Приоткрыв крышку люка в фургончике, Гастон достал мороженое и обслужил двух долговязых подростков. Да, это был Гастон Жирандо, сегодня он был еще красивее, чем раньше. Глядя на него, Доминик чувствовала приятное волнение.

– Привет, Гастон… – Она простодушно улыбнулась и протянула ему пять франков. – Мне двойное малиновое, пожалуйста.

– Доминик, вот это сюрприз! – Ослепительная улыбка и загорелое лицо делали его еще более похожим на Джеймса Дина, идола всех молодых французов. – Сто лет тебя не видел, думал, ты уже укатила в Голливуд и развлекаешься там на всю катушку. – Он подмигнул ей и отодвинул деньги назад. – Это бесплатно.

– Спасибо, – улыбнулась Доминик и начала лизать мороженое своим дерзким розовым язычком. Она внимательно смотрела ему в лицо, пытаясь обнаружить хоть какое-то волнение, которое бы свидетельствовало, что он все еще испытывает к ней интерес. Признаки эти были налицо, он смотрел ей в глаза таким страстным горячим взглядом, что она почувствовала, как горячая волна прокатилась по телу под платьем и залила ярким румянцем щеки.

Она повернулась к нему спиной и медленно пошла к маленькому скверику, в котором старики курили сигареты «Житан» и играли в бильярд возле кафе «Де Ласи».

– Ты куда? – Он догнал ее и зашагал рядом. – Не хочешь прокатиться на моем новом мотоцикле?

– Да ты что, мама убьет меня, если узнает, что я села на мотоцикл, – запротестовала Доминик, но запретный плод сладок, и она уже думала об этой поездке с нарастающим волнением.

Гастон почувствовал это.

– Идем, идем, ты же со мной, – сказал он неожиданно покровительственным тоном и, схватив ее за руку, увлек через площадь, вниз по узкой, вымощенной булыжником улице. – Вот здесь, – сказал он, гордо указывая на блестящий мотоцикл зеленого цвета, гордо стоящий рядом с полицейским. – Ну как, красивый?

– Красивый, – вздохнула Доминик, вспомнив голос матери, часто говорившей, чтобы она никогда не каталась ни с какими мужчинами. Особенно на мотоциклах. – Классная штучка.

– Мы можем немного покататься, – сказал он и запрыгнул на черное кожаное сиденье, приглашающим жестом похлопав по сиденью сзади себя.

– О, нет, я не могу. – В Доминик боролись сейчас два желания. Гастон как никогда был похож на Джеймса Дина, особенно на этом мотоцикле. Сигаретный дым заставлял его щуриться, от этого он выглядел еще сексуальнее. Голубые джинсы, плотно облегавшие его мускулистые ноги, заставили Доминик поддаться искушению.

– Давай, – настойчиво повторил он, – не бойся, он же не кусается… и я тоже.

– Ну, хорошо, – осторожно сказала Доминик, садясь позади него. – Только не очень долго, Гастон. Обещай. Я должна быть дома в десять тридцать.

– Ладно, – ответил юноша. Мотор неожиданно взревел, и она крепко обхватила его руками за талию. Гастон медленно направил мотоцикл вниз по улице. – Поедем на Танго Бич, это не очень далеко.

На пляже было темно и пустынно, и только мягкий свет бледной луны освещал казавшийся черным песок.

– Черт, ну и темень, – поежилась Доминик. Вместо нервозности она ощущала какое-то новое, волнующее чувство – где-то в паху.

Десятиминутная поездка с Гастоном, во время которой она сидела, вцепившись руками в его рубашку и прижавшись головой к спине, разгорячила ее. Во рту было сухо от предчувствия чего-то неизвестного, но, как она надеялась, очень приятного.

Он выключил мотор, и несколько минут они сидели в полной тишине. Доминик казалось, что она слышит стук своего сердца, смешивающийся с тихим шуршанием набегавших на берег волн. Легкий ветерок шевелил ей волосы. Вокруг царила полная тишина.

Не говоря ни слова, Гастон взял ее за руку, и они пошли по песку к воде. Они присели на мягкий песок, еще хранивший тепло послеполуденного солнца, и просидели так очень долго, глядя на усеянное звездами небо.

– Как все-таки красиво в Сен-Тропезе, да? – прошептала Доминик, чувствуя, как сильная рука Гастона мягко легла ей на плечо.

– Да, красиво, – нежно ответил он, – но красивей тебя все равно ничего нет, дорогая. – Он наклонил к ней голову, и она увидела ставшие огромными зрачки его глаз. – Ты настоящая красавица, Доминик, – прошептал он, – ты очень красивая… очень, очень красивая.

Его губы целовали ее волосы, почти касаясь нежной мягкой шеи.

