К радости Кларри, слухи о том, что Берти и Вэрити подыскивают себе жилье, вскоре дошли и до кухни. Лаванда, думая, что она первая об этом узнала, поспешила передать новость остальным.

– Мадам предпочла поселиться в Джесмонде, – сказала она, явно повторяя слова своей госпожи. – Приятный район и при этом недалеко от центра города.

Кларри и Олив завизжали от радости, как только служанка ушла достаточно далеко, чтобы не слышать их.

– Не могу поверить, что мы скоро от нее избавимся! – воскликнула Кларри.

Но радость Олив быстро уступила место тревоге.

– А что, если после того, как они переедут, мы станем не нужны мистеру Стоку? Ему, наверное, будет достаточно Долли и Сары.

– Я уверена, что он позаботится о нас, – развеяла ее сомнения Кларри.

Вскоре был выбран и без промедления куплен большой дом на улице Танкервилл. Весь следующий месяц Вэрити постоянно ездила туда, чтобы руководить его отделкой. Переезд был запланирован на ноябрь, за месяц до того, как Вэрити должна была разрешиться от бремени. За две недели до отъезда она вызвала Кларри в свою гостиную. Вэрити сидела в кресле, обложенная подушками. Большой живот создавал ей неудобства. В комнате было душно от ярко пылающего в очаге огня.

– Белхэйвен, я составляю список прислуги, которая понадобится мне на Танкервилл-стрит, – произнесла она, взмахнув листом бумаги. – Я хочу, чтобы вы мне помогли.

– Я, мэм? – переспросила Кларри в замешательстве.

– Да, вы, – сказала Вэрити раздраженно, обмахивая свое раскрасневшееся лицо веером. – Поскольку вы моя экономка, я хочу, чтобы вы тоже высказали свои соображения по поводу выбора прислуги.

У Кларри оборвалось сердце.

– В-ваша экономка? – спросила она, запинаясь.

– Да, – громко и отчетливо произнесла Вэрити, словно Кларри была слабоумной. – Вы переедете со мной в качестве моей экономки.

– Но я работаю у мистера Стока, – возразила Кларри.

– С мистером Стоком я уже все уладила, – ответила Вэрити, нетерпеливо потрясая списком. – А сейчас подойдите и помогите мне.

Кларри стояла как вкопанная, не веря в то, что только что услышала. Ее даже не спросили! Она не позволит распоряжаться собой, словно каким-то предметом мебели. А что же будет с Олив?

– Прошу прощения, мэм, – проговорила она, – но я не уеду из Саммерхилла. Если только мистер Сток меня не уволит.

Сказав это, Кларри развернулась и вышла, оставив Вэрити с открытым от удивления ртом.

Как позже выяснилось, Берти пытался самовольно определить Кларри экономкой в их новый дом, не получив на то согласия своего отца. Когда Герберту стало известно о том, что происходит у него за спиной, он призвал сына к ответу.

– Ты не имеешь права так обращаться с сестрами Белхэйвен. Ты должен был посоветоваться с ними, равно как и со мной.

Берти попытался отмахнуться от этого как от недоразумения.

– Конечно, ты прав, папа. Просто у нас потребность в прислуге больше, чем у тебя. Вэрити подумала, что ты не будешь против.

– Но я против, – возмутился Герберт. – Если Кларри и Олив захотят остаться здесь, они останутся.

Сестры узнали об этом с большим облегчением, но конфликт омрачил последние дни пребывания Вэрити. Она позволяла себе презрительные замечания в присутствии девушек, и обе они должны были немедленно выполнять все ее распоряжения вплоть до дня переезда. Сару Берти и Вэрити забрали с собой, решив сделать из нее горничную.

– Я не против, – сказала девушка весело. – Работать у мисс Вэрити – это праздник по сравнению с тем, что творится в моей семье.

За неделю до Рождества Уилл приехал домой, а Вэрити родила двойню – Вернона и Джозефину. Все, и Стоки, и Ландсдоуны, собрались на Рождество на Танкервилл-стрит. Вэрити и Берти с удовольствием показывали гостям свой новый дом и новорожденных детей. Долли получила трехдневный отпуск и отправилась домой, и после посещения церкви Кларри и Олив были предоставлены сами себе.

Они решили устроить пикник, поехав на велосипедах на запад, туда, где оружейные заводы и жилые кварталы Бенвелла и Скотсвуда сменялись полями.

Было солнечно и совсем не холодно. Олив рисовала голые деревья и бурые холмы, отчетливо выделявшиеся на фоне светло-голубого неба.

Кларри обратила взор на север.

