— Попробую что-нибудь сделать, — коротко бросил Лопес. И ей пришлось довольствоваться этим.

Нетерпение буквально пожирало ее, и, когда Лопес наконец вернулся от графини, Джинни бросилась ему навстречу:

— Стив исчез? Сбежал? Где же он? О Боже, куда он скрылся? Как его найти?

— Но, дорогая, я думал, вы обрадуетесь, — чуть криво усмехнулся Мигель. — Главное, он теперь свободен. Хотя, конечно, не осмелится показаться здесь — ведь он такой же убийца, как все эти несчастные. За их головы назначена награда.

Джинни непонимающе взглянула на него, но Лопес привлек к себе ее негнущееся, сопротивляющееся тело.

— Не беспокойся, детка, если у него хватило присутствия духа убить стражника и сбежать, думаю, он знает, куда идти.

Да-да… припоминаю, что моя тетка-графиня — дальняя родственница Порфирио Диаса. Видимо, она послала его туда.

Джинни ощущала лишь тупое онемение во всем теле.

Потрясение оказалось слишком сильным. Какая пустота в душе! Куда девались гордость и упрямство, помогавшие выжить все это время, выдержать ужасы, унижения, боль и позор? Она наконец смирилась со смертью Стива, с тем, что больше никогда его не увидит, и теперь неожиданно узнает, что он жив… и снова вдали от нее. Но Джинни тут же с ужасом поняла, что Стив не захочет ее возвращения. Он, конечно, ее ненавидит, особенно после мерзкого фарса, устроенного полковником Деверо. Должно быть, Стив во всем винит «неверную» жену… забыл о ней, а если видел в тот день — тогда подумает самое плохое.

Какая мука — знать все это и продолжать жить, притворяться перед всеми, что ничего не изменилось и перед ними все та же легкомысленная кокетка. Но как ни странно, она все чаще бывала в компании Лопеса, чувствуя, что он — единственный человек на земле, знающий Джинни, понимающий ее боль. Только с ним она могла говорить откровенно, и между ними не было ни фальши, ни притворства — наоборот, возникло нечто вроде дружбы. Она почти забыла о Мишеле, и только Эгнес или какая-нибудь язвительная женщина еще могла заговорить о нем. Джинни прекрасно знала — за спиной все шепчутся, что она любовница Мигеля Лопеса, и многие из сострадательных дам будут рады утешить бедняжку капитана Реми, когда тот узнает о поведении невесты. Но теперь Джинни было уже все равно.

Полковник Лопес, казалось, находил извращенное удовольствие в том, чтобы выставить мадам Дюплесси на всеобщее обозрение как свою любовницу. Женщины были убеждены в том, что нужно быть чрезвычайно искусным в любви, настоящим мужчиной, чтобы отбить у очаровательного графа д'Арлинже такую женщину!

Они повсюду бывали вместе, и в обществе других Мигель играл роль галантного рыцаря, ездил с Джинни на долгие прогулки верхом. Сплетники утверждали, что дона Лопеса можно найти гораздо чаще в спальне мадам Дюплесси, чем в его собственной.

Мигель допускал всяческие вольности на людях, целовал ее в губы, позволял себе легко дотронуться пальцами до ее груди, но Джинни ни на что не обращала внимания, хотя Эгнес предупреждала, что ее репутация сильно пострадает.

— Ах, Эгнес, что такое моя репутация? — устало отмахнулась Джинни. — Помнишь, что говорили, когда Мишель представил меня перед всеми своей любовницей?

— Но Мишель по крайней мере был настоящим джентльменом! Уважал тебя и безупречно вел себя на людях. Этот же должен убедиться, что все знают, когда женщина отдалась ему! Может, он и настоящий мужчина, но благородства в нем ни на грош!

— Но ты сама уговаривала меня стать его любовницей! И всячески поощряла, не помнишь?

— Ну конечно, — нетерпеливо бросила Эгнес, — каждой женщине нужен любовник, особенно в отсутствие жениха.

Но, Господи, зачем так открыто?! Что подумает Мишель?!

Иногда Джинни лениво спрашивала себя, почему от Мишеля нет известий. Может, не хочет снова видеть ее? Но наверное, это к лучшему — ведь теперь она не сможет стать его женой. Да-да, наверное, к лучшему. И потом, рядом постоянно Мигель, и у нее остается их странная, неестественная связь.

Но тут она получила письмо от маршала Базена, что Мишель был ранен при осаде Дуранго, когда французов вынудили отступить, оставив крепость на милость победоносных войск хуаристов. Рана довольно легкая, но все же Мишель сейчас в больнице Мехико.

