Маргарет Мур - Любовь слепа

— Она не успела. Они ездили кататься верхом, а потом хозяин уснул у себя в башне.

— А чем занималась она, пока он храпел?

— Закрылась на оружейном складе. Возилась со своим приданым.

Ричард выругался.

— Что, денег совсем не прислали?

— Кажется, нет.

— Ох, уж этот скареда сэр Томас! Если только доченька пошла в своего родителя, она вряд ли станет сорить деньгами, как сэр Джордж. А сколько там оружия?

— Не знаю. Сэр Джордж хочет поговорить об этом с тобой. И еще он сказал, что намеревается побеседовать с Рэйфом о стоимости помола.

— Почему? — потребовал Ричард, наклонившись вперед. — Он что, думает, что не надо повышать ее?

— Он ничего не сказал.

Ричард возмущенно откинулся назад.

— А ты и не спросил!

— Не все же отличаются завидной наглостью. Некоторые понимают, что значит помнить свое место. И некоторые…

—…поджимают хвост, радуясь, что за них думают и говорят другие! — ядовито закончил Ричард. Он помолчал, и лицо его прояснилось. — Ладно, нечего впадать в панику. Хозяин, который только что обзавелся женой, несомненно, будет куда больше трудиться на брачном ложе, чем по хозяйству. Так выпьем за сэра Джорджа и его молодую жену, и пусть же похоть горячит им кровь и мешает заниматься подсчетом доходов и расходов!

Подняв кубки, братья быстро осушили их.

Джордж не спешил подняться в свою опочивальню. Элайя удалилась после того, как слуги поставили на столы фрукты и вино, а он задержался, перебрасываясь шутками с гостями. К сожалению, ему стоило немалых усилий сохранять видимость спокойствия и не думать о том, что скоро Элайя окажется в его объятиях.

Открыв дверь своей комнаты, он споткнулся и чуть не упал. Элайя была уже в постели — совершенно обнаженная. Одеяло прикрывало ее безупречное тело до талии. Она не вздрогнула, не сделала попытки прикрыться и посмотрела на Джорджа с чуть заметной улыбкой.

Ну как прикажете вести себя с такой женщиной?

Джордж прокашлялся, стараясь держать страсть в узде. Очень важно, чтобы Элайя поняла, чего он ожидает от нее.

— Я недоволен твоим обращением с Гербертом Джоллиетом, — рассудительным тоном начал он.

— Я же объяснила, что устала, — спокойно ответила она. — И ты согласился, что домашние дела могут подождать.

Господь и святые угодники, хоть бы она натянула одеяло! Сохранять ясную голову стоило Джорджу немалых усилий.

— По правде говоря, я не ждал от тебя особого благонравия, однако и представить себе не мог, что ты будешь так груба с моим мажордомом.

Элайя надула губы, и Джордж нашел это зрелище, вкупе с тем, что она была совершенно раздета, невероятно возбуждающим — настолько, что подошел к окну и уставился в темное небо, убеждая себя, что должен прояснить все раз и навсегда.

— Я думал о тебе лучше, Элайя.

— Прости, что я нагрубила Герберту, — сказала она.

Он приблизился к кровати и сел рядом с ней, наматывая на палец длинную прядь ее волос. Жена не глядела на него.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива со мной, Элайя, — тихо произнес он.

Наконец она быстро взглянула на него.

— Я не доверяю этой парочке. Может быть, мне не следовало это говорить, однако я так думаю.

— Можешь не сомневаться, братья достойны твоего доверия. Когда ты узнаешь их получше, то согласишься со мной.

— Мне куда больше хочется узнать получше тебя, муженек.

— Очень скоро, Элайя, ты будешь знать меня лучше всех на свете.

Он встал и, отбросив куртку, принялся снимать сорочку. Затем подошел к столику, намереваясь задуть свечи, и только тут заметил их отсутствие.

— А куда девались свечи?

— Я приказала Эльме унести их. Зажигать так много сразу — мотовство.

— Понятно… — Джордж постарался подавить раздражение. Он снял сапоги и бриджи и тихо рассмеялся, скользнув под одеяло. — Выходит, мне придется пробираться на ощупь.

— Иди на мой голос. Слушайся меня, и не пропадешь.

Джордж схватил протянутую руку Элайи и, быстро перекатившись через нее, оперся на локти.

— Нет, Элайя, слушаться меня будешь ты. И приказывать сегодня буду я.

