Райан не любил оказываться на вторых ролях. Всю жизнь он остерегался полагаться на других. Но теперь ему не предоставлялось выбора.

– Не волнуйтесь, вы их абсолютно не интересуете. – Повернувшись спиной к ветру, Стирлинг раскурил трубку и бросил спичку в воду. – Что же касается наших с вами дел… Если вы будете чаще мелькать в городе, то человек Барзана быстрее проявит себя. Заставьте его совершить оплошность! Но сами соблюдайте максимальную осторожность. Нам нужны имена всех людей, с которыми вы имеете дело. Не появилось у вас в последнее время новых знакомых?

Райан пожал плечами:

– Можете записать Игоря Макарова. Это русский художник, эмигрант.

Стирлинг сделал пометку в блокноте.

– Теперь вы будете у нас под круглосуточным наблюдением.

– Только не забудьте поставить в известность русских и израильтян. Они бьют тревогу, стоит чужой машине задержаться около их посольств на пару минут, не говоря о целой ночи.

Вряд ли в целом мире нашлась бы более безопасная улица, чем Палас-Грин, где стоял дом Гриффита, но Райан там чувствовал себя как в тюрьме. Неподалеку обитали леди Диана и принц Чарльз, тут же располагались всевозможные посольства, охранявшиеся, как неприступные крепости. Но русские и израильтяне были помешаны на безопасности больше остальных: все на свете вызывало у них подозрение. Грейберн-Мэнор – резиденция Гриффита на Палас-Грин – стоил бешеных денег, зато здесь можно было особенно не тратиться на системы охраны.

Стирлинг постучал трубкой о перила, вытряхивая пепел на уток, которых только что заботливо кормил.

– Осторожность и еще раз осторожность, Уэсткотт!


Увидев Лорен, Виола ахнула от удивления. На Лорен были узкие замшевые брючки, заправленные в сверкающие кожаные сапоги до колен, и черная водолазка, обтягивающая красивую грудь. Ремень с серебряной пряжкой в форме витой морской раковины подчеркивал тонкую талию. Но больше всего остального поразила Виолу прическа Лорен: вместо привычного узла она увидела роскошные волны волос, свободно падающие на плечи.

– Тебе очень идет!

– Ты о волосах? Спасибо. Решила попробовать новую прическу. – Лорен улыбалась и выглядела счастливее, чем когда-либо прежде.

– И где же мы будем знакомиться с твоим русским художником? – Виола еще не оправилась от изумления, что поиски Лорен увенчались успехом.

– В пиццерии «Помодоро» в Найтсбридже. Игорь любит пиццу.

Виола надеялась, что встреча не затянется: ей хотелось заглянуть в кабаре и найти там своего чеха. Разлука длилась уже два дня, которые показались Виоле двумя годами. Ей еще не приходилось встречать мужчину, способного творить такие чудеса.

– Идем! – Виола накинула шубку из красной лисы.

Им пришлось томительно долго ползти в машине по Бромптон-плейс, и в итоге они опоздали. От автомобиля в Лондоне одни неприятности! Виола уважала Лорен за ее решение не покупать машину.

– Райан и Игорь уже на месте, – сказала Лорен, увидев знакомый «Астон-Мартин».

Виола недоумевала, когда это Лорен и Райан успели стать друзьями. Она была не намного старше Лорен, но все равно питала к ней материнские чувства. За последние недели они сблизились еще больше, и Виоле не хотелось, чтобы Лорен связывалась с Райаном Уэсткоттом. Он переспит с ней и бросит – так же, как поступил с ней самой мерзавец Клайв! Одного поля ягодки!

Потребовалось еще минут десять, чтобы найти местечко для парковки на узкой Бошам-плейс и вернуться назад, к пиццерии, любуясь чугунными георгианскими балкончиками. На этой короткой улице, известной больше шикарными антикварными салонами, нашли приют несколько неплохих ресторанов.

«Главное – побыстрее отделаться от этой волынки!» – думала Виола, устремляясь вниз по узкой лесенке.

В пиццерии царил мрак, и Виола прищурилась, привыкая к потемкам. В маленьком зале не было ни одного свободного столика. В углу стояло пианино, бренчавший на нем человек громко пел по-итальянски. Судя по всему, профессионалом он не был. Посетители подпевали, смеялись и пили кьянти.

– Вот они! – Лорен помахала рукой.

