Джанет Маклеод - Любовь с ароматом чая

Возмущение клиента вспыхнуло с новой силой.

– Нет, – проворчал он. – Чертовы девки!

Секунду Хобсон пытался сфокусировать на Кларри взгляд остекленевших глаз. Было видно, что он очень пьян. Такой взгляд Кларри очень часто видела у отца. В нем была враждебность. В такие минуты казалось, что отец не узнавал ее. Она отпустила Хобсона. Видимо, в ее собственных глазах отразился страх, поскольку в следующее мгновение Хобсон сжал кулак и ударил ее прямо в лицо.

Кларри попятилась к стойке бара. У нее перед глазами все поплыло. Олив громко закричала. Джейред ринулся вперед. Кто-то ударил Хобсона. В баре началась драка. Нос Кларри обожгло мучительно острой болью. Девушка согнулась, прижимая ладони к лицу. Она была не в силах открыть глаза. Кларри слышала, как вокруг нее орут и тузят друг друга посетители. Она опустилась на пол, прижимаясь к стойке и пытаясь выбраться из этой свалки. Чей-то тяжелый ботинок пнул ее в бедро.

– Помоги мне, помоги! – визжала где-то рядом Олив.

Кларри протянула руку, все еще не решаясь открыть глаза. Младшая сестра ухватилась за нее. Кларри притянула ее к себе, и они прижались друг другу, в то время как вокруг бушевала драка. Через пару минут Кларри услышала голос Лили, заглушающий крики дерущихся.

– А ну-ка ступайте все по домам!

С трудом приоткрыв глаза, Кларри видела, как Лили гонит толпу к двери, помогая себе шваброй. Вскоре помещение опустело и шум голосов переместился на улицу. Кларри услышала, как Джейред запер входную дверь на засов и вернулся.

– Поднимайтесь, вы обе, – приказала Лили, толкая сестер шваброй. – Что тут, черт побери, случилось?

Кларри с трудом поднялась на ноги. Из разбитого носа лилась кровь. Прежде чем девушка успела что-либо объяснить, Лили принялась их распекать.

– Уронили поднос, да? Видите, сколько разбилось бокалов? Я удержу их стоимость из ваших зарплат.

Олив встала и прижалась к Кларри.

– Девочки не виноваты в этом, дорогая, – сказал Джейред, усадив Кларри на стул и сунув ей под нос грязный носовой платок. – Это Хобсон, изрядно набравшись, ударил Кларри.

Помощь, которую муж оказывал Кларри у нее на глазах, казалось, разозлила Лили еще больше. Ее лицо побагровело, глаза сверкали гневом.

– Это ты, глупец, не уследил! – бросила она сердито. – Ничего нельзя вам доверить!

Затем она наклонилась к Кларри и прошипела:

– Могу поспорить, ты нагрубила Хобсону, не так ли?

Кларри отпрянула.

– Нет, я пыталась утихомирить его. Он набросился на Олив.

– От вас, девиц, никакого толку! – заорала Лили и пнула опрокинутый стул. – Тут было приличное место, пока не появились вы со своими манерами и ужимками, как будто вы лучше этих работяг, которые сюда приходят. Они сразу видят, если кто-то слишком высоко задирает перед ними нос.

Она метнула в девушек исполненный ненависти взгляд.

– Уберете весь этот бедлам! – гаркнула Лили, сотрясая шваброй.

Кларри еще никогда не видела ее в таком состоянии и боялась, как бы она не ударила Олив. Девушка встала, покачиваясь от слабости и загораживая сестру.

– Хорошо, мы все сделаем.

– И мне плевать, сколько это займет у вас времени. Все равно вы встанете рано утром, чтобы растопить печь.

Кларри ухватилась за Олив, чтобы не упасть в обморок.

– Растопить печь? Но ведь это Рождество.

– В нашем доме этот день ничем не отличается от остальных, – заявила Лили. – И мне нужно готовить пироги ко Дню подарков[17].

Она сунула швабру в руки Кларри и вихрем умчалась из бара. Вздохнув, Джейред принес из-за стойки тряпку и помог отмыть пол от пятен крови, накапавшей из носа Кларри.

У них ушел час на то, чтобы прибрать в баре и навести порядок в зале, вымыть и спрятать бокалы. Джейред, оставшись с племянницами, то выравнивал столы, то предлагал свою помощь, пока не видела жена. Но та вскоре распорядилась, чтобы он отвез Харрисона домой, приказав бармену вернуться на работу через два дня.

Уходя, Джейред пробормотал, обращаясь к Кларри:

– Приложи на ночь к носу холодный компресс, а то завтра у тебя будет синяк, как у боксера, проигравшего бой.

