– Вы… вы искали меня? Что с Серафимой Ильиничной?

– Мама умерла три года назад. Не огорчайтесь, вы молодец, что ее привезли: ей было хорошо здесь, и ноги болеть перестали. Она даже танцевала. А однажды просто не проснулась утром. Вот, это она для вас оставила. – Арон протянул ей старую фотографию, ту самую, с юной балериной в арабеске. Теперь на обороте появилась надпись «Галочка! Спасибо тебе за все, будь счастлива». – Она очень хорошо вас вспоминала. И я не могу вас здесь оставить. Собирайтесь, я подожду. Возьмите только самое необходимое, все, что понадобится, у вас будет.

Гале показалось, что она попала в сказку. Арон не только сделал все возможное и невозможное для Валерика – вскоре о ранении напоминала только легкая хромота. Но Арон, казалось, поставил себе целью исполнять любые, даже невысказанные Галины желания. Поначалу она стеснялась такой ошеломляющей заботы, но Арон только повторял:

– Бриллиант требует достойной оправы, Галочка! И не говори мне про свои сорок пять, ты моложе завтрашнего рассвета. Ты самая прекрасная, самая добрая, самая лучшая женщина на Земле. Сколько бы я ни положил к твоим ногам, этого недостаточно.

Через полгода они сыграли скромную свадьбу.

– Куда хочет отправиться моя королева?

– Я не знаю, Арон… – растерялась Галя.

– Тогда пусть выбирает судьба, – он расстелил на столе карту мира. – Закрой глаза и ткни пальчиком.

– Куба? Прекрасно. Варадеро считается одним из лучших курортов Западного полушария, там самые чистые пляжи и сказочная природа.

Галя почувствовала, как при слове «Куба» дрогнуло сердце, засомневалась… Но едва самолет коснулся земли, болезненные воспоминания отдалились, потускнели, почти исчезли. Куба оказалась непрерывным праздником: ярким, буйным, ошеломляющим. Дни казались очень длинными, и завершающим аккордом становился ужин.

– С национальной кухней надо знакомиться на ее родине, – говорил Арон, тщательно выбирая ресторан – каждый вечер новый и обязательно с живой музыкой.

Это трио ничем не отличалось от других музыкантов. Старший, очень смуглый и почти седой, сильно хромал, женщина и второй мужчина, помоложе, бережно поддерживали его под руки. Впрочем, Галя их почти не видела: оберегая ее стеснительность, Арон всегда выбирал столик где-нибудь в глубине зала, подальше от эстрады. Посетители ресторана аплодировали, подпевали, а под хабанеру некоторые даже вышли на танцевальный круг. Песни сменяли одна другую, как вдруг…

– Ле-нин-град, Ле-нин-град, я еще не хочу умирать…

Галя вздрогнула. Не может быть!

– Что с тобой, Галочка?

– Подожди, Арон. Я не знаю, мне нужно…

Она подошла к музыкантам, дождалась окончания песни.

– Хосе?

– Га-ля?

Они смотрели друг на друга и молчали. Галя почти пожалела о своем порыве – зачем она подошла? И вдруг Хосе заговорил. Бурно, горячо, почти со слезами:

– Га-ля. Га-ля. Ла-пуш-ка моя. Я так виноват перед тобой. Я должен был вернуться!

– Ничего, Хосе, – она нежно, как ребенка, погладила его по почти совсем седой голове. – Ничего. Не вини себя. Все прошло.

Галя почувствовала за спиной какое-то движение и, стремительно обернувшись, увидела, как Арон медленно оседает на пол…

* * *

Ну зачем, зачем, зачем их понесло на эту проклятую Кубу?! Неужели на карте не хватало других мест? Почему ее палец угодил именно сюда?!

Она подняла голову: к ней стремительно шел смуглый молодой врач, до боли похожий на «ленинградского» Хосе, чудом явившегося из двадцатилетней пропасти. Галя даже зажмурилась и помотала головой, отгоняя наваждение. Что ей вдруг почудилось? Смуглый, высокий, черноглазый – вот и все.

– Сеньора! Не плачьте, сеньора! – Врач, как и многие здесь, говорил по-русски. – Не плачьте, все хорошо. Угрозы для жизни нет, он скоро поправится. Не плачьте, сеньора!

– Господи, спасибо Тебе! – сквозь слезы прошептала Галя.