– В ближайшем будущем мы отыщем ферму отца, – сказала она. – Я не буду здесь чувствовать себя как дома, пока мы ее не найдем.

Олив была полностью поглощена рисованием, и Кларри подумала, что она не услышала ее слов. Но когда они уже собирались уезжать, ее младшая сестра сказала:

– Это всего лишь ферма.

Кларри посмотрела на нее с удивлением.

– Неужели тебе совсем не интересно, откуда он родом?

– По правде говоря, нет. Там наверняка грязь и вонь, и далеко до магазинов.

Пораженная безразличием сестры, Кларри рассмеялась. Кроме того, она стала замечать, что Олив начала перенимать местный выговор и употреблять слова, которые слышала от Долли и Сары.

– Я вижу, ты решила превратиться в городскую девушку.

Олив немного подумала над словами сестры.

– Да, – улыбнулась она. – Но только если жить в хорошем районе города.

К тому времени, когда они вернулись, уже стемнело. Сестры едва успели разжечь огонь в каминах, как вернулись Герберт и Уилл. Кларри предложила им легкий ужин, на что Уилл ответил со стоном:

– Не смогу в себя впихнуть ни крошки.

– Неплохо, наверное, пообедали? – шутливо заметила Кларри.

– Еды было столько, что ею можно было бы накормить весь Тайнсайд, – проворчал Герберт. – А вот чашку чая я выпил бы с удовольствием.

Когда Кларри и Олив забирали их пальто, он предложил:

– Почему бы вам обеим не составить нам компанию в кабинете? Если только у вас нет других планов, – добавил он смущенно.

– Мы можем поиграть в нарды, – обрадовался Уилл. – Теперь уж вы меня не победите, Кларри, я все время играл в школе.

– Рад, что твое дорогостоящее образование приносит пользу, – едко заметил Герберт.

– Я принимаю вызов, – ответила Кларри, смеясь.

– Олив, принесите, пожалуйста, свою скрипку, и мы сможем сыграть дуэтом, – попросил Уилл.

Они вчетвером провели вечер в кабинете у камина. Кларри с Уиллом играли в нарды, а Герберт и Олив читали, а потом Герберт и Кларри слушали игру Олив и Уилла.

Это было очень похоже на те зимние вечера в Белгури, которые они проводили с родителями и Камалем, – именно такими их запомнила Кларри. Она испытывала глубокую благодарность к либерально мыслящему Герберту и его эмоциональному сыну за то, что они позволили ей почувствовать себя в кругу семьи.

На следующий день Герберт вернулся к работе, а Уилл поехал проведать Джонни.

– А почему ты не приглашаешь его к себе? – поинтересовалась Кларри. – Мы с радостью приготовили бы угощения, которые ему нравятся.

Уилл воспринял эту идею с восторгом, и Кларри поняла, что раньше ему никто этого не предлагал. Его отцу такое не приходило в голову, а Вэрити была бы против присутствия еще одного юноши, путающегося у нее под ногами.

Джонни Уатсон оказался веселым темноволосым пареньком, таким же смешливым, как и Уилл. Он говорил с шотландским акцентом. По просьбе Уилла Кларри и Олив приготовили блюда индийской кухни: приправленную карри баранину и нут с рисом, а также пресные хлебцы, которые мальчики помогали им печь на противне. Джонни был поражен таким попранием норм этикета и простыми отношениями Уилла с прислугой, но с радостью присоединился к ним. Кларри показала мальчикам, как нужно зачерпывать еду лепешкой.

Вошедший Герберт застал их сидящими за кухонным столом и поглощающими экзотические яства. Кларри виновато вскочила.

– Простите, сэр, я думала, вы в офисе.

Герберт пришел в замешательство. Он хмуро взглянул на мальчиков.

– Очень вкусно, папа, – сказал Уилл с полным ртом.

– Судя по запаху, так оно и есть, – согласился Герберт, отодвигая свободный стул. – Можно и мне попробовать?

– Конечно, сэр, – улыбнулась Кларри, вздохнув с облегчением.

* * *

Вскоре Уилл и Джонни вернулись в школу, и в доме опять стало пустынно и одиноко. В течение 1909 года Кларри с нетерпением ждала ставших регулярными визитов Вэрити. Она приходила по четвергам и привозила двойняшек к деду.

– Она не знает, что Джек прекратил со мной отношения, – сухо сказала Кларри, обращаясь к Олив.

Герберт рано возвращался из офиса, чтобы увидеться с внуками, и, ко всеобщему удивлению, сильно привязался к малышам. Он щекотал им подбородки, трепал за щечки и носил на руках по кабинету, энергично подбрасывая, пока дети не начинали визжать. Нередко Кларри приходилось забирать плачущего младенца и баюкать его, пока он не успокаивался и не засыпал. Так делала Ама, когда Кларри сама была ребенком.

