слов.

Может, не надо было соглашаться, подумала Аделаида, проводив его взглядом.

Странное какое-то чувство осталось после этого разговора, непонятное и тревожное – хотя с чего бы?

То, о чем Борис просит, ведь мелочь, пустяк.

Почему бы ей не сделать этого для человека, который как-никак двадцать пять лет был ее мужем и перед которым она виновата?

А потом пусть Борис сам разбирается со своим Феликсом…

К тому же она пообещала, что пойдет. А слово свое Аделаида держала всегда.

* * *

В тот же день, только пятью часами раньше и шестью тысячами километров юго-восточнее, небольшая группа людей и вьючных животных устроилась на привал в заброшенном буддийском монастыре, последнем человеческом жилье на пути из населенной и гостеприимной долины Катманду к холодным и грозным вершинам Канченджанги.

Канченджанга, красивейший горный массив в Гималаях, пять вершин которой именуются также «сокровищами вечных снегов», одно время оспаривала первенство по мировой высоте у самого Эвереста-Джомолунгмы.

В Непале существует легенда, что Канченджанга – гора-женщина, и оттого она убивает всех женщин, которые пытаются подняться на ее вершины. В подтверждение этой легенды приводятся и факты: одной-единственной женщине, англичанке, удалось в 1998 году подняться на главную вершину Канчи и даже спуститься обратно, но отважная альпинистка все равно погибла полтора года спустя при восхождении на более низкую и безопасную Дхаулагири.

Вопрос о мировом первенстве по высоте решился окончательно в пользу Эвереста (географы-топографы оказались сплошь мужчины), а женщины всё продолжали штурмовать Канченджангу – надо полагать, из чистого упрямства.

Однако среди наших путешественников не было женщин.

Да и не собирались те, о ком мы говорим, подниматься на саму Канченджангу.

Они расчитывали найти то, что им было нужно, до того, как «сокровища вечных снегов» нависнут над ними всеми своими нестерпимо сверкающими вершинами и из дымчатых, обманно-молчаливых теней спустят на них смертоносные лавины.

По крайней мере, так обещал людям их предводитель.

Предводитель, немецкий профессор из Швейцарии, не бывал раньше в здешних местах, но, по-видимому, знал о них нечто такое, что оказалось неизвестно местным жителям, профессиональным носильщикам и проводникам.

Но это не имело для них такого уж большого значения.

Важно было, что всем им хорошо заплатили вперед, а кроме того, профессор пообещал: они ни в коем случае не полезут на опасные участки.

Обнадеживало также то, что ни у самого профессора, ни у его ассистента, тоже немца, не оказалось с собой никакого альпинистского снаряжения.

Кроме двоих немцев, в маленьком отряде было пятеро туземцев (двое коренных непальцев и трое китайцев из провинции Тибет) и три пони местной, особо выносливой породы, которые несли на своих широких мохнатых спинах почти весь груз экспедиции.

Люди покамест тащили только личную поклажу.

Самое ценное (ноутбук Sony последней модели с мощным, усовершенствованным, часов на двенадцать автономной работы аккумулятором) нес лично начальник экспедиции, а его ассистент тащил в рюкзаке коробку спутникового телефона.

Начальник, профессор Роджерс, еще в Катманду говорил ассистенту, что данная часть Большого Гималайского хребта традиционно является «белым пятном» для всех видов радиосвязи, но ассистент, свято веривший в достижения прогресса, не воспринял это всерьез.

Теперь тяжелая, громоздкая и совершенно бесполезная вещь болталась в плохо уложенном рюкзаке ассистента, при каждом подъеме или спуске больно ударяя его по копчику.

На привале ассистент решил наконец переложить телефон в поклажу одного из пони, но тут профессор подозвал парня.

– Клаус, – сказал он, разворачивая к ассистенту экран включенного ноутбука, – что ты об этом думаешь?

На экране была крупномасштабная карта местности, по которой им предстояло пройти. Вдоль дороги то тут, то там возвышались цветные пирамидки, обозначающие религиозные статуи, часовни и другие культовые сооружения.

– Очень уж их много, – недовольно заметил Клаус.

Он говорил по-немецки, чтобы местные (Клаус всех их, независимо от происхождения, называл шерпами) не поняли, о чем идет речь.

Профессор, настаивающий на том, чтобы любые разговоры велись на языке, хотя бы отчасти понятном каждому из присутствующих, то есть на английском, на этот раз промолчал и не сделал Клаусу замечания.

Ободренный ассистент продолжил: