Джинни съежилась, как испуганный кролик, инстинктивно скрестив руки на груди.

— Что вам надо? Что вы здесь делаете?

Он захлопнул дверь ногой, подошел ближе. Громкий стук заставил ее вздрогнуть.

— Трясешься? Полковник сказал, чтобы я позаботился о тебе! Удрал отсюда до того, как весь город перейдет на сторону хуаристов.

— Но он сказал, что мексиканская армия останется здесь!

— Эти трусы боятся! Подлые, грязные твари!

Он говорил небрежно, спокойно, но продолжал шаг за шагом приближаться к ней, пока Джинни не почувствовала жар его тела, по спине поползли мурашки, «Если он коснется меня, — внезапно подумала Джинни, — я умру. Конец. Не вынесу. Не вынесу…»

Бил начал смеяться — тихо, злобно, и, схватившись за вырез блузки, притянул Джинни к себе. Он не спешил, не делал резких движений и все продолжал смеяться, когда Джинни беспорядочно замахала руками, и, неожиданно вытянув блузку из-под корсажа юбки, сорвал ее с плеч.

— Тише, тише, — ухмыльнулся он, когда стальные пальцы нашли ее сосок, впились, словно когти.

Джинни пронзительно вскрикнула — стены комнаты наклонились и сошлись, невыносимая боль пронзила тело, окутала чернотой мозг. Бил беспощадно запечатал ей рот другой рукой, вдавил голову в подушку. Она пыталась отбиваться, но он оказался сильнее.

— Брось сопротивляться! У меня нет времени трахнуть тебя сейчас. Только хотел показать кое-что.

Он вновь потянулся к ее груди, поймал сосок большим и указательным пальцами, с силой крутанул, так что Джинни едва не потеряла сознание.

— Ну, получила? Пойдешь спокойно?

Джинни что-то неразборчиво пробормотала, и он презрительно оттолкнул ее, так что девушка упала на колени, продолжая рыдать от стыда и унижения.

Бил почти небрежно ударил ее по лицу.

— Тебе лучше понять, что я шутить не люблю, мисс задавака, — процедил он. — Попробуй пикнуть, получишь то же самое!

Ухмыльнувшись, он схватил ее, заломил руку за спину и толкнул на балкон.

Мексиканские ополченцы в ярко-красных с золотом мундирах и с ружьями на изготовку выстроились напротив неровной шеренги бородатых людей в грязных лохмотьях, стоявших у дальней стенки. Глаза ни у кого не завязаны, но все прикованы друг к другу кандалами.

— Хуаристы. Приказано расстрелять. Из тебя выйдет хорошенькая вдовушка!

Отупев от боли, Джинни не совсем понимала, что происходит. Внезапно раздавшаяся барабанная дробь почти заглушила слова американца.

— Нельзя! — скомандовал офицер. — Огонь!

Послышался сухой неровный звук выстрелов. Осужденные падали, словно деревянные фигурки, кровь брызгала на стену.

Тонкий пронзительный вопль вырвался из горла Джинни:

— Нет! Он обещал, обещал!

Но Бил с силой вывернул ей руку, и боль, взорвавшаяся в мозгу, наконец принесла ей желанное забытье.

Глава 39

— Считай, что тебе повезло! — смеясь, объявил Бил измученной, обезумевшей девушке, придавленной его телом к топчану в фургоне. — Я мог бы застрелить тебя, после того как хорошенько оттрахал! Выполнил бы приказ, — злобно прошипел он, — ведь и ты заключенная! Но я всегда хотел иметь свою бабу-солдатку, как мексикашки — белую женщину, а не их чернокожую суку! Ты как раз сойдешь, куколка, если кое-чему выучишься!

Два других наемника — один правил лошадьми, другой ехал рядом — дружно расхохотались, они искренне веселились, наблюдая, как Бил укрощает эту женщину, так удачно попавшую им в лапы. Бил уже сорвал с нее одежду, и отчаянное сопротивление Джинни только позволило получше рассмотреть ее тело.

Мэтт Купер, огромный, похожий на медведя американец, то и дело оглядывался, так что фургон трясло, а Бил грязно ругался. Мэтт, обладавший добрым характером, никогда не присоединился бы к «развлечениям» Била, но стоило арканзасцу выпить, он становился злобным и драчливым и сейчас, наблюдая за Билом, с трудом мог дождаться своей очереди. Какая красотка! И к тому же, несмотря на сопротивление, успела переспать с этой жирной свиньей — полковником, значит, ничем не лучше шлюхи! Бил рассказал им ее историю:

— Этот полукровка Морган таскал ее за собой по всей стране и даже обучал всяким трюкам в кое-каких борделях — поселил у Лайлас в Эль-Пасо. Теперь наш! очередь, а, мальчики?