В начале ноября Джинни в сопровождении Лопеса покинула Оризабу. Император решил оставаться в Мехико и бороться до конца за распадающуюся империю. Полковник должен был проследить за тем, чтобы дворец привели в порядок к приезду его величества.

— Он говорит, что больше не в силах жить в Чапультепеке без Шарлотты. А ты, дорогая? Что ты будешь делать теперь? Решила броситься к ногам красавца героя и признаться во всем? Принести в жертву великую любовь?

Язвительные слова Мигеля ударили по нервам, и Джинни рассерженно прикусила губу.

— Почему ты всегда так жесток? Конечно, я должна видеть Мишеля! По крайней мере самое малое, чем я ему обязана, — откровенность и честность?

Мигель театрально застонал:

— Господи! Ну почему женщины так сентиментальны?

Сначала страстная любовь к пропавшему мужу, потом сочувствие к страдающему графу! В конце концов, детка, пора принять решение, а еще лучше — сделай так, чтобы заполучить обоих!

— О, ты невыносим! Более беспринципного человека в жизни не встречала!

— Ты несправедлива, дорогая! Я иду на все, лишь бы побыть с тобой еще немного, и вот награда! Хочешь, чтобы я как настоящий рыцарь во всем признался Реми и вызвал его на дуэль? Ах да, я забыл, он ранен! Какой ужас! Подумать только, сколько сплетен это вызовет!

Джинни, привыкшая игнорировать колкости Мигеля, вынудила себя небрежно пожать плечами:

— Ах, Мигель! Я должна видеть бедняжку Мишеля до того, как мы решим, что с ним делать!

Лопес восхищенно рассмеялся:

— Вижу, детка, ты быстро учишься! Мы прекрасная пара, ты и я.

Позже Джинни задумалась над его словами, когда пришлось остановиться в маленьком домике Мигеля, предназначенном для его очередной любовницы.

Да, они действительно прекрасная пара — никого не пожалеют, лишь бы добиться цели.

Воспоминания о последней душераздирающей встрече с Мишелем ранили сердце острым кинжалом. Невозможно забыть его горькие, презрительные слова:

— Подумать, что я любил тебя и уважал настолько, чтобы предложить жениться! И стоит мне отвернуться, ты становишься любовницей Лопеса — этого негодяя! Ублюдка!

Ты знала о его репутации и не постеснялась выставить эту мерзость напоказ! Не вздумай приходить ко мне, когда он выбросит тебя на улицу, — я с тобой покончил!

«О Боже! Я заслужила это, заслужила каждое обвинение, каждое оскорбление», — думала Джинни, пока Мишель хлестал ее едкими словами:

— Я любил тебя, Жинетт, любил искренне, и Господь видит, как пытался завоевать твою любовь. Я считал тебя героиней, униженным ангелом, способным подняться над грешной землей. Но думаю, что тебе просто нравится жить в грязи и позоре!

Она молила его остановиться, уверяла, что никогда не притворялась, не лгала.

— Ведь именно моя репутация привлекла тебя с самого начала! Ты не осмелился бы сделать прежнюю Жинетт своей любовницей, как теперешнюю. Ты просил меня стать твоей женой, потому что только так мог меня удержать. В душе ты никогда не доверял мне, не так ли?

— Вижу, ты стала настоящим оратором! — процедил он. — Как легко научилась искажать действительность, лишь бы не видеть правды о себе. Ты никогда меня не любила! Благодарность… на что мне твоя благодарность?! Иисусе, благодарность, когда я боготворил тебя, обожал и в ответ просил только искренней привязанности! Что дал тебе Лопес? Какое удовлетворение ты получаешь, став его игрушкой, мимолетной прихотью?

— Он может помочь мне найти мужа! — вскрикнула доведенная до отчаяния Джинни. — Предпочитаешь, чтобы я стала твоей женой при живом муже? Но я не могла поступить с тобой подобным образом… А Лопес — единственный человек, принимающий меня такой, какая я есть! Видишь ли, он знает, что я до сих пор люблю мужа, и спас его ради меня!

Увидев смертельно побледневшее лицо Мишеля, она охнула, но молчать уже не могла:

— Мишель, Мишель, ты ведь знал, что я все еще любила Стива! Сколько раз обвинял меня в любви к призраку?! Ну что ж, он не призрак, и я отправлюсь искать его! Не важно, сколько времени это займет, не важно, что придется для этого вынести!

— Значит, теперь, когда Лопес по горло сыт твоими прелестями, он найдет твоего мужа и толкнет тебя в его объятия? Знаешь, мне почти жаль этого человека — придется ему довольствоваться чужими обносками!

