Когда мы подъехали к фабрике, там уже было полно людей и техники. Проблесковые маячки двух полицейских машин и скорой наполняли воздух тревогой.

Пожарные уже локализировали огонь. По крайней мере, пламени нигде не было видно.

Я отыскала взглядом Галухина и пошла к нему. С удовлетворением заметила, что мажор двинулся за мной.

– Говорят – поджог, – Борис Евгеньевич не стал юлить и сразу двинул обухом по голове.

Никитин извинился, воспитанный, блин, и отправился к полицейским, составлявшим протокол на капоте своей машины.

– Точно? – переспросила, потому что не хотелось верить.

– Куда уж точнее, – вздохнул Галухин, – окно разбили именно в пристройке нового цеха и бутылками с горючей смесью забросали. Повезло, что внутрь одна только попала. А на улице дождь шёл сильный – не разгорелось.

– А оборудование? – мне поплохело лишь при одной мысли, что придётся заказывать его заново. В прошлый раз на доставку ушло несколько месяцев.

– Не знаю, внутри ещё пожарные – не пускают пока.

Дождь снова припустил, но мы остались стоять на том же месте, нахохлившиеся как воробьи. Ждали новостей. Надеялись на чудо и молились. Я так точно.

Наш директор развил активную деятельность. Он побеседовал с полицейскими. Затем с пожарными. Походил с ними под разбитым обгоревшим окном, изучая оставленные следы и улики.

А я смотрела на него издали, пытаясь себе запретить им любоваться, но снова и снова находя взглядом высокую фигуру в сером костюме. Начавшийся дождь покрыл его более тёмными пятнами, а затем разводами. Мажор тоже не подумал о зонте.

Его намокшие волосы начали блестеть от покрывавших их капель. Он то и дело проводил по ним ладонью, убирая лишнюю влагу, так и норовившую стечь по лицу.

И тут он поймал мой взгляд. Я замерла и уже хотела отвернуться, но Никитин кивнул мне и ободряюще улыбнулся. Мол, всё будет нормально, прорвёмся.

Я почувствовала, как тепло растекается в животе и поднимается выше. И дождь, и ночь, и поджог вдруг отошли на второй план.

Из здания вышли полицейские. Один из них подошёл к мажору, что-то сказал и махнул рукой на вход. Максим покивал, соглашаясь, и двинулся к нам с Галухиным.

Мы напряглись в ожидании. Я так точно.

– Идём, – позвал мажор, – они уже всё потушили. Оценим ущерб.

26

Внутри было грязно, натоптано и пахло гарью. Разбитое окно оплавилось и почернело, как и стена под ним.

Но самое главное – рабочие вчера не успели смонтировать установку и закрепить на предназначенном ей месте... под этим самым окном.

– Нам пи...ц как повезло, – озвучил Галухин общую мысль.

– Вот уж точно, – отозвался Никитин.

Я промолчала, и так было ясно, что кто-то на небесах нам покровительствует. Ущерб минимальный. Здесь всего-то и надо, что вымыть, проветрить и сделать небольшой косметический ремонт. И то ремонт может подождать, пока не наладим производство.

– Лишь бы они снова не попытались...

Мы с мажором переглянулись. А вот это было вполне реально. Как только поджигатели узнают, что их замысел провалился, наверняка попробуют снова. И на этот раз они могут оказаться более удачливыми. А мы наоборот.

– Я этого не допущу! – решительно заявил Никитин, и я как-то сразу ему поверила. Этот не допустит, сделает всё, в лепёшку разобьётся, но ни пяди земли русской врагу не отдаст. – Теперь на фабрике будет настоящая охрана и пропускной режим.

– А вот это правильно! – поддержал Галухин. – Если нам кто-то суёт палки в колёса, надо принимать меры, а не надеяться на лучшее.

– А пока я не подберу охранное агентство, будем дежурить здесь по ночам. Парами. – мажор почему-то посмотрел на меня, но обратился к зав. производством. – Сегодня я останусь... Борис Евгеньевич, не составите мне компанию?

Галухин растерянно глянул на него, явно не ожидая такого завершения и без того беспокойной ночи.

– Максим Сергеевич, у жены давление, не хочу одну её оставлять надолго. Давайте я кого из сыновей пришлю... – и тут же замялся.

А Никитин скривился. М-да, знакомство с сыновьями Галухина у нашего директора выдалось искромётное. Причём искры из глаз летели в прямом смысле этого слова.

