Никого не стесняясь, он тихо плакал.

– Ну и что же они с тобой сделали? – Инес совсем не хотела услышать ответ на свой вопрос.

– А ты как думаешь? – Он поднял на нее глаза и цинично усмехнулся. – Какую самую ужасную вещь они могли придумать для сутенера?

– Я… я не знаю, – ответила Инес, загипнотизированная этой душераздирающей трагедией мужчины, которого она когда-то так безумно любила. – О Боже, Ив. Нет, это невозможно. – Инес почувствовала, что сейчас потеряет сознание, когда мозолистые ладони Ива крепко прижали ее руки к железному столику.

– Они кастрировали меня, дорогая. – Он придвинулся к ней совсем близко и неприятно усмехнулся. – Они сделали меня евнухом. Они отрезали мне яйца и сказали, что это самое легкое для меня наказание. Чтоб их всех кастрировали, пропади они пропадом!

У Инес все плыло перед глазами. Этого не может быть, это не могло случиться с Ивом. С Ивом, который учил ее заниматься любовью, который жил тем, что занимался любовью, и который дал ей все то, что она знала о любви.

– Мой бедный Ив, я даже не знаю, что сказать. Мне так жаль… – Она тихо плакала, и люди за соседними столиками с явным любопытством следили за тем, как она, достав платок, вытирает слезы.

– Не надо так убиваться, дорогая. Я совсем не сказочный принц и, наверное, заслужил это.

– Нет! Нет! Этого никто не заслуживает! – в ужасе сказала Инес. – Это же варварство. Ты заявил в полицию?

– Полиция? – Ив горько рассмеялся. – Ты, наверное, шутишь, дорогая. Они же знают, кто я на самом деле. Они презирают тех, кто связан с черным рынком. Я бы мог рассчитывать на такую же симпатию с их стороны, как Адольф Гитлер, окажись он до смерти забитым в концентрационном лагере. Они, конечно же, отвезли меня в госпиталь, и мне там все зашили. Это не так страшно, как ты думаешь, – быть евнухом. Это не угрожает твоей жизни, ничему не мешает, только сексуальная жизнь жопой накрывается. – Он снова засмеялся глухим безжизненным смехом и закурил еще одну «Голуаз». – Член теперь мертв, кастрирован. И я ощущаю приятную вялость. Ты становишься посмешищем, но люди тебя жалеют.

– Чем же ты занимался? Что ты делаешь сейчас? Как ты живешь? – заикаясь, пролепетала Инес, и ее лицо залилось краской.

– У меня еще осталось несколько друзей, – сказал Ив. – Выполняю любую подвернувшуюся работенку, играю на скачках, перепродаю всякий хлам, так, ничего серьезного, конечно. У меня все о'кей, живу нормально. – Ив улыбнулся, пытаясь убедить в этом и ее, но Инес поняла, что коньяк уже сделал свое дело и Ив стал совсем откровенным. Было заметно, что он полностью зависит от алкоголя. Теперь он сидел прямо, руки его не тряслись, и он смотрел только вперед. – Стелла сбежала, как крыса с тонущего корабля. Не могу сказать, что я се в этом обвиняю. Ей нравился крутой секс, и она сама могла показать такое, что дух захватывало. А от меня теперь она уже ничего получить не могла. Вот так, дорогая. Все это случилось больше двух лет назад. Думаю, мы разыграли все карты, которые раздала нам судьба… мне она сдавала запачканной в дерьме рукой. Но я уже все пережил, все переборол… А как ты, благоволят ли к тебе боги?

– О, у меня все хорошо, все очень хорошо, – пролепетала Инес, хотя ее мысли все еще были заняты рассказом Ива. – Действительно, все хорошо.

– Заполучила каких-нибудь хороших клиентов? – спросил он. – Богатые дурачки?

– Да… о да, очень хорошо… Я имею в виду, они состоятельные…

– Клянусь, никто из них не сможет сделать вот так, – воскликнул Ив и, быстро подхватив своим языком горящую сигарету, засунул ее в рот. Он плотно сжал губы и, широко раскрыв глаза, посмотрел на Инес с тем комическим выражением лица, которое так веселило ее в детство. Инес с тревогой наблюдали за Ивом, а он улыбался, и из ушей у него выходили две струйки дыма.

Инес почувствовала, что ей пора уходить. Она хотела убежать, умчаться, как ветер. Ей хотелось вернуться в отель и, бросившись на постель, выплакать все слезы по бывшему любовнику, который сидел перед ней, улыбаясь, довольный собой. Ив потушил сырую сигарету и с одобрением посмотрел на нее. Инес слабо улыбнулась, и он улыбнулся ей в ответ.

– Хорошо, дорогая, очень хорошо. Ты всегда была умненькой «ночной бабочкой», одной из лучших. Ты заслужила нормальную жизнь.

Внезапно Инес почувствовала, что ей хочется уехать из Парижа немедленно, прямо сейчас. Она чувствовала себя больной, разбитой и несчастной. Глядя на этого грустного мужчину и вспоминая, как сильно она его любила, думая о всех своих друзьях и подругах, которых она теперь потеряла, ей хотелось плакать. Ив как будто прочитал ее мысли и, быстро наклонившись вперед, легко коснулся ее щеки своими сухими губами.

– До свидания, дорогая, – отрывисто сказал он, надевая берет на свои седеющие волосы. – Пора мне идти. Спасибо за коньяк. – Ив поднялся, солнце осветило его лицо, и Инес ясно увидела, как сильно он изменился. Да, годы брали свое. – До свидания, Инес.

– До свидания, Ив, – прошептала она, – до свидания. Он поправил берет и вышел на бульвар Сен-Жермен.

Его потрепанное пальтишко болталось на худых плечах как на вешалке, и Инес поблагодарила про себя Бога за то, что ее сердце больше не принадлежит Парижу и что теперь ее жизнь связана только с Англией.

На следующий день, проходя мимо отеля «Риц», она остановилась и в последний раз посмотрела на окно той комнаты, в которой она убила когда-то генерала Умберто Скрофо. Она ехала в аэропорт, ее ждал Лондон, и Инес поняла, что Париж не дал ей ничего, кроме печальных тягостных воспоминаний.

В следующие несколько лет Инес еще больше разочаровалась в том образе жизни, который вела, несмотря на то, что все ее клиенты были людьми состоятельными и достаточно привлекательными. Испуганный, безразличный ко всему окружающему подросток превратился в умудренную опытом очаровательную светскую даму, считавшую, что настоящая любовь существует только в романах и журналах для женщин. Боль от измены Ива продолжала ее мучить, и она так и не смогла найти мужчину, который заставил бы ее почувствовать, что она принадлежит только ему телом и душой.

Шли годы, доход Инес рос, и со временем она отказалась от большей части своих клиентов, оставив возле себя самых богатых и влиятельных. Кроме виконта Бенджи у нее было еще несколько так называемых наставников: в частности, три богатых англичанина средних лет. Один из них был аристократ, закончивший эту «славную войну», как он ее называл, с полным набором различных боевых наград. Двое других были буржуа из Сити: они были удачно женаты на дочерях фабрикантов, которые принесли им половину их состояния.

Они давали Инес деньги, хотя и не так много, потому что те, у кого есть «старые» английские деньги, не разбрасываются ими просто так. Но то, что они ей давали, было намного ценнее денег, драгоценных безделушек или поездок в Довиль, Канны или Нью-Йорк, они научили ее разбираться в политических процессах, ценных бумагах, акциях без фиксированного капитала, облигациях и рыночных ценах. Они делились с ней секретами по поводу вложения акций и давали ей компетентные советы на будущее. Почти ничего не значащая фраза во время делового телефонного разговора у нее в квартире, искусно заданный вопрос – и она уже могла звонить своему биржевому маклеру, чтобы тот закупал кофе в зернах, никель, олово, золото или серебро. Знание – это власть, а Инес училась очень быстро. Круг проблем, которыми она интересовалась, все время расширялся, и с присущей французским женщинам хваткой и пониманием финансовых вопросов она сделала своим основным занятием обеспечение будущего.

Инес уже смирилась с тем, что никогда не найдет своего мужчину и никогда не сможет влюбиться. Она считала, что ей предначертано судьбой так и не выйти замуж за любимого человека, создать семью и жить в спокойном благополучии, растя двоих, а может быть, троих детей. Тем не менее, вскоре у нее уже было достаточно денег, чтобы прекратить «работать» и «отойти от дел». Но что ей теперь делать с собой? На этой мысли Инес особенно не любила останавливаться. Ее квартира была забита дорогими и красивыми вещами, которые не имели никакого отношении к ее профессии. Но не было того, кто мог бы ими восхищаться. Того, кто стал бы с ней жить, когда она окончательно закончит свою «карьеру».

С тех пор как ее бросил Ив, Инес не испытывала к мужчинам никаких чувств, разве что смутную нежность – такую порой испытываешь к родственникам. Все мужчины были для нее на одно лицо: в большинстве своем похотливые животные. И чем больше они использовали ее, тем меньше добрых чувств к ним оставалось у нее в сердце. По мере того как изо дня в день, месяц за месяцем, год за годом она продавала свое тело, увеличивалось ее страстное желание испытать настоящую романтическую любовь, какой она еще не знала.