– Нет, Гастон, нет. – Доминик слышала свой слабый, уже не сопротивляющийся голос, когда его нежные губы ласково коснулись ее шеи. – Нет.

– Да, – настойчиво сказал он. – Да, Доминик, да, да. – Гастон опустил ее на теплый песок, и она почувствовала, как холодная морская вода подбирается к ее ногам, а его губы ласкают ее рот, доставляя невероятное наслаждение. Его язык был умелым и очень нежным. Казалось, он сам знает, чего она хочет. Она открыла ему губы для поцелуя и, хотя на нем была рубашка, почувствовала горячую страсть, исходившую от его тела. Она вздрогнула, когда волна захлестнула ей ноги. Гастон все ниже скользил рукой по ее блузке.

– Нет, Гастон, не здесь, – сказала Доминик, нервно рассмеявшись. – Мы прямо посреди пляжа, вдруг кто-нибудь пойдет?

– Ночью здесь никто не ходит, мой маленький котенок, – сказал он. – Хотя, думаю, ты права. Давай поднимемся в ресторан, там нам уже никто не помешает. Идем. – Он помог ей подняться на ноги, и они побежали к смутно белевшему в темноте прибрежному бару.

В помещении царила полная темнота, пахло подгоревшим чесноком и специями. Гастон крепко схватил Доминик за руку, протискиваясь между составленными столами и стульями в глубину бара. Возле стены были свалены в кучу десятки полосатых матрацев, на которых днем отдыхающие загорали на пляже.

– Ну вот, – сказал Гастон, помогая ей забраться на самый верх этой кучи. – Залезай туда, там просто класс!

– Я чувствую себя как принцесса на горошине из той сказки, – засмеялась Доминик, чувствуя себя необычайно взрослой, одновременно волнуясь и радуясь. – Лежать на такой куче матрацев… о, Гастон, мы не грохнемся отсюда?

– Я не дам тебе упасть, – прошептал юноша, занятый маленькими пуговичками на ее блузке. – Не беспокойся, Доминик, я тебя буду защищать. Обещаю тебе.

Чувствуя запах янтарного солнца и мягкого моря, Доминик отдалась пылким поцелуям и безумным ласкам юного продавца мороженого с легким вздохом удовольствия.

С тех пор они встречались по нескольку раз в неделю, и Гастон доставил Доминик еще немало удовольствия. Их тайные встречи в жалкой лачуге на берегу моря стали для них настоящим приключением, Доминик поражала Гастона своим сексуальным пылом и энтузиазмом. Она не страдала притворной стыдливостью и ложной скромностью. Единственное, чего она боялась, это забеременеть, но он умело предохранялся. О такой партнерше можно было только мечтать, и он часто говорил ей, что она «создана для любви».

Когда с киностудии «Коламбиа пикчерз» пришла телеграмма с положительным ответом, извещающая, что Доминик пора ехать в Голливуд для подготовки к съемкам «Легенды Кортеса», молодые влюбленные горько плакали.

– Я никогда тебя не забуду, обещаю, – сквозь слезы говорила Доминик, всем телом прижимаясь к Гастону в уютной темноте их любовного гнездышка. – Я буду писать тебе каждый день, каждый божий день!

– Я тоже, дорогая, – отвечал юноша, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать. – Я буду любить тебя всегда, Доминик, всю жизнь, и буду ждать, когда ты вернешься из Америки.

Несколько дней спустя Гастон Жирандо стоял на бетонном поле аэропорта Ниццы, провожая взглядом Доминик и Агату, подымавшихся на борт гигантского четырехтурбинного авиалайнера компании «Эр Франс», который должен был унести их в Нью-Йорк. Доминик была одета в строгий черно-белый полосатый костюм с блестящими черными пуговичками на пиджаке. Талию перетягивал узкий черный ремешок. Юбка была длинной, намного ниже колен. На гладких волосах – маленькая фетровая шляпка, а сами волосы туго перетянуты на затылке черной ленточкой. Под белым воротничком был приколот изящный черный бантик, на руках белые перчатки, туфельки на высоком каблуке и маленькая черная сумочка оригинальной формы. Она выглядела совсем взрослой, умудренной опытом, когда остановилась на трапе самолета, грациозно повернулась и приняла непринужденную позу, позируя для газеты «Утро Ниццы».

А за ней, гордо улыбаясь, стояла ее наставница Агата, нежно глядя на свою воспитанницу. Наконец-то они уезжают. После долгих месяцев ожидания их все-таки вызвали в Голливуд, эту таинственную страну. Через двадцать четыре часа они уже будут там, и тогда, может быть, многие мечты Агаты осуществятся.