Райан Уэсткотт, поднявшись, помахал в ответ, и Лорен стала протискиваться к нему среди столиков. Виола следовала за ней, с удивлением замечая, что мужчины при приближении Лорен смолкают и впиваются глазами в ее соблазнительную фигуру. Распущенные светлые волосы добивали выживших.

– Что-то вы поздно, – сказал Райан с упреком.

– Это из-за меня… – начала Виола, но внезапно замолчала, словно прикусила язык; перед глазами у нее поплыли круги.

– Познакомьтесь: Виола Лейтон, Игорь Макаров.

Виола вежливо улыбнулась, хотя ей хотелось визжать от восторга: из-за столика навстречу им поднялся тот самый чех!

Однако в следующий момент ее охватил нестерпимый стыд. Боже, что же делать?! Надо побыстрее все ему объяснить! Но как?..

Виола с ужасом наблюдала, как недоумение в его карих глазах сменилось болью, потом гневом и, кажется, даже ненавистью…

8

Представив Виолу Игорю, Райан взял у Лорен пальто и повесил его на вешалку перед их закутком, рядом со своей потертой кожаной курткой.

– Что это с Виолой? – спросил он шепотом, садясь рядом с ней.

Лорен пожала плечами: она и сама не могла понять, почему ее подруга сегодня так молчалива. И Виола, и Игорь уставились на певца, словно непременно хотели вникнуть в смысл его итальянской песни.

– Я же просил, чтобы она оделась поскромнее! – шепнул Райан Лорен на ухо, покосившись на шубу Виолы.

Лорен улыбнулась:

– Это ее повседневные меха.

– Боже!

Райан тоже широко улыбнулся ей – и это была первая открытая улыбка за все время их знакомства. От обычного воинственного выражения не осталось следа, и Лорен сразу стало с ним легко и спокойно.

– Я видела твою машину. Где Игги?

– Со мной. На обратном пути ты сможешь ее приласкать.

Певец ненадолго умолк. Лорен перехватила взгляд Игоря и улыбнулась. Он в ответ неуверенно усмехнулся. Она обратила внимание на слишком широкие лацканы его пиджака, давным-давно вышедшие из моды, и ей вдруг стало грустно. Они, идя сюда, постарались одеться попроще, он, наоборот, принарядился…

– Какую пиццу предпочитаете? – обратилась Лорен к Игорю.

– Мы уже сделали заказ, – ответил за него Райан. – Оказывается, «Пепперони» с тонной анчоусов – любимое лакомство Игоря.

Виола по-прежнему мрачно молчала. Лорен знала, что анчоусы вызывают у нее ужас, но вряд ли это могло так испортить ей настроение…

– Я бы хотел, чтобы Игорь пришел завтра в «Рависсан», – сказал Райан, наливая Лорен и Виоле кьянти из стоявшего на столе кувшина. – Он уже уволился с рынка и теперь может полностью сосредоточиться на живописи.

– Отлично! – Лорен снова улыбнулась Игорю, который почему-то сидел красный, как рак, то и дело одергивая свой потертый пиджак.

Лорен толкнула Виолу ногой под столом, и та выпалила:

– Мы будем счастливы видеть вас в своей галерее. – Да что с ней?! Несмотря на врожденный снобизм британской аристократки, Виола умела общаться с любыми людьми: она была слишком вежлива и добродушна, чтобы обидеть ближнего. Почему же сейчас она так замкнута?

– За Игоря! – Райан поднял рюмку.

Лорен и Виола присоединились к его тосту, но рюмка Игоря осталась стоять. Казалось, его огромная лапа сейчас превратит ее в осколки. Лорен заставила себя отвести взгляд от его рук и вопросительно посмотрела на Райана.

– Я хочу выпить за Анатолия Марченко, – неожиданно проговорил Игорь сдавленным голосом. – Мир его праху! – И он одним глотком осушил рюмку.

– Он был вашим другом? – спросила Лорен и, когда Игорь кивнул, сочувственно улыбнулась. – Я читала в самолете его книгу «Жить, как все».

– Перестройка пришла слишком поздно… Поздно для Толи.

– Марченко умер в тюрьме? – Райан подлил Игорю вина.

– Восьмого декабря восемьдесят шестого года, – ответил Игорь.

Лорен перехватила вопросительный взгляд Виолы, которая не была сильна в умных беседах.

– Анатолия Марченко сажали, выпускали и снова сажали на протяжении тридцати лет, – сказала она. – Он писал: «После освобождения из лагерей страдания только начинаются…» Законом запрещалось находиться в Москве больше трех дней, не имея разрешения на проживание. За три нарушения этого правила – новый суд и тюремный срок.

