Я пролистываю остальные сообщения, вижу письмо, и тут мое сердце обрывается.


Сначала мне хочется вызвать Uber, но такое транжирство я себе сейчас позволить не могу. Я сажусь на метро, в котором, по счастью, среди дня нет таких уж толп, и возвращаюсь в Уильямсбург. В поезде я обдумываю, как рассказать обо всем Софи. Как ни преподнеси эту новость, приятной она не станет. Но я, по крайней мере, могу смягчить удар. Вино не выход, Софи в последнее время не пьет, потому что алкоголь, судя по всему, снижает шансы забеременеть. (Еще одна причина порадоваться тому, что мне не хочется заводить детей – сейчас, а возможно, и вообще.) Но я знаю слабости Софи. Я делаю небольшой крюк от метро, чтобы купить дымящуюся пиццу в «Пиццерии Джо» на Бедфорд-авеню. Она того стоит.

Глаза Софи загораются, когда я захожу в магазин с белой коробкой в руках. Она работает за лэптопом, а Джесс помогает паре сравнить камни на демонстрационном подносе, обтянутом черным бархатом. Я не смею мешать продаже, поэтому отношу пиццу в заднюю комнату и тихо работаю до закрытия.

Я даже не пытаюсь подслушивать, но магазин маленький; я не могу не услышать, как Джесс притворно-небрежным тоном интересуется:

– А откуда вы узнали об «Украшениях Бруклина»?

Женщина отвечает сразу, радостно:

– Вы всплыли у меня в рекомендациях в Инстаграме!

– О, отлично! – щебечет Джесс гладким сиропным голосом.

Я слышу, как пара выбирает камень и оправу. Джесс объясняет, что, поскольку у нас нет готовой оправы нужного размера, им нужно будет вернуться через две-четыре недели, чтобы забрать особый заказ. Джесс считывает кредитку мужчины и регистрирует депозит. Я рада, что Софи скорее всего слышит о такой значительной покупке; это облегчит предстоящий разговор.

Покупатели уходят в начале седьмого, и я присоединяюсь к Джесс и Софи в зале, чтобы все подготовить к закрытию. Порядок устоявшийся и привычный; мы разделили обязанности еще детьми в магазине Хелен. Мы включали ритмичную музыку, чаще диско, под которую убирали планшеты с украшениями в сейф, протирали витрины и выносили мусор. Сейчас, когда мы взрослые, все точно так же. Когда мы заканчиваем, Джесс забирает сумочку из задней комнаты и идет к выходу.

– Грег меня ведет сегодня ужинать, – объясняет она, и в ее голосе звучит волнение. Грег, ее друг с привилегиями, редко приглашает ее потусоваться за пределами своей спальни. – А то я бы осталась на пиццу.

Я рада, что ее не будет. Пицца должна смягчить удар от разговора, который мне предстоит с Софи.

– Останешься со мной поесть? – спрашиваю я Софи.

– Не знаю… Я собиралась сегодня готовить, – уклоняется она от ответа.

– Ну пожалуйста, – говорю я.

По-моему, она все понимает. Я позволяю ей сесть в старое кожаное кресло Хелен. Сама сажусь, положив ногу на ногу, на серый складной стул и тащу истекающий сыром кусок из коробки.

– В общем, у меня новости, – говорю я.

– От Роя, – подсказывает Софи.

– Ага.

Она подается вперед. Лицо у нее расстроенное.

– Он сказал «нет», так?

– Да, он не принял наш план, – киваю я.

Она слабо улыбается.

– И ты подкупила меня пиццей, чтобы я не слишком огорчалась.

– Я старалась.

Она тяжело вздыхает.

– Значит, октябрь. До тех пор надо решить, сможем ли мы сохранить магазин.

То, что она делает потом, сразу выжигается у меня в памяти: она медленно осматривает тесную, пыльную заднюю комнату. Ее взгляд скользит по сейфам, стеллажам с папками налоговых документов, по ее собственным инструментам на полке. А потом она наконец встречается взглядом со мной, и в глазах у нее стоят слезы. Когда она пытается заговорить, голос у нее срывается.

– Я не готова от всего этого отказаться, – говорит она.

– Пока не надо, – отвечаю я. – Пока еще ничего не случилось.

Она складывает кусок пиццы пополам и грустно кусает.

– Мы точно не знаем.

– Я не позволю нам утонуть, – настаиваю я. – Мы все устроим.

Я открываю лэптоп и вывожу на экран QuickBooks, бухгалтерскую программу, в которой отражены наши расходы, количество продаж и остаток на счете компании. Разворачиваю лэптоп к Софи и обхожу стол, чтобы прислониться к подлокотнику кресла. Меняю данные в документе, получаю перспективный прогноз: сколько денег нам нужно собрать к концу октября, чтобы возобновить аренду по повышенной ставке. Еще я оптимистично увеличиваю количество продаж, поясняя, что мы на подъеме уже несколько недель и можно, по логике, ожидать, что рост сохранится. Если вычисления верны, – а я думаю, что верны, – это доказывает, что мы проходим со скрипом, при условии, что продажи наши будут расти в геометрической прогрессии.