Элайя на мгновение застыла — но только на мгновение, поскольку легкие, как пух, ласки Джорджа и его становящиеся все более страстными поцелуи вскоре пробудили в ней иное, блаженное напряжение, и она не успела задуматься.

Затем, охваченная жгучим желанием, от которого плавились мысли, она забыла о его словах.

Но позднее, когда Джордж задремал рядом с ней, Элайя вспомнила и его слова, и его ласки. Он оказался опытным, искушенным любовником, и почти до самого конца вел атаку медленно, а потом превратился в страстного возлюбленного, который так стремительно овладел ею в их первую брачную ночь.

Ему захотелось приказывать… Захотелось, чтобы она слушалась его.

Но почему? Может быть, она что-то сделала не так? Или слишком спешила? Оказалась неловкой и неуклюжей? Наверное, она не сумела доставить ему наслаждение на брачном ложе!

Неужели и здесь она потерпела поражение?

Она не умеет танцевать. Не умеет петь. И шить она тоже не умеет. И манеры у нее отвратительные. И вот теперь, в довершение всего, оказывается, что она не умеет даже любить своего мужа как надо.

Что же Джордж скажет, когда выяснится, что она не умеет ни читать, ни писать? Что именно поэтому она упорно отказывается обсуждать хозяйственные дела с Гербертом?

Нетрудно представить, что подумает Джордж, хотя, конечно, он слишком хорошо воспитан и виду не подаст. Однако очень скоро начнет терять терпение. Станет раздражительным и сердитым. Наконец возненавидит ее, уверившись, что выбрал себе худшую во всем английском королевстве супругу. Он пожалеет, что вообще увидел ее, и, наверное, отошлет опостылевшую жену обратно к отцу.

Как же она все это вынесет?

Элайя почувствовала подступающие жгучие слезы и прижала к глазам кулаки, словно пытаясь загнать соленую влагу обратно.

Нет, она не станет плакать, слезы — удел глупцов. Это слабость, которую она не может себе позволить. Слезы — оружие неженок.

Кулаки медленно разжались, и она закрыла лицо ладонями, будто пряча свой позор от любопытных глаз.

Но слезы все текли и текли меж пальцев, и плечи ее начали вздрагивать от безмолвных рыданий.

— Джордж, пора вставать! — громко скомандовала Элайя. — Нечего валяться в постели все утро.

— Да ведь еще не рассвело…

— Тебе оттуда не видно! — воскликнула она и резко откинула полог кровати, так что Джордж зажмурился от яркого света. — Заутреня уже кончилась. Да и месса, наверное, близится к концу.

— Окна выходят на восток, — оправдываясь, отозвался Джордж. — Я не слышал колокола.

— Ты проспал — вот и не слышал!

— А ты — нет. Очень похвально, — одобрительно заметил он. — Но стоит ли удивляться, что я устал. Я не Геркулес, любовь моя. И не Эрот.

— Это верно, — отозвалась она тоном, который Джорджу совсем не понравился.

Приподнявшись на локте, он увидел, как Элайя надевает истертый кожаный пояс поверх вылинявшей, изрядно истрепанной мужской рубахи, не подшитый подол которой давным-давно превратился в бахрому. Джордж еле сдержался, чтобы не выругаться вслух. На Элайе был ее обычный наряд — бриджи, обрезанная юбка, мужская рубаха и пояс. А он так надеялся, что теперь она станет одеваться, как пристало супруге лорда!

— Говорю тебе, уже поздно, — повторила она. — Поднимайся!

Джордж решил, что сперва надо уговорить Элайю скинуть этот нелепый наряд, а уж потом он придумает, как заставить ее надеть приличное платье.

— Полежи со мной немного, — ласково предложил он.

На мгновение ему показалось, что жена колеблется, однако она чопорно поджала губы.

— Нам следует пойти к мессе. Это наш долг.

— Я знаю, в чем состоит мой долг, — ответил он, стараясь скрыть раздражение. Ясное дело, она не в настроении нежиться с ним в постели. Сегодня утром Элайя напомнила ему лошадь, под седло которой подложили колючку.

Джордж нехотя вылез из постели. Коснувшись ногой холодного каменного пола, он зябко поежился и обхватил себя руками.

— Господи, какой холод! Разожги же жаровню!

— Да ладно тебе, разве это холод? — пристыдила его Элайя. — Одевайся побыстрее — вот и не замерзнешь. — Она протянула ему его самые старые бриджи.

— А я хотел их выкинуть, — пробормотал Джордж и повернулся к сундукам с одеждой.