– Не надо, Борис Евгеньич, – вмешалась, – я останусь сегодня.

Мужчины посмотрели на меня. Галухин с благодарностью. А вот во взгляде мажора было нечто совсем иное. Но проанализировать и понять, что же это такое, мне не дали. Никитина позвали полицейские, требовалось что-то подписать.

Разошлись все нескоро. Прошло не меньше часа, пока мы с мажором остались одни в тёмном здании фабрики.

Никитин предложил выключить свет, чтобы видеть, что происходит на улице. И я была с ним согласна. Мы перешли в административную часть, где не пахло гарью. Хотя сам запах, кажется, въелся в мою одежду и волосы, и преследовал теперь даже в офисных помещениях.

У нас была душевая для сотрудников. И я обязательно сходила бы туда, если бы нашла во что переодеться.

Никитин, казалось, прочитал мои мысли.

– У меня есть чистая рубашка в кабинете. Если хочешь...

Я хотела, поэтому кивнула. Даже не подумала, как останусь с ним наедине, одетая лишь в одну рубашку. Или наоборот, представила это слишком ярко и потому согласилась...

Я пошла за ним в кабинет. Было странно идти по тёмной пустой фабрике. Даже немного страшновато. Поэтому не решилась остаться одна.

Мажор ничего не сказал, и я решила, что он не возражает. Тенью вошла за ним в кабинет. Никитин открыл шкаф, снял с вешалки рубашку и протянул мне.

Когда он отвернулся, я коснулась её носом и глубоко вдохнула. Она была чистой, но мне казалось, что я улавливаю лёгкий оттенок притягательного мужского аромата.

Именно – притягательного... Чем больше я узнавала мажора, тем больше он мне нравился. Его твёрдость, настойчивость, умение принимать решения и не отступать от них... Не могу сказать, что влюбилась, но меня к нему тянуло.

Даже несмотря на наличие невесты...

Впрочем, как раз близкое присутствие Элины хоть немного остужало мой пыл. Потому что я прекрасно понимала, даже если что-то и будет, это будет на один раз. Без вариантов.

Так ли долго у меня не было мужчины, чтобы решиться переспать с боссом?

– Иди в душ, а я пока обойду территорию, – прервал мои размышления голос Никитина.

– Нет, я с тобой, – сказала раньше, чем подумала. Но отступать не собиралась. Оставаться здесь одной в темноте слишком страшно. Пойду с ним, а запах дыма как-нибудь перетерплю.

Показалось, что по губам мажора скользнула усмешка, но всё же здесь было слишком темно, чтобы быть в чём-то уверенной на все сто процентов. Поэтому я не стала заострять на этом внимание.

– Хорошо, пойдём, – он двинулся вперёд.

Я повесила рубашку на спинку стула и последовала за ним.

В практически полной тишине мы шли по переходам и помещениям фабрики. Был слышен только звук шагов и наше дыхание, да однажды за окном проехала какая-то машина.

– Надо взглянуть и на улице, – сообщил Никитин, когда мы обошли всю фабрику, – ты со мной?

Я только кивнула, даже не думая, что в такой темноте он вряд ли это увидит. Но сейчас между нами царило столь полное взаимопонимание, что Максим даже не обернулся, чтобы получить мой ответ, просто протянул руку. Я приняла её и почувствовала себя гораздо увереннее.

Мы вышли во влажную ночь. Дождь вновь закончился, но низкие серые тучи         полностью скрывали небо.

Мы молча обошли вокруг зданий, не встретив по пути ни одного живого существа.

Когда мы вернулись внутрь, я почувствовала облегчение. Всё-таки внутри стен родной, пусть и пустой сейчас фабрики, мне было намного сопкойнее.

– Иди в душ, – предложил Никитин.

Я уже почти согласилась, как вдруг вспомнила:

– Я оставила рубашку наверху.

– Иди, я принесу, – ответил он тихо и не глядя на меня.

Женская душевая представляла собой большое помещение, разделённое на две половины высокой кирпичной перегородкой. Первая часть служила для раздевания. Здесть стояли скамейки, стулья, по стенам висели крючки. Андрей Иванович поначалу думал поставить шкафчики, но особого спроса не было, поэтому так всё и осталось.

За перегородкой расположились в ряд душевые отсеки без дверей.

Я включила свет и скинула одежду в раздевалке, повесив на крючки, чтобы с утра можно было снова надеть. Не буду же я щеголять в рубашке босса, когда мои коллеги придут на работу.