У нее было много подходящих для замужества кандидатур – молодые, красивые, умные и честолюбивые, некоторые даже с большим будущим. Но ни на одном из них она не остановила свой выбор. Безуспешно пыталась она найти любовь, испытать хоть капельку страсти, восторга и радости, которые она всегда испытывала с Дивом. Увы, она ничего не чувствовала. Порой Инес даже задавала себе циничный вопрос: а не было ли все это волшебным трюком Ива, который, когда ей было одиннадцать лет, очаровал и навеки пленил ее сердце.

Однажды после обеда она пошла на дневное представление «Пигмалиона» в театр «Олдвик». На сцене Инес увидела стройного красивого актера с густыми черными бровями и лицом, как у архангела. Его волосы были почти черными, на носу очки в черепаховой оправе, что подчеркивало его аристократичность, охотничья шляпа лихо сдвинута набок. Со своего места в зале под шелест шоколадных оберток и восторженный шепот английских матрон Инес почти физически чувствовала его глубокое внутреннее обаяние, дополненное легкостью поведения и юмором.

Его звали Джулиан Брукс, Милашка Брукс, бульварная пресса называла его Театральным Идолом, с тех пор как ее бросил Ив, ни один мужчина не производил на нее такого сильного впечатления. Джулиан Брукс поразил ее воображение. Она не сводила с него глаз. Инес поразило очарование Джулиана, его божественная сексуальность. Он был гениален. Она поняла, что у него редкий дар искренне и весело шутить. Это были шутки высокого уровня. Он не просто играл роль, как другие актеры, и Инес поняла, что хочет увидеть его еще раз.

Инес не пропускала ни одного представления «Пигмалиона» до конца сезона и стала собирать всю информацию о человеке, который теперь так занимал ее мысли и волновал пробудившееся чувство.

Глава 6

Лондон

По мере того как звезда Джулиана всходила все выше и выше на небосклон славы, Фиби превращалась в тот ужасный тип несносных и брюзжащих женщин, которые могут появиться только среди английских домохозяек. Превыше всего она ценила две вещи – деньги и социальное положение. Больше всего в карьере Джулиана, кроме того, что она выгрызала для себя роли в его спектаклях и фильмах, Фиби привлекали положение в обществе и деньги, которые эта карьера могла ей дать. Она редко опускалась до бесед с техническим или обслуживающим персоналом, с которым работал Джулиан, общаясь только со звездами и главными режиссерами. Артистическая сторона кино ее больше не привлекала. Ей было все равно, снимается ее муж в «Отелло» или «Тетке Чарлея». Ей нравилось быть женой мистера Джулиана Брукса и близкой подругой Оливеров и Рэдгрэйвов. Она обожала жить жизнью жены знаменитого актера: встречи в обществе, на королевских скачках в Эскоте, посещение Уимблдона, присутствие четвертого июня на празднике выпускников в Итоне, приглашение в Коуз, потом парусная регата в Хенли; благотворительные балы, уик-энды в загородных имениях аристократов, большое количество знаменитостей в черных лимузинах, люди в дорогих нарядах. Подогреваемые успехом Джулиана, ее амбиции достигли своего апогея, когда она заставила его включить ее в состав актеров, играющих в его фильмах. Если бы он на это не согласился, Фиби сделала бы его жизнь невыносимой. Появление на сцене вместе с Джулианом делало ее более высокомерной с друзьями, и она всегда настаивала на включении ее имени в титры главных исполнителей – не как жены знаменитости, а как самостоятельной звезды.

В этот период их жизни она вела себя с Джулианом очень грубо. С тех пор как он отказался дать ей роль Элизы Дулиттл в «Пигмалионе», она просто кипела от гнева.

В свои тридцать пять лет она выглядела по крайней мере на десять лет старше и никак не могла играть роль беспризорной девушки из лондонского предместья. У нее было слишком много денег, и выглядела она как человек, не привыкший себе в чем-нибудь отказывать.

– Я прекрасно подхожу для этой роли, прекрасно, и ты всегда мне это говорил, – кричала Фиби. Жирная помада размазалась по зубам, а неумеренно нанесенная косметика усиливала выражение недовольства. Хна, которой Фиби щедро пользовалась для подкрашивания волос, превратила ее голову в костер, ярко переливающийся в лучах послеобеденного солнца. Джулиан заканчивал «Пирата», еще один боевик для Дидье Армана, в самом разгаре была работа по распределению ролей в «Пигмалионе», параллельно шли первые пробы. Замученный напряженными и сложными съемками, Джулиан пытался хоть немного вздремнуть на кушетке в гардеробной, когда ворвалась Фиби, прогнала костюмера, как всегда раздраженно крича: