Джанет Маклеод - Любовь с ароматом чая

– Наберись терпения, – советовала Кларри Уиллу. – Твоему отцу нужен покой, чтобы справиться с горем, но он не будет скорбеть вечно. Как говорил мой давний друг Камаль, после дождя всегда светит солнце.

Уилл стоял, засунув руки в карманы, и недоверчиво качал головой. Он все реже приходил в ее гостиную и либо проводил время в своей комнате, либо, прошмыгнув в спальню матери, сидел там часами среди пыльных книг и пузырьков с духами – Герберт запретил здесь что-либо трогать или приводить в порядок. Уилл часто поздно возвращался из школы, и Кларри знала, что он бродит по городу, чтобы оттянуть возвращение в свой несчастливый дом. Однако его отцу, если он вообще это замечал, похоже, не было до этого никакого дела.

Но труднее всего было с Берти. Его уговоры и упреки больше не действовали на его отца. Герберт не желал даже обсуждать новую дату бракосочетания. Вэрити появлялась в доме редко, избегая тягостной атмосферы, царившей там, но Кларри не сомневалась, что она подталкивает Берти к действию.

Берти не скорбел о матери, которая уделяла ему гораздо меньше внимания, чем Уиллу. Свое недовольство он вымещал на прислуге. Берти доводил Олив до слез, швыряя в нее ботинки.

– Ты хочешь сказать, что они вычищены? Позор!

Он оскорблял Долли, отсылая назад приготовленную ею еду, потому что она якобы несъедобна, и не упускал случая унизить Кларри в присутствии клиентов.

– Белхэйвен, принесите нам чаю – настоящего английского чаю, а не ту дикарскую пряную мерзость, что вы пьете.

Однажды девушка услышала его разговор со стоявшим на пороге дородным бакалейщиком, окатившим ее ледяным взглядом.

– Она полукровка?

– Да. Видите ли, отец приютил сирот из церкви. Белхэйвен – одна из них.

– Ваш отец добрый человек, – проворчал бакалейщик. – Надеюсь, она это ценит.

Кларри вскипела от этих оскорбительных замечаний, но заставила себя сохранять спокойствие. Сейчас она не могла рисковать местом, но настанет день, когда она отомстит за унижения и мелочные придирки.

В конце января 1907 года Кларри исполнился двадцать один год. Торжествуя, она отправилась к родственникам на улицу Вишневую, чтобы в последний раз отнести им деньги. Кларри встречала Джейреда и Лили каждую неделю в церкви, где передавала им часть их с Олив жалованья, но ни разу не появилась в пивной.

На Вишневой улице было так же дымно и безрадостно, как и в последний раз, когда она тут была: потемневший от сажи кирпич, скользкие от грязи тротуары и невысыхающие лужи.

Кларри осторожно пробралась к черному ходу и вошла. Она услышала, как Лили распекает несчастную официантку.

– Смотрите, кто к нам пожаловал, – усмехнулась Лили, глядя на Кларри, одетую в форму экономки.

По тому, как ее тетка покачивалась, держась за край стола, Кларри догадалась, что Лили пьяна. Тем не менее на кухне, как обычно, кипела работа. Пироги остывали на посыпанном мукой столе. Официантка поспешно ретировалась, почувствовав неладное.

– Здравствуйте, миссис Белхэйвен. Я принесла вам последний платеж, – начала Кларри без церемоний, протягивая сверток. – На прошлой неделе мне исполнился двадцать один год. Полагаю, вам лучше получить деньги сейчас, а не ждать до воскресенья.

Лили хмыкнула и забрала сверток.

– Какая заботливость, – насмешливо сказала она. – С днем рожденья. Надеюсь, ты не устроила праздник во время глубокого траура?

– Нет, конечно. А где дядя Джейред?

– Куда-то уехал, – проворчала Лили. – Никогда его нет на месте, когда он нужен. Кроме этой никчемной девки и дурака Харрисона, мне некому помочь.

Она уселась на жесткий стул.

– Ты ведь вряд ли захочешь оказать мне помощь.

– Только не в свой выходной, – ответила Кларри едко. – Я сегодня встречаюсь с подругой.

– Неблагодарная девчонка, – проговорила Лили, угрюмо взглянув на нее.

Кларри возмутило это обвинение.

– Может, вам все же следует быть более благодарной за все то, что мы с Олив для вас сделали? Не говоря уже о деньгах, которые вы получали почти год ни за что ни про что!

Лили изумленно уставилась на нее.

– Да, мы сделали для вас немало, – подытожила Кларри, – и теперь этому пришел конец.

– Это ты так думаешь! – воскликнула Лили, с трудом поднимаясь на ноги. – Ты, может, теперь и совершеннолетняя, но твоя сестра еще нет. Мы по-прежнему ее законные опекуны и хотим получать часть ее жалованья, пока ей не исполнится двадцать один год. Вот так.