Включила горячую воду и позволила её струям стекать по моим волосам, коже, представляя, что это мужские руки ласкают меня.

Пора прекратить. Я не должна поддаваться этим фантазиям, скорее всего, если я позволю им завладеть мной, потом буду жалеть.

Не открывая глаз, взяла с полки оставленный кем-то шампунь, тщательно намылила волосы, а затем и всё тело. Мои движения были медленными, плавными и ласкающими.

Я шикнула на тонкий голосок здравого смысла – всё равно здесь никого нет, кроме меня, всё равно никто не видит. Ладони продолжали скользить по телу, а фантазии разгораться.

Вода смыла шампунь, и я открыла глаза.

Прислонившись плечом к перегородке, стоял мажор и комкал в руках белую рубашку.

27

Я подавила первое желание прикрыться руками. Он уже всё видел. Причём, уверена, рассмотрел во всех подробностях.

Но Никитин не двигался с места, просто смотрел на меня. В его глазах застыл вопрос. Он спрашивал моего согласия.

Вместо ответа, глядя прямо ему в глаза, я снова провела ладонями по телу, лаская себя. Его и без того тёмный взгляд стал по-настоящему чёрным, тьма полностью затопила радужку.

Не глядя, Макс бросил принесённую рубашку на перегородку и начал растёгивать пуговицы на одежде. Каждый раз, прежде чем снять что-либо, он снова смотрел на меня.

Во рту пересохло. Раз за разом я сглатывала сухую слюну. Кажется, мною овладело какое-то безумие. Потому что все мысли, объясняющие, почему мы с мажором не должны этого делать, куда-то улетучились.

Я хотела его. Он хотел меня. Всё остальное было неважно. Потому что остальной мир, то, что осталось снаружи, за стенами этой фабрики, будет иметь значение только завтра. Утром. Когда мы проснёмся, и реальность снова закуёт нас в кандалы правил и обязательств.

Сейчас здесь были только мы одни. И наше желание.

Оставшись обнажённым, Макс неспеша двинулся ко мне. Он шёл медленно, не торопясь, словно давая мне возможность передумать.

Но я вовсе не собиралась этого делать. Поэтому, когда до Никитина оставалось несколько шагов, я рванула ему навстречу.

Наши губы не просто встретились, они схлестнулись, как два борца на ринге, вжимаясь друг в друга, переплетаясь, пуская корни. Я забыла, как нужно дышать, но он стал моим вторым дыханием.

Я поняла, что мы снова вернулись под душ, только когда по мне потекли горячие струи воды. Но и это было неважно. Я бы и так не замёрзла, потому что сейчас по моим венам текла чистая раскалённая страсть.

Максим прижал меня к стене, и я обхватила его ногами, помогая, вбирая его в себя, вторя его движениям. Раз за разом, до бесконечности.

Мы взорвались вместе, одновременно. Кажется, я кричала, потому что у меня заболело горло. Мышцы дрожали, тело вибрировало в унисон с рваным, прерывистым дыханием.

Повинуясь гравитации и его разжавшимся объятиям, я сползла на пол. Макс опустился вслед за мной, опираясь рукой о стену у меня над головой.

Вода всё ещё била по нашим телам, Никитин потянулся и закрыл кран. В наступившей тишине слышался только звук падающих на плитку капель и наше сбившееся дыхание.

Что с нами только что произошло? Что за ураган смёл все мои сомнения и стыд?

Я никогда раньше не испытывала подобных эмоций. Для меня только что открылось значение слова «крышесносный», потому что этот секс был именно таким.

Я услышала сдавленный смешок и подняла глаза.

Мажор с каким-то шальным весельем в глазах смотрел на меня.

– Ты знаешь, это смешно, но я снова хочу тебя, – это были первые слова, прозвучавшие в душевой.

Они опалили меня огнём, заставляя принять протянутую руку мажора и медленно подняться вслед за ней. Я не видела ничего смешного, потому что полностью разделяла его желания.

– Иди сюда, – велел он, и я с радостью послушалась, двигаясь вслед за ним к раздевалке.

Макс присел на скамейку, и я опустилась на него сверху. Скользнула так уверенно, будто сотни раз делала это прежде. Он закрыл глаза и откинул голову назад, отдаваясь в мою власть.

И я не приминула ею воспользоваться. Это была моя скачка. И я стала лучшей наездницей в этом забеге, завершившемся долгим искрящимся фейерверком.