– Это нехилое «если», – замечает Софи.

Я делаю глубокий вдох.

– Честное слово, я не подведу. Я хочу, чтобы все это сработало – оно должно сработать. Ради нас обеих, и Джесс, и мамы с папой.

Она доедает кусок пиццы, отряхивает руки от крошек и закрывает лэптоп. Глаза у нее уже не обведены красным от слез.

– Я хочу тебе верить, – говорит она.

– Мне это все потерять хочется не больше, чем тебе, – мягко напоминаю я.

Она крепко меня обнимает.

– Знаю, знаю, – говорит она.

В телефоне у меня есть диско-плейлист на Spotify. При звуке пульсирующих начальных нот Софи улыбается и пританцовывает, сидя в кресле. Она прекрасно понимает, что я затеяла. Я шлепаю еще кусок пиццы на ее картонную тарелку, наматывая сырные нитки на кончик. И мы впервые за долгое-долгое время расслабляемся вместе – не говорим о работе, или о деньгах, или о фальшивой помолвке, или о ее долгом пути к зачатию. Нет, мы просто сестры, которые обсуждают ленивым вечером вторника тех, кого знают в родных местах, и смотрят в Инстаграме фотки все более пушистых котиков, пока за окном совсем не стемнеет и животы у нас не наполнятся до отказа.

Глава 10

Я всегда думала, что захочу от мужчины широких романтических жестов. Оказывается, я так думала, потому что у меня такого не было. В реальности широкие романтические жесты могут оказаться неприятной неожиданностью. Я узнаю об этом на собственном суровом опыте в пять тридцать вечера в среду, когда сижу, склонившись над лэптопом в зале магазина, и тут звонит колокольчик над дверью. В дверь вплывает Блейк с громоздким букетом тюльпанов, орхидей и километров зелени – а у меня на левом безымянном бриллиантов почти на тридцать тысяч долларов.

Я сдираю с себя кольцо, едва не вывихнув пару суставов, и сую его в ящик стола, где Блейк его не увидит. Он сияет, он явно не замечает, что я сама не своя. Может, я заслужила, чтобы Блейк меня раскусил; может быть, не нужно мне этого делать. То, что он здесь, на моей территории, только подчеркивает мою вину.

– Привет, – произносит он своим низким ровным голосом. Прислоняется бедром к краю прилавка и смотрит в витрину. – А хороший у вас магазин.

– П-привет. Спасибо.

Он все еще сияет, как будто ему полагаются очки за то, что он погуглил, где я работаю, и принес мне цветы. Мне хочется, чтобы он исчез, потому что, если он нагуглил мою компанию, это значит, что он вполне мог увидеть в Сети, что я затеяла. Мне ужасно не по себе, что я скрыла от него правду. Но погодите, нет – если бы он наткнулся на что-то предосудительное, он бы не явился покорять меня с букетом размером с Эмпайр-стейт-билдинг. Осознав это, я снова начинаю дышать.

– Какие красивые, – говорю я, забирая у него цветы.

– Напомнили мне тебя, – отвечает он.

Джесс просто пялится.

– Здрасте, – говорит она, вытаращив глаза.

Ее вчерашний ужин с Грегом оказался полным провалом; с романтикой не очень, зато с футболом, который он смотрел поверх ее плеча, все в порядке.

Блейк представляется.

Софи, которая делала наброски для новой коллекции в задней комнате, выходит на звук его голоса. Глаза у нее так поблескивают, что я сразу вижу: она поняла, кто он.

– Вы, наверное, Софи? – спрашивает Блейк, протягивая ей руку. – Элайза мне столько о вас рассказывала. Я Блейк.

– Привет, – выдыхает Софи; глаза у нее так и мерцают.

Ну прекрасно, даже моя замужняя сестра-лесбиянка считает, что мой фальшивый парень хорош.

– Надо поставить их в воду, – произношу я с таким чувством, будто вмешиваюсь в разговор. – Я сбегаю наверх, возьму на кухне вазу. Сейчас вернусь.

Я проскальзываю мимо Блейка, бегу по лестнице к себе в квартиру, прыгая через две ступеньки, и принимаюсь рыться в шкафчике под мойкой, перебирая звякающую и брякающую кучу кастрюль и сковородок, которыми не пользовалась, наверное, со времен прежнего президента, в поисках единственной вазы, которая у меня есть в хозяйстве. Я поскорее разворачиваю цветы, набираю в вазу воду и впихиваю в нее букет. Он еле входит. Когда я спускаюсь обратно в магазин, Блейк, Софи и Джесс увлеченно обсуждают товары в магазине, отчего я покрываюсь нервными мурашками. Они ведь не знают в подробностях, что я рассказала Блейку; они в любую минуту могут выдать мой замысел.