Когда они в конце концов закончили, Лили отправилась в свою спальню, перед уходом заперев кладовую, как делала обычно. Кларри уже не думала о еде, но Олив, прижав руки к животу, взмолилась:

– Я так хочу есть, Кларри! Она не дала мне ни крошки.

Они обыскали всю кухню, но не нашли ничего съедобного, кроме нескольких черствых корок пирога, которые были оставлены для Барни. Олив принялась уныло их жевать.

– Я ненавижу Лили, – сказала она грустно. – Сегодня вечером она была как сумасшедшая. Почему папа никогда не говорил нам о том, какие у него ужасные родственники?

Кларри повалилась рядом с ней на скамью.

– Джейред не такой уж и плохой, к тому же, возможно, отец совсем не знал Лили. Он много лет здесь не был. Наверное, он и не предполагал, что мы когда-нибудь их увидим.

– Все же он должен был об этом подумать, – сказала Олив, давясь слезами. – Он должен был подумать о том, к чему нас приведут его долги и пьянство.

Совершенно опустошенная, Кларри закрыла глаза.

– Так будет не всегда.

– Ты все время это говоришь! – сказала с упреком Олив. – Но как что-то может измениться? Мы здесь как рабы. Эта ведьма никогда нас не отпустит!

И она разрыдалась. Кларри хотела ее обнять, но Олив не желала, чтобы ее утешали, и оттолкнула руку сестры.

– Я сбегу, – пообещала она. – Ты не сможешь меня остановить.

– Куда? – спросила Кларри, вздохнув.

– Мне все равно. Куда угодно! Нам не нужно было приезжать в Англию. Нам следовало поехать с Камалем, куда угодно, только не сюда. А теперь мы никогда не сможем вернуться в Индию!

Кларри знала, что спорить с Олив, когда та начинала себя накручивать, бесполезно. От этого становилось только хуже.

– Идем ляжем, пока у нас еще есть время поспать, – сказала она, с усилием поднимаясь на ноги.

Часы на каминной полке показывали, что скоро настанет полночь.

– Уже почти наступило Рождество. Будем ему радоваться, что бы там ни говорила Лили-без-чулок.

Олив насупилась, но последовала за сестрой по темной лестнице в мансарду. Они уже привыкли подниматься и спускаться без света, экономя свою свечку для чтения в кровати тех немногочисленных потрепанных книг Джона Белхэйвена, которые привезли с собой из Белгури.

Сестры натянули на себя побольше одежды, перчатки и шерстяные чулки, чтобы согреться в холодном помещении, и залезли вместе в кровать. Олив разрешила Кларри обнять себя.

– Давай завтра достанем твою скрипку, и ты мне поиграешь, – прошептала Кларри. – Пусть это будет настоящий праздник.

– Лили нам не разрешит.

– А мы уговорим Джейреда, когда он выпьет в честь праздника. Ему нравится, когда посетители играют в баре.

Девушки надолго замолчали. Кларри начала дремать. Вдруг Олив села на постели.

– Так вот в чем дело!

– Что? – пробормотала Кларри.

– Она пьяница! – заявила Олив.

– Кто?

– Лили-без-чулок.

Сонливость тут же оставила Кларри.

– Не говори чепухи.

– Да, я в этом уверена, – сказала Олив. – Она что-то хранит в большом кувшине для уксуса в кладовке. Однажды я видела, как она наливала из него в чашку, и Лили устроила мне выволочку за то, что я подглядываю. Она тогда сказала, что пьет уксус для улучшения пищеварения. Она пьет его каждый день перед тем, как лечь спать после обеда.

– Почему ты не говорила мне об этом раньше? – недоверчиво спросила Кларри.

– Потому что я поверила, что там был уксус.

– Ну, может, это действительно так.

Олив замотала головой.

– Тот жуткий тип Хобсон пил то же самое, с таким же прокисшим запахом.

– Это джин! – ахнула Кларри. – Хобсон пьет чистый джин. Он бесцветный.

– Значит, именно этот напиток Лили держит в своем кувшине для уксуса, – решительно подытожила Олив.

– Но я бы это заметила, – озадаченно произнесла Кларри. – Я сразу вижу пьяницу.

– Ты проводишь с ней не так много времени, как я, – сказала Олив. – Лили ловко это скрывает, и от нее так воняет луком и стряпней, что я замечаю другой запах, только когда она бранится, нависнув надо мной. Хуже всего у нее настроение по утрам, до того как она выпьет свой «уксус».

– Вот это да! – воскликнула Кларри.

– Сегодня вечером, когда я мыла посуду, Лили ходила в кладовую и прикладывалась к кувшину.

– Тогда понятно, почему она ворвалась в бар злая как черт. Это объясняет все ее странности.

– Как ты думаешь, дяде Джейреду об этом известно? – спросила Олив сестру.