Разозлившись, Кларри пошла на нее, принуждая отступить.

– Только попробуйте! – крикнула она. – Больше вы не получите ни пенни из жалованья моей сестры, а если вы будете на нее давить, я попрошу мистера Стока привлечь вас к ответственности. Я больше не позволю вам мешать Олив жить. У нее больше талантов, чем у всех нас вместе взятых, и я позабочусь о том, чтобы они развивались.

Секунду Лили не находила, что на это сказать, затем злобно прошипела:

– Это все пустая болтовня. Ни к какой ответственности ты нас не привлечешь! Я получу то, что принадлежит мне по праву.

– У вас нет никаких прав на доходы Олив, и вас больше не касается ее жизнь, – отрезала Кларри. – Она моя сестра, и я за нее отвечаю. Если вы хотите, чтобы Стоки оставались вашими заказчиками, вы прекратите домогательства.

Лили пошатнулась. На ее лице появилась растерянность.

– Ты не станешь препятствовать моему бизнесу.

– Если вы оставите Олив в покое, я оставлю в покое ваш бизнес, – выдвинула свое условие Кларри. – И раз уж об этом зашел разговор, скажите, кому вы продали скрипку.

– Я не помню, – сказала Лили, махнув рукой. – Инструмент был низкого качества, он и мешка муки не стоил.

– Что вы можете знать о качестве скрипки? – возмутилась Кларри.

– А я и не хочу об этом знать, – ответила Лили, презрительно скривившись. – Вся эта музыка ведет к греху!

– Ладно. Когда вспомните, сообщите мне об этом, – решительно проговорила Кларри. – И я ее выкуплю. Это скрипка моего отца и принадлежит нашей семье.

Вдруг Лили помрачнела, вновь опускаясь на стул.

– Я с самого начала знала, что от вас будут одни неприятности, – проворчала она. – Муж мой, дурья башка, думал, что получит деньги из Индии. Он и представить себе не мог, что его никчемный братец все спустил!

Она бросила на Кларри полный ненависти взгляд.

– Но я-то знала, что мы наживем с вами проблем. Чего еще ожидать от грязной дикарской крови, текущей в ваших жилах?

Кларри вцепилась в спинку стула, пытаясь сдержать гнев.

– Моя мать, которую вы так презираете, хотя никогда ее не знали, за свою короткую жизнь проявила больше доброты и великодушия, чем сможете вы, даже если доживете до ста. Я горжусь, что во мне течет ее индийская кровь, так что ваши оскорбления меня не задевают.

Она презрительно взглянула на Лили.

– А вот вас мне жаль, потому что вы, какая бы там кровь ни текла в ваших венах, никогда не станете счастливой. До тех пор пока вы будете думать только о себе, вы так и останетесь несчастной, жалкой особой. Я не понимаю, как дядя Джейред вас терпит.

Лицо Лили перекосилось от злобы. Вскочив на ноги, она свирепо заорала:

– Да как ты смеешь?! Вон отсюда!

Схватив деревянную ложку, она принялась с воплями колотить ею Кларри. Девушка попятилась, прикрываясь рукой.

– Чтобы я тебя больше никогда не видела в своем доме! Ты слышишь? Вон! Вон отсюда!

Кларри бросилась к черному ходу, преследуемая завывающей и проклинающей ее Лили. Девушка пересекла двор и выбежала на улицу, желая как можно скорее прекратить эту унизительную сцену. Она вся дрожала, но все же чувствовала удовлетворение оттого, что наконец высказала Лили все, что о ней думала. Пусть только попробует пойти дальше угроз в отношении Олив! За ее буйной воинственностью скрывается трусливая натура пьянчужки. Не бояться ее следует, а пожалеть.

Задыхаясь, Кларри добежала до конца улочки и, свернув, налетела на мужчину, несущего корзину, полную свертков.

– Смотрите, куда идете!

Девушка стала подхватывать падающие пакеты, но один все же свалился на землю и усыпал ее ботинки чайными листками.

– Извините!

Кларри взглянула в лицо рассерженному разносчику, пытаясь спасти наполовину высыпавшийся пакет.

– Джек Брэвис! – воскликнула она.

– Ну да, а вы… – начал он и запнулся, вглядываясь. – А, вы та девушка, которая знает все о чае. Кларри, да?

Она улыбнулась, кивая.

– Чего это вы так мчались? За вами гнались черти? Или полицейские? – спросил Джек насмешливо.

– Кое-кто похуже, – засмеялась Кларри с облегчением.

– Та карга из «Вишневой»? – догадался он. – Тогда все понятно.

Джек озадаченно посмотрел на девушку.

– А я думал, вы там больше не работаете. Я не видел вас уже несколько месяцев.

– Я заглянула в гости.