Но Блейк, к счастью, выглядит совершенно нормально. Восхищается некоторыми нашими вещами, выставленными в витрине, спрашивает Софи, где она берет те или иные материалы, и посылает мне лучистую улыбку, увидев, как я вхожу с переполненной вазой.

– Я хотел заскочить, узнать, можно ли тебя сегодня вечером куда-нибудь сводить, – просто говорит он, как будто мужчины, годные в модели, постоянно напрашиваются на внезапное свидание.

– Я все тут закрою, – выпаливает Джесс, прежде чем я успеваю ответить.

Блейк пожимает плечами, словно все решено.

Я мысленно обозреваю ситуацию. Да, я по крайней мере сняла обручальное кольцо, но душ я сегодня утром не принимала, и ни одна живая душа не назовет мое белье «симпатичным». У меня нехилая щетина под мышками. Не самый идеальный момент для свидания. Но отказать Блейку я не могу.

– Эм, ну, я вроде свободна? – говорю я. А потом добавляю чуть более убедительно: – Да, я с удовольствием с тобой куда-нибудь схожу.

Идти рядом с Блейком – все равно что парить. Он берет меня за руку, и наши пальцы сами собой переплетаются. Он гладит мне ладонь большим пальцем, пока мы бредем по модному Уильямсбургу и идем через вальяжный Дамбо к величественному выходу на Бруклинский мост. Почему-то с ним эта прогулка по одному из самых романтических стальных строений в мире, к сверкающему силуэту Манхеттена – разумеется, он сверкает, Блейк, наверное, устроил так, чтобы солнце село точно в назначенное время, – кажется совершенно естественной.

Все это не значит, что мне спокойно. О боже, нет. Я очень хорошо осознаю, что наш разговор – минное поле; слишком уж велика вероятность, что он посмотрел в моем Инстаграме хвастливые истории, снятые у него дома (может, ему друг подсказал?), или наткнулся на мое объявление о помолвке. Может, его даже оттолкнуло то, как напористо я заявилась к нему позавчера (это вряд ли, но все же). Мне не по себе из-за того, что я ему вру. Такое ощущение, будто я балансирую на проволоке, в одном шаге от гибели: мне нужно увести Блейка от разговора о моей личной и профессиональной жизни, в то же время влюбляя его в себя. От одной мысли об этом у меня перехватывает дыхание.

– Я решил, что теперь моя очередь тебя удивлять, – говорит Блейк, прерывая мои размышления, когда обходит группу туристов.

Мне приходится прибавить шагу, чтобы успеть за ним, с его длинными ногами.

(Туристов видно сразу. Удобные кроссовки, карты и камеры выдают их с головой, это раз. Но основное – следить за их глазами. Ньюйоркцам уже все равно, они не пытаются вобрать весь вид сразу. Туристы ходят с распахнутыми глазами, размером со столовую ложку, они готовы все выхлебать до дна.)

– Твоя очередь? – переспрашиваю я.

– Ну, знаешь, ты ко мне пришла на прошлой неделе. Теперь моя очередь.

– А, так у нас теперь все по очереди, – говорю я, поднимая подбородок, чтобы взглянуть на Блейка.

Мне важно понимать его намерения, чтобы все разыграть правильно.

Его щеки слегка розовеют.

– Мне бы этого хотелось. А тебе нет? – спрашивает он.

– Конечно.

Я кладу голову ему на плечо. Пора рискнуть. Я сглатываю и смотрю на острые шпили Манхэттена в поисках смелости; нужно вспомнить, что я не просто так переехала в Нью-Йорк в погоне за мечтой, и, если я не испробую все на свете приемы, чтобы обеспечить себе надежное место в этом городе, то смысла не было сюда приезжать.

– Знаешь, Блейк, ты мне нравишься.

Он улыбается.

– В самом деле, – говорит он. Это не вопрос.

– Нравишься в смысле нравишься, – поясняю я.

– Я тебе нравлюсь в смысле нравлюсь, – говорит он. – Польщен.

Будь он другим человеком, это прозвучало бы как издевательство. Так третьеклассники про тех, кто им нравится, говорят, разве нет? Но в его голосе слышна нотка гордости, которую невозможно не заметить. Я, конечно, считаю его призом, но, похоже, и он видит во мне то же самое. Это сложно уложить в голове – не потому, что Блейк настолько удачная добыча (посмотрите в словаре «завидный жених», и вы там буквально увидите его лицо), но и потому, что вся моя личная жизнь в Нью-Йорке очень долго выглядела так: мужики один за другим бьют меня ногами, хотя я уже давно упала и лежу. Быть в этом городе одной – все равно что неудачно сыграть в бинго, и я закрыла уже слишком много клеточек, чтобы игра меня развлекала: меня бросали; я переживала ужины, заканчивавшиеся в полном молчании после того, как выяснялось, что наши политические взгляды совершенно не совпадают; я четыре недели радовалась, что встречаюсь с вроде бы порядочным парнем – пока не получила на Фейсбуке злобное сообщение в личку от его девушки; у меня случались свидания, опасно похожие на то, что многие назвали бы сексуальным насилием.