– Закон требует, чтобы люди имели эти разрешения, но власти не выдают их бывшим заключенным, – добавил Райан. – Обычная советская уловка.

– Вы познакомились с Анатолием в ГУЛАГе? – спросила Лорен. Игорь нехотя кивнул, и Лорен, набравшись смелости, задала еще один вопрос: – За что вас посадили?

– Я – художник и хотел, чтобы люди видели мои работы. И я выставлял их, когда это было запрещено.

– Вас приговорили к тюремному заключению за то, что вы выставляли собственные картины? – в ужасе переспросила Виола.

– Да. – Игорь напрягся и отодвинулся подальше от нее. – Только повод был другой. Несколько моих картин купили, и меня обвинили… Не знаю, как это сказать по-английски.

– В спекуляции? – подсказал Райан.

– Да.

– Понимаю… – тихо отозвалась Виола, опустив глаза.

Лорен видела, что Игорь старается не замечать Виолу, упорно ее игнорирует. Неужели дело в дорогих мехах? А может, причина – прекрасная дикция Виолы, манера четко произносить каждый слог, подчеркивая свое аристократическое происхождение? Райан тоже усвоил британский акцент, проведя в Англии не один год, но не гнушался сленга, что делало его похожим на американца. Сама Лорен выросла за границей, хотя ее мать была англичанкой и не могла похвастаться безупречным английским.

Рассказ Игоря невозможно было слушать без волнения. Лорен нашла под столом руку Райана, крепко сжала ее и тут же отпустила. Она читала о том, как советские художники попадали в тюрьмы за попытки выставлять свои картины, но раньше слабо в это верила.

– Когда вы присоединились к Эли Белютину? – спросил Райан.

– В шестьдесят первом – еще до Манежа и Хрущева.

– Кто такой Манеж? – поинтересовалась Виола. Игорь пил вино, явно не собираясь ее просвещать, так что объяснять пришлось Лорен.

– Манежем называется Центральный выставочный зал в Москве. Белютин устроил там первую с начала двадцатых годов выставку авангардного искусства. Сколько человек в ней участвовало, Игорь?

– Шестьдесят. Больше двухсот пятидесяти картин.

– И сколько из них ваши? – спросил Райан. Игорь с усмешкой показал три коротких пальца.

– Никита Хрущев посетил выставку и сразу ее закрыл, практически запретив тем самым современное искусство. Власти требовали, чтобы живопись утверждала советскую догму. – Лорен смущенно улыбнулась Игорю. – Только я забыла, как это называется.

– Социалистический реализм в искусстве.

– Белютин развивал в своих учениках творческие способности независимо от государственных теорий, – добавил Райан и жестом потребовал еще один кувшин кьянти. – За это он попал вместе со своими учениками под запрет. Они переехали из Москвы в Абрамцево, чтобы переждать бурю.

– Поразительно, прошло целых четверть века, прежде чем им снова разрешили выставляться! А почему вы не остались с ними в Абрамцеве? – спросила Лорен.

Игорь пожал плечами.

– Молодость. – Он простодушно улыбнулся официантке, принесшей пиццу. – Горячая голова…

Лорен ждала, что он разовьет свою мысль, но Игорь замолчал. Казалось, его больше всего интересует сейчас официантка, ставящая перед ними тарелки.

Попробовав пиццу, Лорен разочарованно вздохнула. Анчоусов в ней было гораздо больше, чем нужно, и в результате пицца «Пепперони», которой славился «Помодоро», утратила свой знаменитый вкус. Зато Игорь с жадностью набросился на пиццу, да и Виола, ненавидевшая анчоусы, лицемерно расхваливала блюдо.

– Я тоже когда-то был горячий, – признался Райан. – Я ведь провел молодость в Лос-Анджелесе.

Лорен удивилась, как она раньше не угадала в нем калифорннйца. Райану были присущи дерзость и непочтительность, отличающие жителей Западного побережья, презрение к властям и к любым кастовым условностям.

Игорь внимательно посмотрел на него – может быть, почувствовал в Райане нечто родственное.

– Я показывал свой работы на вокзалах. Я хотел, чтобы их все видели.

– За это вас снова посадили в тюрьму?

– Нет. Не знаю, как сказать… – Игорь покрутил пальцем у виска.

– Сумасшедший дом? Психушка? – догадался Райан.