– Я заходил вас навестить, – сказал Джек.

– Правда?

Кларри было приятно это услышать. Джек улыбнулся.

– Да. Тут в округе больше никто не покупает дарджилинг.

Девушка рассмеялась.

– Тогда я, пожалуй, куплю еще. Позвольте хотя бы заплатить за то, что я испортила.

– Не говорите ерунды, – тут же ответил Джек, забирая у нее пострадавшую пачку. – Пакетом больше, пакетом меньше – никакой разницы. Я скоро вообще могу остаться без работы.

Он внезапно погрустнел.

– Почему? – поинтересовалась Кларри.

– У мистера Мильнера настали трудные времена, – вздохнул Джек. – Некоторые завистливые чайные компании хотят подорвать его бизнес. Вы бы не поверили, если бы я рассказал вам о том, каким образом они пытаются избавиться от преуспевающего конкурента.

Он замолчал, встревоженно взглянув на Кларри.

– Пожалуй, мне не стоило вам этого говорить. Да и что девушка вроде вас может мне посоветовать?

– Возможно, я смогу быть вам более полезной, чем вы думаете. Я сейчас работаю у адвоката. Я экономка в его доме, – гордо заявила Кларри.

В карих глазах Джека появилась заинтересованность.

– Я так тогда и подумал, что вы слишком хорошо выглядите для пивной. И у кого же вы работаете?

– У Стоков, в доме номер двенадцать на площади Саммерхилл.

– А, Саммерхилл, – присвистнул Джек. – Надо же, вы делаете успехи!

– Да, – улыбнулась Кларри, – и не собираюсь останавливаться на достигнутом.

Он театрально поклонился.

– Для меня большая честь, что вы разговариваете со мной, Джеком Брэвисом, разносчиком чая, которого скоро уволят, если мистер Мильнер не одолеет конкурентов.

Джек тяжело вздохнул, не в силах больше выдерживать шутливый тон.

– Это ужасно несправедливо, Кларри, ведь он замечательный босс. Я проболел все Рождество, но мистер Мильнер платил мне, пока я не выздоровел, хотя он и не мог себе этого позволить, когда на него ополчились конкуренты. И проблема в том, что он ничего не может доказать.

Кларри положила ладонь ему на руку.

– Скажите своему боссу, пусть он обратится к мистеру Стоку. Если кто и сможет ему помочь, то только он. Мистер Сток не жалеет сил для своих клиентов. И сейчас, когда он так опечален смертью своей жены, ему именно это и нужно – бороться с несправедливостью. Я боюсь, что он так никогда и не оправится от потрясения.

Кларри увидела, как Джек покраснел, и поняла, что все еще держится за его руку. Она смутилась, отстраняясь.

– Простите, – сказала девушка.

– Не извиняйтесь, – улыбнулся он. – Мне давно уже не было так приятно оттого, что меня толкнули и сжали мне руку.

Кларри залилась смехом. Они с минуту стояли, глядя друг на друга. Джек был таким же привлекательным, каким она его запомнила, и она не сомневалась, что тоже ему понравилась.

– Возможно, я смогу помочь бизнесу мистера Мильнера по-другому, – сказала она.

– И каким образом? – поинтересовался Джек.

– Регулярными поставками его чая Стокам, – объяснила Кларри. – В конце концов, заказ продуктов – моя обязанность. У бакалейщика, с которым мы имеем дело, слишком маленький выбор по сравнению с вами.

– Буду рад услужить, – осклабился Джек. – Особенно если вы будете принимать заказы.

– Конечно, – широко улыбнулась ему Кларри.

Они расстались, и Кларри поспешила назад в Саммерхилл. На душе у нее было светло. Она решила покупать чай у «Чайной компании Тайнсайда», чтобы поддержать их бизнес, переживающий не лучшие времена. Но по тому, как учащалось ее сердцебиение при мысли о Джеке, его щеках с ямочками и веселых глазах, девушка понимала, что была и другая причина – надежда почаще видеть молодого агента мистера Мильнера.

Кларри стояла перед дверью кабинета Герберта, собираясь с духом, чтобы постучать, и ее сердце так же часто колотилось, как и раньше, когда она имела дело со своим вспыльчивым отцом. Но она не пойдет на попятный. Прошло уже восемь месяцев со дня смерти Луизы, и Герберта нужно было отвлечь от его скорбного отшельничества ради будущего этого дома. Уилл все более дичал. Помолвка Берти и Вэрити могла расстроиться из-за неопределенности с венчанием, а Герберт превращался в раздражительного затворника, такого же, каким был ее отец, пренебрегая клиентами и перекладывая все больше и больше работы на плечи возмущенного Берти. Он более не заботился о своей внешности. Его волосы отросли, а клочковатая седая борода покрыла некогда гладко выбритый подбородок.