В один из летних дней, когда дверь кабинета была открыта, Кларри услышала возбужденный голос Берти.

– …слишком много! Тебе не нужны все три.

– Я не вмешиваюсь в ваши домашние дела, а вы не вмешивайтесь в мои, – проворчал Герберт.

Несшая кувшин воды Кларри догадалась, что они говорят о ней, Олив и Долли. Она остановилась на лестнице, не зная, что делать дальше.

– А с другой стороны, нам совсем не помешали бы лишние слуги. Лаванда не справляется с двойняшками. Она слишком стара. Может быть, Белхэйвен переехала бы к нам на какое-то время, пока они не подрастут?

– Пока они не пойдут в школу, ты хотел сказать, – фыркнул Герберт. – Если Вэрити удастся ее заполучить, назад она ее уже не отпустит.

– Ну и что? – спросил Берти. – Ты можешь оставить себе младшую сестру. Тебе ведь не нужны обе.

Кларри стояла на лестнице, и в ней нарастало возмущение. Если Герберт уступит требованиям Берти, она вмешается прямо сейчас.

– Папа, пожалуйста, хотя бы подумай над этим. Вэрити настаивает на том, чтобы это была именно старшая Белхэйвен. Она хорошо обращается с детьми. Похоже, она прирожденная нянька.

– Ну ладно, – вздохнул Герберт, начиная сдаваться. – Я подумаю.

– Мы будем хорошо ей платить, если ты об этом беспокоишься, – заверил его Берти.

Кларри не могла сейчас предстать перед ними. Рассерженная тем, что ее обсуждают, она повернулась и быстро пошла назад в кухню.

Олив встревожилась, узнав от Кларри о том, что ей удалось подслушать.

– Они не могут нас разделить! – воскликнула Олив. – Просто не имеют права!

– Они этого не сделают, – твердо заявила Кларри.

– И я не желаю работать на эту отвратительную Вэрити, – разнервничалась Олив.

– Я тоже. Мы найдем себе другое место. Теперь у нас не будет проблем с трудоустройством, – гордо сказала Кларри. – Есть агентства, куда мы можем обратиться, и они найдут нам работу. Я не знала об их существовании, когда мы сюда приехали, иначе мы выбрались бы из пивной гораздо раньше.

Кларри готовилась к предстоящему объяснению с Гербертом. Только к концу недели он собрался с духом, чтобы вызвать ее к себе в кабинет для разговора. К этому времени Кларри была в столь взвинченном состоянии, что боялась открыть рот, чтобы ему не нагрубить.

Герберт стоял у окна позади стола в своей обычной обороняющейся позе, крепко сжав кулаки на набалдашнике трости.

– Кларри, – начал он, – прошу вас, присядьте.

– Я лучше постою, сэр, – сказала она сдавленным голосом.

Он тревожно взглянул на нее. Кларри дерзко посмотрела ему прямо в глаза. Герберт отвел взгляд и стал смотреть в окно, еще сильнее стиснув пальцы. Внезапно Кларри испытала жалость к нему: ему было не легче, чем ей. Но все же она сумела совладать со своими чувствами. Он собирался избавиться от нее, потому что был слишком слаб и не мог противостоять напористому сыну и эгоистичной невестке.

– Я знаю, о чем вы собираетесь мне сказать, – резко произнесла Кларри. – Мой ответ – нет.

Обернувшись, Герберт удивленно уставился на нее.

– Откуда вы можете об этом знать?

– Я случайно слышала, как вы с мистером Берти об этом говорили, – смутилась Кларри. – Я не подслушивала, просто шла по лестнице, а дверь была открыта.

Герберт быстро обошел вокруг стола и приблизился к ней.

– Мне очень жаль… – заговорил он.

– В общем, мы не переедем. Мы с Олив. И не позволим нас разлучить. Если мы вам здесь не нужны, мы найдем себе другое место, где нас будут ценить. – Кларри сердито взглянула на него.

Возмущение, которое она до сих пор сдерживала, теперь вырвалось наружу.

– Для вас с мистером Берти это, возможно, малозначащие хозяйственные вопросы, но для меня и для Олив этот дом за прошедшие три года стал родным. Мы привязались к нему… к мистеру Уиллу…

Отбросив трость, Герберт подошел и схватил ее за руки.

– Прекратите, Кларри!

Она замолчала, пытаясь совладать со своими чувствами. Никогда раньше он к ней не прикасался. Она видела, как взволновала его ее откровенность, но не могла уйти от него, не высказав всего, что у нее наболело.