Глава 10

Лондон

Аплодисменты были просто оглушительными. Это превзошло все ожидания Джулиана, шумные овации долго не смолкали. Он стоял, наслаждаясь ими. Красивый и благородный, в черных рейтузах и свободной белой рубашке, он держал за руку женщину, стоявшую рядом с ним, снопа и снова кланяясь публике под гром аплодисментов и сохраняя на лице улыбку, скрывающую его ярость. Эта проклятая сучка весь вечер выбегает на сцену вместе с ним. Всякий раз, когда он во время спектакля обращался к ней, Фиби умудрялась отойти от него на несколько шагов так, чтобы ее публика могла видеть полностью, а его нет. Звездой был он, и Гамлета играл он, Джулиан Брукс, а не она. Роль Офелии была второстепенной, а эта рыжеголовая сучка вторгалась на его территорию и тянула одеяло на себя.

Но еще больше раздражало то, что Оливеры и Джон Гилгуд сидели в первом ряду и видели все, что вытворяла Фиби. Они, конечно, вволю над ним посмеялись.

– Офелия выходит кланяться вместе с Гамлетом… До чего же дошел театр?.. – должно быть, говорили они. – Джулиан, наверно, просто сошел с ума, дорогая.

Да, лет семь назад он обещал своей жене, что если он будет играть Гамлета, то она будет Офелией. Но тогда она была, по крайней мере, в два раза тоньше. Устав бороться, он сдался после ее мстительного и необычайно дорогого путешествия с Эрминой. Чтобы сыграть Офелию, она сбросила пятнадцать фунтов и выглядела не так уж плохо в роскошном многоярусном платье и парике. Конечно, не так, как Вивьен Ли или Софи Такер. Джулиан наивно полагал, что, позволив Фиби погреться в лучах его славы, он спасет их брак. Но все вышло совсем наоборот: во-первых, все лишний раз увидели, какая она заурядная актриса, а то, что он дал ей роль Офелии, выставило его полным дураком в глазах общества. В результате от их брака осталась одна видимость.

Он прекрасно помнил историю о выдающемся актере сэре Дональде Уолфите, который как-то во время гастролей в провинции вышел кланяться на «бис» и заявил публике громогласным голосом:

– Большое спасибо, дорогие мои, за тот радушный прием, который вы оказали нам сегодня вечером. На следующей неделе мы будем играть здесь, на сцене Аламбрского театра, шекспировского «Отелло». Я сам буду играть великого мавра, а моя дорогая жена будет Дездемоной.

В это время с галерки прозвучал чей-то голос:

– Твоя жена старая корзина.

После очень долгой паузы сэр Дональд ответил:

– Да, но она все-таки сыграет Дездемону.

То же самое происходило сейчас с ним и Фиби, думал Джулиан, яростно завязывая шнурок. Он был звездой, а она развалюхой, а выбегающих на сцену старых развалюх обычно прогоняют пинком под зад.

Хотя их вызывали на «бис» одиннадцать раз, он весь кипел от негодования, сидя у себя в гардеробной и яростно стирая с лица остатки грима.

– Послушай, Фиби, я думаю, ты можешь больше не выходить на поклоны. Черт побери, сколько раз я тебе говорил, что во время моего монолога «Уйди тогда ты в женский монастырь» ты должна стоять в глубине сцены. Ты что, не понимаешь?

– О, да, я помню, ты говорил мне, дорогой, – с издевкой в голосе ответила Фиби, чувствуя себя как леопард в джунглях.

Она с насмешкой смотрела на него в маленькое зеркальце, продолжая стирать пудру и румяна со щек и осторожно удаляя тушь и тени уголком махрового полотенца. В конце концов, не было никакого смысла тратить драгоценный крем на то, чтобы все это снять, все равно придется снова краситься перед званым ужином. Плюс ко всему, она была страшно ленива. Взволнованная премьерной лихорадкой, она не обращала никакого внимания па гневную тираду Джулиана, прихорашиваясь, наряжаясь и поправляя свои морковные волосы в ожидании посетителей. Она уже слышала, как они идут по коридору театра «Хеймаркет», и думала, что это прервет недовольное ворчание Джулиана.

Вивьен и Ларри, Джонни и Ральфи, Ноэлль и сэр Криспин, обе Эрмины ворвались в гардеробную, на ходу выкрикивая похвалы:

– Дорогой, вы играли божественно, просто замечательно, – изливала свои чувства одна из Эрмин, а он стоял посредине тесной комнатушки в своем малинового лубом одеянии и скромно принимал комплименты почитателей. Одним из комплиментов был бокал шампанского, который поднес ему его костюмер.

– Самый лучший Гамлет, которого я видел, старина, – сказал Ларри, похлопывая его по плечу. – В самом деле, чертовски хорошо. – Он наклонился и заговорщически прошептал. – Лучше, чем Алек в прошлом году, намного лучше.