Ни Мэтт, ни Пекос Бреди и не подумали возражать. Зачем, когда можно дождаться своей очереди? Полковник приказал привезти ее в Дуранго. Черта с два! Пусть поищет себе другую, за деньги можно купить сколько угодно женщин.

Девушка была вся покрыта синяками, на скуле — красно-синий кровоподтек, губы распухли. Но она продолжала сопротивляться, всхлипывая, словно раненое животное.

Два мексиканских офицера, случайно подъехавшие к фургону, тоже засмеялись:

— Эй, дружище, неприятности? Попалась горячая кобылка?

— Нужно сделать так, как с этими хуаристскими бабами, если они не сдаются добровольно! — посоветовал офицер, блеснув зубами.

— Ничего, сам справлюсь, — процедил Бил и вновь ударил девушку, но та не закричала. На груди и лице остались белые отпечатки пальцев.

— Зачем тратить время? Мы вчетвером подержим, пока ты не кончишь. А потом у нее и сил не останется! — настаивал мексиканец, не сводя маленьких налитых кровью глаз с бледнокожей женщины и с ее разметавшихся золотистых волос. Черт возьми, такую можно разделить и с этим псом-гринго.

— А, дьявол, — проворчал Пекос, облизывая губы, — почему бы нет. Бил? Покажи ей, что у тебя есть, — пусть привыкнет!

Мэтт Купер натянул поводья:

— Черт возьми, не могу терпеть! Давай быстрее!

Его слова были последними, что запомнила Джинни из событий той ночи. Всю свою жизнь она старалась отогнать от себя мысль о том, что произошло, но кошмары будут возвращаться, чтобы преследовать ее.

Они привязали фонарь к стенке фургона, бросили ее на землю и заткнули рот грязным платком, чтобы заглушить крики.

Как ни странно, но больше всего пострадали немилосердно растянутые руки и ноги — ее удерживали вчетвером и насиловали по очереди. Кровь, которой были покрыты ее бедра, смешивалась с клейкой полузасохшей спермой. В ушах звучал дикий смех обезумевших от похоти и возбуждения животных. То, что сделали с ее душой, было гораздо хуже любого насилия, и, к тому времени когда настала очередь последнего, Джинни не пыталась сопротивляться и даже не пошевелилась, когда Мэтт, подняв ее, швырнул на мешки и лег рядом, пока Бил правил лошадьми. Именно в объятиях Мэтта Джинни со стоном пришла в себя, ощущая невыносимую боль во всем теле.

Все эти ужасные, полные непередаваемого кошмара недели Мэтт был по-своему добр к ней. Они оказались в обозе имперской мексиканской армии под командованием генерала Мехиа. Джинни поняла, что оказалась в положении проститутки, следующей за армией, одной из них, несчастных, которые шли с мужчинами, разбивали и сворачивали палатки, готовили еду, обслуживали их в постели. Но даже они жалели Джинни, потому что ее участь была еще ужаснее. У нее оказался не один, а трое «подопечных», и, хуже всего, среди них был этот американец — «бешеный» Бил, ненавидимый всеми, даже собратьями-наемниками. Странный, холодно-жестокий человек, находивший наслаждение в убийстве и еще больше — в страданиях жертв. Именно он всегда допрашивал пленников, а если брал женщину, то всегда стремился причинить боль, прежде чем удовлетворить похоть.

Джинни скоро узнала это, дрожала при одном его взгляде, приучилась выполнять любую прихоть, иначе истерзанное тело ныло неделями. Бил, казалось, наслаждался полной властью над ней. Пекоса интересовали только еда и мимолетное наслаждение. Бил стремился окончательно сломить волю Джинни. Он специально выискивал недостатки, чтобы иметь предлог снова и снова избить ее, смеясь над беспомощными попытками сопротивляться, пока она не начинала молить о пощаде. Однажды Бил впервые сделал то, что повторял потом снова и снова, когда хотел напомнить Джинни, кто ее хозяин. Он знал, что некоторые мексиканские офицеры хотели ее — они постоянно отирались у фургона, открыто восхищались девушкой, прося снять поношенную черную косынку, показать сверкающие волосы. Джинни никогда им не отвечала и сидела молча, пока тем не надоедало шутить. Но Бил продал ее капитану, воображавшему себя великим любовником.

— Он обещал мне десять песо! — ухмыляясь, объявил Том Джинни. — Принесешь деньги мне, шлюха, слышишь?