Джинни отшатнулась, словно от удара в лицо.

— Да, я тоже об этом думала, — прошептала она, — но придется рискнуть.

Повернувшись, она бросилась к двери, не в силах выносить эту муку. И пришла к Мигелю, как тот и ожидал.

Глава 45

Положение официальной любовницы Мигеля Лопеса вовсе не было настолько печальным, как обнаружила Джинни, когда общество возвратилось в город. Здесь по-прежнему царило лихорадочное веселье, и разница состояла лишь в том, что теперь ее покровителем был Мигель, а не граф д'Арлинже. Лопес возил ее на балы и маскарады, не требуя ничего взамен… кроме услуг в постели. Он был к тому же непревзойденным любовником, правда, с несколько извращенными вкусами. Но Джинни отказывалась думать об этом. К чему?

Она знала любые трюки проституток, выучилась всему. Мигель по крайней мере не брал ее силой и всегда доставлял наслаждение, заставляя в такие минуты чувствовать себя ребенком, играющим в запретные игры. Кроме того, они всегда были предельно откровенны друг с другом, и ни ему, ни ей не было нужды притворяться.

Мигелю Лопесу нравилось показывать на людях свое последнее приобретение. Самолюбие его приятно щекотал тот факт, что он украл любовницу из-под носа у французского офицера. Если бы Джинни взяла нового любовника, Мигель, возможно, просто бы рассмеялся и стал расспрашивать о деталях. Он восхищался ею, но настоящей любви не испытывал. Помимо всего прочего, Лопес был женат, правда, упрятал жену на маленькую асиенду в глуши, подальше от разврата большого города.

Он часто советовался с Джинни и почти не имел от нее тайн, иногда даже заходил так далеко, что просил помощи и совета в любовных делах.

— Странно, детка, — смеялся он, — ты первая женщина, с которой я могу говорить откровенно! И получать искреннее удовольствие от нашего договора.

— Но когда ты выполнишь свою часть сделки?! Неужели так и не смог ничего обнаружить?! — допытывалась Джинни.

— Терпение, дорогая, терпение! Ты ведь знаешь, времена сейчас ненадежные, а такого человека, как он, чрезвычайно трудно отыскать. Кстати, знаешь, что, несмотря на все предосторожности, партизаны все-таки ухитрились взорвать железную дорогу. И тут же исчезли бесследно!

Странное дельце!

Джинни резко вскочила:

— Что ты пытаешься сказать? Думаешь, он был одним из них.

— Не сомневаюсь, все это дело рук Моргана! Весьма талантливый молодой человек, не так ли? Придется расспросить мою тетушку-графиню, наверное, он нанес ей визит. Я не рассказывал, какое впечатление он на нее произвел? Надоела мне своей трескотней о том, какой он красавец, как прекрасно сложен, и о его глазах цвета ночного неба… ну… и о других… гм… добродетелях.

— О, будь ты проклят, Мигель, будь проклят!

Ненавижу, когда ты так жесток!

Она набросилась на него, стала бить кулачками в грудь, лоха Мигель, смеясь, не схватил ее за запястья и не опрокинул на кровать.

— Думаю, что смогу заставить тебя забыть о том, как ты ненавидишь меня, — прошептал он, и через некоторое время Джинни действительно забыла о сопротивлении.

Несмотря на почти непрерывные развлечения, время для Джинни тянулось мучительно медленно. Прошло Рождество, начался сезон дождей, потом вновь вернулась палящая жара. Джинни продолжала донимать Мигеля, пока тот не сказал, что она становится ужасно надоедливой. И кроме того, Джинни успела узнать, что Мигель обладает особенным, присущим лишь ему благородством, несмотря на коварство и цинизм. Но он был слишком занят собственными проблемами.

Дела на фронте шли все хуже, окружающие только об этом и говорили, пока Джинни не почувствовала, что сходит с ума. Хуаристы одерживали одну победу за другой, и всем было известно, что французы вот-вот покинут Мексику.

Император Луи Наполеон, вступивший в войну с Пруссией, нуждался в своих солдатах. Гордость Максимилиана была уязвлена. Он объявил, что был избран народом, поэтому не отречется от престола и не покинет верных ему людей и войска на милость хуаристов. По городу ходили ужасные слухи о зверствах и массовых убийствах, чинимых солдатами Порфирио Диаса.

— Этот Хуарес — настоящее чудовище! — восклицала Эгнес дю Сальм. — Говорят, он чистокровный индеец. Будь он испанцем, обладал бы большим благородством.