— С какой это стати? — поинтересовалась Элайя.

— Да с такой, что они едва ли сгодятся последнему нищему в деревне.

— Их же латали всего два раза! — возразила Элайя.

Джордж откинул крышку сундука и достал чистую белую сорочку.

— Разве я не говорил тебе, что денег у меня хватает?

— Но хватит ненадолго, если швырять их на ветер! — вспылила Элайя.

— Я не желаю одеваться как бродяга.

— Ну, тогда я буду их надевать.

— Не будешь! — заявил он, натянув длинную сорочку, доходившую ему до середины бедра. — Собственно говоря, тебе вообще не следует носить бриджи.

— Я всю жизнь так одевалась. Джордж снова принялся копаться в сундуке.

— Пока ты жила у отца, он был вправе следить — или не следить — за твоей одеждой. Однако теперь ты моя жена и живешь в моем доме, и я говорю тебе, что не потерплю таких нарядов.

— Но у меня нет ни одного подходящего платья.

— Надень зеленое. Эльма может подогнать его так, чтобы оно сидело на тебе получше, — сказал Джордж, доставая длинную шерстяную накидку алого цвета.

— Хорошо, я подумаю о твоей просьбе, — надменно произнесла Элайя.

Круто повернувшись, Джордж в изумлении уставился на нее.

— Элайя, я могу позволить себе выбросить эти обноски в окно, так же как и купить тебе столько платьев, сколько ты пожелаешь.

— Нечего хвалиться такими глупостями, — обиженно ответила она. — Я не люблю платья.

Джордж шагнул к ней и выхватил проклятые бриджи у нее из рук.

— Я не спрашивал, нравится ли тебе носить платья. Ты должна их носить! — Он размахнулся и швырнул рванье в окно.

Элайя вскочила, с яростью глядя на него.

— Да что же ты делаешь?!

— Это мой замок, и я могу делать все, что захочу!

Прищурившись, она сжала губы и скрестила руки на груди.

— Ты говоришь, как неразумное дитя!

— Я не дитя, — отчеканил он. — Я твой муж, и не желаю, чтобы ты разговаривала со мной в таком тоне.

— Если ты намекаешь на то, что я не желаю сюсюкать, жеманиться и льстить тебе, — да, я не собираюсь это делать! — вспылила Элайя, заливаясь краской. — И не жди от меня пустой светской болтовни. Наверное, тебе нравятся такие лицемерные особы, как леди Марго!

— Тебе уже было сказано: пожелай я взять в жены Марго, я давным-давно сделал бы это! — ответил Джордж, с трудом сдерживая гнев. Он вернулся к сундуку и достал свои самые нарядные бриджи: раньше он надевал их только по праздникам, однако сейчас ему было все равно.

— Может быть, тебе и следовало так поступить. Уверена, она бы тебе не отказала! А теперь я пойду в церковь.

— Никуда ты не пойдешь в таком виде! — возразил Джордж, поворачиваясь к своей строптивой жене.

— Уж не думаешь ли ты, что сможешь меня остановить? — поинтересовалась она и пошла прямо на него. Он еле успел отступить в сторону, но супруга постаралась весьма ощутимо толкнуть его плечом. Джордж поднял руку, замахиваясь, и вдруг застыл, тяжело дыша. Элайя изо всей силы хлопнула дверью.

Джордж набрал в легкие воздух и медленно выдохнул, надеясь успокоиться. Он подошел к туалетному столику и поплескал в лицо холодной водой; наклоняясь над тазом, он покачнулся, словно ему было нехорошо, и ухватился за край стола с такой силой, что пальцы побелели.

Господи, он чуть не ударил ее!

Его затопило чувство вины, и ему показалось, что душа его сгорает от стыда. Устало вздохнув, Джордж подошел к окну, невидящим взором уставившись в бледно-голубое небо с островками облаков.

Долгие годы, стремясь защитить тех, кто доверял ему, он подавлял в себе все сильные переживания, пока не стал любимым многими, очаровательным и добродушным сэром Джорджем де Грамерси. Человеком, которому неведомо, что такое гнев. Человеком, который всегда умел помирить других.

Так было, пока он не встретил Элайю Дугалл, пока не женился на ней и не обнаружил, что опасная вспыльчивость все еще тлеет в его сердце, готовая вспыхнуть и разгореться с удвоенной силой.

В окно он увидел, как Элайя широким шагом пересекла двор и зашла в церковь. Ну, он не собирается присутствовать на мессе, что бы она потом ни сказала.