Джинни невольно вскрикнула от стыда и страха, но Бил вцепился в волосы, безжалостно дернул:

— Что, перестала задирать нос, сука? Я помню, как ты вечно напускала на себя важность, словно леди какая! Но я тебя знаю, тварь, и знал с самого начала, кем ты была. Помни, что ты моя, — будешь продаваться, кому я захочу, и приползешь на коленях, если я велю! Ясно?

Он отшвырнул Джинни; девушка отлетела в сторону и лежала не двигаясь, только плечи тряслись от тихих рыданий.

Один Мэтт Купер немного облегчал ей жизнь. Он как-то по-детски гордился Джинни, и если ей было что надеть, то лишь благодаря Мэтту. Именно он дал ей нож и научил, как им пользоваться. Мэтт хвастался, что в искусстве драться на ножах ему нет равных. Он искренне наслаждался, обучая ее приемам борьбы. Остальные женщины визжали от смеха, но побаивались начинать свару с грингой[12], с невольным восхищением признавая, что она дерется как мужчина.

Даже ленивому Пекосу понравилась эта идея, и он внес свою лепту, показав Джинни, как дерутся матросы в порту.

Следуя чисто животному, примитивному чувству самосохранения, девушка училась быстро, скрывая новые знания от Била. Тот продолжал со злобным удовольствием избивать ее, называя шлюхой.

— Ах, оставь ее в покое, она ничего не сделала, — часто орал Мэтт, когда оказывался поблизости. И только то, что Бил немного побаивался Купера, спасло Джинни от серьезных увечий.

Императорская армия, беспорядочная, неуправляемая орда, продолжала отступать, опустошая все на своем пути.

Войска под командованием генерала Мехиа пытались загнать в кольцо армию хуаристов под предводительством генерала Мариано Эскобедо. Но тот избегал открытых стычек, а тем временем партизаны всячески досаждали солдатам императора, нападая неожиданно из-за угла и так же неожиданно исчезая. Ходили слухи, что сам Мехиа был захвачен в плен и, освобожденный по приказу Эскобедо, вернулся в Мексике зализывать раны, оставив армию сражаться.

Наконец хуаристы начали победоносное наступление — французы продолжали отходить. Чихуахуа и Солтильо пали, Дуранго оставался самым северным аванпостом. Но все это ничего не значило для недисциплинированных буйных солдат императора. По дорогам бродили обезумевшие от голода беженцы. Шайки разбойников немилосердно грабили горожан, богатые асиендадо и торговцы обзавелись собственной вооруженной охраной и, боясь возмездия хуаристов, бежали под защиту французов. Женщины, сопровождающие обозы, смеялись над трусами, делая непристойные жесты дамам, выглядывавшим в окна экипажей. Только Джинни не принимала участия в подобных «забавах». Закутавшись в черный платок, скрывающий волосы и плечи, она молча правила фургоном или часто, когда Бил находился поблизости, шла пешком — холодная, бесчувственная, как кукла, живой автомат, все эмоции в котором вытравлены страданием. Единственные моменты, когда она оживала, наступали по вечерам, у костра, где можно было забыться в танце. Кто-нибудь начинал перебирать струны гитары и требовать, чтобы женщины танцевали; иногда к ним присоединялись и мужчины. Начинались буйные самозабвенные пляски мексиканских крестьян — харабе, корридо, а иногда фанданго. Наблюдая за женщинами, Джинни тоже не могла удержаться. Это было единственное, что она любила, — испанская музыка, дикая, всхлипывающая, примитивная, говорившая о любви, желании, страсти, ненависти и бесчестье, погружавшая ее в забытье, позволявшая забыть о том, что она превратилась в грязь, стала хуже любой городской шлюхи, презирала себя за желание выжить, найти любовь, счастье.

По мере того как они приближались к Сан-Луис-Потоси, становилось ясно, что французские войска отступают по-настоящему. Император Франции Луи Наполеон, видимо, под воздействием американского правительства начал серьезно сомневаться в целесообразности продолжения войны в Мексике.

Скоро Максимилиан останется один, поддерживаемый лишь лояльными армиями Маркеса, Мирамона и Мехиа, а тем временем к хуаристам присоединялось все больше добровольцев, Джинни слушала сплетни все с той же апатией. Какая разница? Теперь ей нужно бояться еще и хуаристов: попади им в руки одна из женщин армии Мехиа — ее тут же изнасилуют и убьют без всякой пощады. Если бы только можно было повернуть время вспять!

Как-то вечером вдали замелькали огни Сан-Луис-Потоси, когда-то маленького шахтерского городка, а теперь главного опорного пункта союзнической армии. Здесь царили профранцузские настроения, а хуаристы залегли в ближайших горах, чтобы нападать на ненавистных врагов.