– Даже не знаю, – задумчиво произнесла Кларри. – Возможно, именно поэтому он старается нанимать девушек для работы в баре – чтобы его жена пекла пироги и не выходила из кухни.

– Могу поспорить, он не знает об уксусе, – сказала Олив. – Лили ничем не лучше тех вульгарных женщин, которые приходят сюда.

– Они не вульгарные, они хорошие, – возразила Кларри, вспомнив Лекси и ее подруг. – Они хотя бы не такие лицемерки, как Лили, которая строит из себя святошу.

Олив ухмыльнулась.

– Джин-Лили. Давай будем так теперь ее называть. Джин-Лили-без-чулок.

В день Рождества Кларри проснулась рано утром, замерзшая и с больной головой. Она уже так привыкла вставать до рассвета, что ей больше не требовался для этого стук в дверь. Ныло бедро в том месте, куда ее вчера ударили, болело лицо. Оставив подарок для Олив на кровати, Кларри, прихрамывая, спустилась вниз по лестнице.

Внизу Кларри оставила на столе два подарка: самодельные носовые платки для Джейреда и Лили, на которых она упросила Олив вышить птиц.

Только растапливая в кухне печь, Кларри увидела свое отражение в стальной заслонке. В ужасе девушка бросилась к растрескавшемуся зеркальцу, висевшему в буфетной, и в тусклом свете свечи увидела, что ее переносица распухла, а глаза окружены сиреневыми синяками.

Потрясенная, Кларри закрыла лицо ладонями, захлебываясь слезами. Что скажут люди, когда увидят ее такой? Ей хотелось убежать и спрятаться.

Вернувшись в кухню, девушка подавила в себе желание разрыдаться, но слезы наполняли ее глаза, а нос пронзала пульсирующая боль.

Кларри натянула шаль на голову, свесив ее на лицо, словно вуаль. Никто не должен видеть, что с ней сделал этот зверь, в противном случае она умрет от стыда. Кларри с бешено бьющимся сердцем сгорбилась у печи. Сейчас она чувствовала себя такой маленькой и уязвимой. И такой ничтожной.

– Доброе утро, Кларри, – зевая, сказал Джейред, стоя в дверях. – Счастливого Рождества!

Стиснув зубы, она с трудом сдержала мучительный стон.

– Что случилось, Кларри?

Девушка медленно повернулась к нему и убрала с лица шаль. Кларри увидела, как Джейред вздрогнул от ужаса.

– Я… я же советовал тебе приложить что-нибудь к носу на ночь, – заговорил он, заикаясь. – Дай я посмотрю получше.

Кларри передернуло от боли, когда Джейред неловко дотронулся до ее лица.

– Похоже, что у тебя сломан нос, – неодобрительно заметил он. – Тебе нужно научиться уклоняться от ударов.

Девушка уставилась на него, не веря своим ушам. Она была не в настроении шутить, но, похоже, ее дядя сказал это вполне серьезно. Он присвистнул сквозь зубы.

– Видал я красавиц на своем веку, но такой – ни разу. Уксусный компресс, вот что тебе поможет. Он помогает почти всегда. Я попрошу Лили принести уксус, когда она спустится с ключами.

Обойдя Кларри, Джейред налил себе чаю из чайника. Лили вчера насыпала в него заварки, а Кларри заварила чай и оставила его на печи, чтобы он не остыл.

Девушка снова натянула шаль на лицо, подавив в себе желание закричать. Вошла сияющая Олив и бросилась к сестре, чтобы поблагодарить ее за подаренный альбом и карандаши. Она осеклась, увидев ее лицо.

– Боже, Кларри! – ахнула Олив, обнимая ее.

– Что тут за шум?

Вошла Лили с мутным взглядом и явно в дурном настроении. Как же Кларри могла раньше не замечать этих красноречивых признаков? Лили оттолкнула Олив с дороги и уставилась на Кларри, обдав ее зловонным дыханием.

– Бог мой, девочка, на кого ты похожа! Ты не можешь пойти в церковь в таком виде.

Кларри отстранилась от нее, изо всех сил сдерживая тошноту.

– Принеси уксус, дорогая, – сказал Джейред. – Это именно то, что ей сейчас нужно.

Лили на секунду пришла в замешательство, а Кларри и Олив обменялись многозначительными взглядами.

– Уксус, черт возьми! – взорвалась Лили. – Я не буду тратить ценный продукт на какие-то синяки.

Даже Джейред открыл рот от удивления.

– Но, дорогая…

– Что «дорогая»? – заорала Лили. – Во-первых, девка сама виновата в том, что расстроила посетителя. Мистер Хобсон – уважаемый человек, бригадир, мы не можем позволить себе оскорблять таких, как он. Пусть ей это будет уроком.