– Да, у нас есть такие сведения. – Стирлинг отхлебнул еще пива. – Но меня беспокоит, что Маркус заявляется сюда уже в третий раз за полтора месяца.

– Разве вы за ним не следите?

– Не так громко!.. – Стирлинг состроил фальшивую улыбку и оглянулся. – Мы не можем уследить за всеми людьми Барзана. Он не поручил бы грязную работу своему главному подручному. Маркус специализируется на оффшорных поездках. Надо выяснить, что ему вдруг здесь понадобилось.

– Неужели у вас нет никаких догадок?

– Мы этим занимаемся. В последний раз мы пустили за Маркусом «хвост», но наш человек упустил его в тумане. Однако мы знаем, что Маркус посещал кого-то на Гросвенор-сквер. Он снова появился в «Сент-Джеймс-клаб» только следующим утром.

– Ночевал у какой-нибудь бабенки – велика важность!

– В том же квартале проживает Лорен Уинтроп.

– Ну и что? Там десятки жилых домов.

– Видите ли, Лорен Уинтроп начала работать в картинной галерее как раз в тот момент, когда в Лондоне, по нашим сведениям, поселился человек Барзана.

Причем можно не сомневаться, что она рано или поздно обязательно обратит на себя внимание Гриффита: ведь Лорен как две капли воды похожа на свою мать, Каролину Армстронг. Потом в Лондон начинает наведываться правая рука Барзана и навещает кого-то, кто живет по соседству с Лорен Уинтроп… – Стирлинг помолчал, дожидаясь, пока мимо них пройдет бармен. – Кроме того, на нее внезапно обрушилась очень крупная сумма денег. Не многовато ли совпадений?

– Вы же говорили, что ее сделка с недвижимостью не вызывает подозрений.

– Говорил. Но такие международные сделки очень трудно отследить, тем более когда за этим приглядывает Дэвид Маркус. Он уже отмыл таким образом для Барзана бесчисленные миллионы и вышел сухим из воды. Доказать что-либо крайне трудно…

– Лорен ни при чем! – отрезал Райан. Он вспомнил, как она испугалась, когда он прижал ее к шкафу и заставил рассказать, что ее тревожит. Если женщину так легко напугать, из нее не выйдет Мата Хари.

– В любом случае пора ее испытать, – заявил Стирлинг. – Пускай встретится с Ти Джи. Только не предупреждайте ее заранее, пусть все получится как бы случайно. Держу пари, она попытается понравиться Ти Джи, чтобы снова оказаться на Палас-Грин. И это ей, скорее всего удастся: ведь она – дочь Каролины Армстронг! Во второй раз она будет знать о встрече заранее и, если ей действительно поручено убить Ти Джи, непременно как-нибудь выдаст себя. Мы выведем ее на чистую воду.

– Самое дикое предположение из всех, какие мне доводилось слышать! Она здесь совершенно ни при чем, ручаюсь чем угодно!

Стирлинг вынул из кармана трубку и начал хлопать себя по другим карманам в поисках спичек. При этом он не спускал глаз с Райана.

– Вы с ней, часом, не спутались?

– Нет, – быстро ответил Райан.

Внезапно он поймал себя на том, что впервые за много лет стал смотреть вперед, а не вспоминать прошлое. И это каким-то образом связано с Лорен… Нельзя прожить всю жизнь, оглядываясь через плечо! Лучше бы Барзан совершил свой бросок побыстрее, чтобы потом можно было зажить по-человечески!

– Это хорошо, – негромко произнес Стирлинг. – Ведь если она попытается убить Ти Джи, вам, возможно, придется… – Он нашел спички, разжег трубку и, глядя Райану в глаза, закончил: – Не хочу, чтобы вы испытывали колебания.

11

– Все-таки странно, что Лорен не пришла – это совсем на нее не похоже, – сказала Виола Игорю. Они ждали в театральном фойе, пока Райан заранее заказывал напитки для антракта.

Игорь молча пожал плечами, и Виола тяжело вздохнула. Ей уже хотелось, чтобы этот вечер побыстрее закончился. Райан злился, что Лорен не пришла, и за всю дорогу до театра не проронил ни слова, а Игорь все время поглядывал на нее так, словно в случившемся была виновата она.

– Готово! – объявил Райан, вернувшись. – Два джина и одна водка.

Билетер провел их к креслам. Виола села посередине, Райан и Игорь – по бокам от нее. Заглянув в программку, Виола спросила Игоря:

– Ты знал Бориса Гребенщикова в России?

Игорь покачал головой:

– Россия большая… Гребенщиков жил в Ленинграде, а я – в Москве… и в тюрьме.

Виола замечала, что он быстро прогрессирует в английском. Особенно это касалось произношения – запас слов у него был еще явно маловат.

– Он гитарист?

– Да. Еще он пишет песни и сам поет.

– По-русски? – Виола боялась заскучать на длинном концерте.

– Я слышал одну его песню по-английски, он записал ее в Америке. Называется «Молчание радио».

Виола изучила программку подробнее. Оказывается, певца исключили из института за участие в рок-концерте, официально он был признан только недавно.

– Неужели все его записи делались подпольно?

– Некоторые песни ему запрещалось петь, некоторые приходилось петь не так, как хотелось. Ему повезло, что он не попал в зону.

В зале начал гаснуть свет, и на сцене появился человек с гитарой. Кольца на всех пальцах, узкие кожаные брюки, наполовину расстегнутая черная рубашка, цепочки с какими-то кристаллами и медальонами на груди. Темно-русые волосы были забраны на затылке в косичку, в ухе поблескивала золотая серьга. У певца был такой мужественный профиль, что Виола затаила дыхание.

Игорь бросил на нее быстрый взгляд и понимающе улыбнулся.

– Русские мужчины! – прокомментировал он.

Со сцены понеслись песни на английском языке, но Виола все равно многого не понимала. Она не привыкла к тому, чтобы в эстрадных песнях затрагивались такие глубокие философские темы. Последняя песня перед перерывом была посвящена любимым британским певцам исполнителя – группе «Кокто твинз».

– Кто это такие? – спросила Виола, когда зажегся свет.

– Авангардные музыканты, – ответил Райан, вставая. – Жаль, что Гребенщиков возвращается к себе домой.

– Это он в Советском Союзе так приоделся? – удивленно спросила Виола. Борис был одет совершенно по-западному, и она уже решила, что он посетил перед концертом Камден-Лок – лондонский район, ставший недавно Меккой молодежной моды.

– Да, сейчас там многие так одеваются.

– По крайней мере, теперь они могут сочинять и петь, что хотят, – заметила Виола, направляясь в буфет.

Впервые в жизни для нее наполнилось смыслом понятие «свобода самовыражения». Раньше, слыша эти слова, она представляла себе исключительно танцоров балета, остающихся на Западе и открывающих счета в швейцарских банках.

– Вы меня отпустите? – спросил Райан. – Мне сегодня еще нужно посмотреть кое-какие бумаги.

Виола и Игорь кивнули, но, когда Райан ушел, Виоле тут же стало не по себе. Казалось бы, ей предоставлялся удобный шанс, но как его использовать? Арчер всегда твердил, что женщины не умеют слушать – им больше нравится звук собственного голоса. Виола решила, что пусть Игорь говорит, а ей лучше помалкивать. Но какую тему ему предложить? Может быть, балет? Кажется, все русские обожают музыку своих великих композиторов, например Чайковского. А еще – длинные сложные романы своих великих писателей с непроизносимыми фамилиями…

– В мае в «Ковент-Гарден» выступает Большой. Мухамедов будет танцевать в «Баядерке».

Услышав эту тираду, Игорь посмотрел на Виолу, как на ненормальную. Неужели его не интересует величайший в мире танцор? Все билеты на гастроли были распроданы заранее, а если и продавались до сих пор, то в десять раз дороже номинальной цены.

– Не люблю балет. – Взяв со стойки бокалы, Игорь протянул один Виоле. – Все эти бабочки в тапочках…

Дождавшись звонка, они заняли свои места. Виола почти не слушала музыку: она вспоминала все, что произошло у них с Игорем той невероятной ночью. Вдруг в этом не было никакого волшебства? Вдруг ее попросту покорил разнузданный секс и не было ни малейших оснований воображать, будто между ними возник душевный контакт? Во всяком случае, сейчас ей никак не удавалось пробудить в нем интерес.

Когда опустился занавес, Игорь вскочил и закричал:

– Браво!

– Может, пойдем за кулисы, поговорим с ним? – предложила Виола.

– Нет! – Игорь схватил ее за руку – это было первое прикосновение после той ночи – и потащил по проходу, прочь от сцены. – Гребенщикову надо возвращаться, я много времени провел в тюрьме. У меня дурная слава. Кто знает, сколько времени продержится эта гласность?

– Ты прав, – согласилась Виола, торопясь за ним. – Падение Берлинской стены – еще не все. Перестройка – это слишком ненадежно. Неизвестно, что принесет завтрашний день…

В такси Виола продолжала напряженно размышлять, как ей быть. Обычно, когда кавалер провожал ее после концерта домой, она приглашала его пропустить рюмочку. С Игорем все было сложнее: не решит ли он, что она на него покушается, если услышит такое предложение? Меньше всего ей хотелось усугубить ситуацию.

И у своего дома Виола решилась и нырнула головой в омут.

– Хочешь взглянуть на моего Сороллу? – Она слышала, как Игорь признавался Лорен, что преклоняется перед Сороллой – своим любимым импрессионистом.

– У тебя дома есть Хоакин Соролла?

– Да.

– Хочу!

Виола улыбнулась, заранее предвкушая, как поразится Игорь, обнаружив, что она владеет двадцатью тремя работами испанского живописца.

Ограда с пиками, увенчанными золотыми листьями, окружала ухоженный сад, посреди которого красовался английский дуб, посаженный еще при Кромвеле, фасад дома, протянувшийся на пятьдесят футов, был необычен даже для роскошного района Белгрейвия; треугольный портик с дорическими колоннами свидетельствовал о богатстве, полученном традиционным способом – в наследство от далеких предков.

Игорь заплатил таксисту, Виола решительно взяла его за руку и повела по ступенькам мимо каменных кадок с тюльпанами. Дворецкий обычно не тушил в доме электричество даже в отсутствие хозяйки. Из окон лился свет хрустальных люстр, и Игорь мог заранее подготовиться к обстановке, в которой ему предстояло оказаться, – к затянутой шелками гостиной с бесценной мебелью, по большей частью французской.

Когда Виола ударила бронзовым молоточком дверь, Игорь удивленно спросил:

– Ты без ключа?

Виола пожала плечами. У нее не было привычки носить с собой ключи: дома всегда находился кто-нибудь из прислуги.

Через несколько секунд Чисвик распахнул перед ними дверь. Его не мог не удивить спутник хозяйки, особенно его поношенный костюм, однако по облику дворецкого нельзя было угадать его эмоций.

– Мадам?

– Чисвик, возьмите у мистера Макарова… – Она чуть было не сказала «пальто», хотя сомневалась, есть ли вообще среди пожитков Игоря такой предмет. – Зонтик. Пусть Милли принесет нам кофе в… – Новая заминка: Виола размышляла, в какой из комнат его принять. – В кабинет. Кофе и торт.

Чисвик невозмутимо забрал у Игоря видавший виды зонт и бросил его в стояк у двери. С плащом Виолы он обошелся так трепетно, словно это была шиншилловая шуба. Потом дворецкий удалился в кухню, а Игорь между тем разглядывал овальный вестибюль с черно-белым мраморным полом. Взгляд его упал на красующийся над пузатым шкафчиком подлинник Рубенса, который находился некогда во владении Людовика XIV, Короля-солнце.

– Риск!

Виола даже не сразу поняла его возглас, потом покраснела. Общение с Райаном Уэсткоттом не доведет до добра! Она схватила Игоря за руку и потащила за собой по полированной лестнице из красного дерева на третий этаж, где были развешаны полотна Сороллы.

Игорь надолго замолчал.

– Как в музее, – изрек он наконец, задержавшись перед картиной, изображающей детей на пляже – любимый сюжет испанского художника.

Виоле вдруг стало стыдно: ведь она проходила мимо этих жемчужин каждый день, не удостаивая их даже взгляда…

– Соролла – мой любимый импрессионист.

– Мой тоже, – вполне искренне ответила она. Арчер отдавал предпочтение другим художникам, поэтому Соролла висел наверху, в отличие от остальных импрессионистов, приобретенных еще его отцом.

Дважды изучив коллекцию – он долго стоял перед каждым полотном, а потом отступал назад, чтобы оценить его под другим ракурсом, – Игорь позволил отвести его в кабинет. Эта комната всегда была убежищем Арчера. После его смерти Виоле стало так одиноко в доме, что она постаралась заново обжить многочисленные комнаты, в первую очередь эту. Кабинет слишком напоминал ей о муже: все здесь дышало его привычками, устоявшимися за десятилетия. Виола наняла специалиста по интерьерам, заменила всю мебель, и в конце концов ей удалось прогнать из кабинета призрак Арчера. Однако она не решилась убрать многочисленные фотографии его предков в серебряных рамках, которые по-прежнему загромождали письменный стол. Арчер боготворил свой древний род не меньше, чем живопись, и Виола не раз жалела, что они с Арчером не могли иметь детей: тогда их жизнь была бы гораздо счастливее…