– Голливуд, дорогая, – сказал Джулиан Инес через стол и подмигнул, пока она открывала свой подарок. – Воспринимай его таким, как он есть.

Инес пила вкусное вино и улыбалась в глубине души. Джулиан прав. Это был тот самый Голливуд, к которому с таким благоговением относились кинозрители и о котором так много писали журналы, таинственный мир, который привлекал всякого, кто был связан с миром кино. Ей придется полюбить его, закрыть глаза на ужасную вульгарность, с которой она столкнулась сегодня вечером на банкете. Но она знала, что сможет полюбить все что угодно, если рядом с ней будет Джулиан. Главное стать миссис Брукс. Долго ли еще ей ждать? О Боже, сколько еще ей ждать окончательного решения о разводе, которое развяжет им руки?

В это время другой новичок Голливуда, сидя за столом для менее почетных гостей, смотрел на море человеческих лиц с нескрываемым восхищением. Умберто Скрофо провел рукой по шраму, на который давил тугой воротник рубашки. Как всегда, когда он волновался или чувствовал себя неловко, шрам начинал чесаться и гореть. Он изо всех сил пытался подавить дикое желание разорвать воротник и почесаться. Сегодня вечером он должен вести себя как настоящий джентльмен, хотя ему неуютно среди этих людей. Он чувствовал себя деревенским олухом, когда его представляли Грейс Келли, Мерилин Монро и другим звездам. Его переполняли чувства, и он с трудом подбирал слова в разговоре, чувствуя, что превращается в «лишнюю фигуру». Он злился на Рамону Арман, которая как будто избегала его с того самого момента, как они приехали сюда. Она порхала от одной группы к другой, смеясь жеманным смехом и останавливаясь возле брата, чтобы изобразить нежную семейную сцепу. Было известно, что эта парочка не разлучалась, когда Дидье приезжал в Америку, и они даже получили кличку «венгерская мафия». Он со злостью отметил, что Дидье усадили на самое почетное место, рядом с Джулианом, а Рамона сидела за соседним столом, очень далеко от Умберто. Проклятая сучка.

Однажды я буду сидеть вместе с ними, за главным столом, думал Умберто, откусывая бутерброд с черной икрой. Когда эти киношники увидят мой последний шедевр, они будут восхищаться мной так же, как Джулианом Бруксом и его спутницей, хотя она даже не его жена.

Он еще раз мельком взглянул на профиль Инес, на ее темные волосы, свободно лежащие на плечах, на улыбку. В ней было что-то очень знакомое, такое, что болезненно отозвалось у него в мозгу. Он хотел бы рассмотреть ее поближе, но, к сожалению, они сидели в окружении Гарри Купера, Эррола Флинна и Кларка Гейбла, весело смеясь и рассказывая друг другу истории, которые красавцы-мужчины, кажется, всегда рассказывают друг другу, и он не мог к ним приблизиться.

Умберто перебросился несколькими фразами с сидящим напротив него Ирвингом Франковичем, который написал такой великолепный сценарий для «Потерянного города», а потом обратил внимание на сидевшую рядом с ним женщину, полную, похожую на чудовище в своем лиловом платье с блестками. Он явно пыталась выглядеть красивой и нарядной и наверняка приложила для этого немало усилий, но результат был просто ужасающий. Пудра какого-то непонятного оранжевого цвета забила поры на лице, седые волосы были завиты и уложены в старомодную прическу, да еще она залила их лаком. Но его опытный глаз ювелира сразу же оценил ее редкие украшения с бриллиантами и сапфирами необыкновенной красоты. Значит, она богата и с ней надо считаться. Да здесь, наверное, каждый что-то из себя представляет.

Ему надоела ее болтовня, к тому же он терпеть не мог уродливых женщин, но, когда Ирвинг Франкович заговорил с ней, Скрофо понял, что это его жена. Пока Ирвинг писал в Риме сценарий, Шерли жила в Нью-Йорке, поэтому Умберто никогда с ней не встречался. Теперь он понял, что это к лучшему. Шерли Франкович была той силой, которую можно было использовать в своих интересах. В этом городе она считалась прекрасной писательницей и знаменитой женщиной. Умберто решил, что ему стоит поддерживать с ней знакомство. Она могла помочь ему взобраться на вершину славы.

Шерли усиленно напивалась. Четыре бокала «Крага» перед обедом и три рюмки «Столичной» она опрокинула быстрее, чем моряк во время увольнения на берег. Она подозвала официанта, довольно мило выглядевшего в костюме эльфа, и велела наполнить бокал. К тому времени, когда Спирос начал приветственную речь, она была уже хороша. Ирвинг попытался остановить ее, но она грубо его оборвала. Она себя прекрасно чувствует, ей всегда нравилось напиваться до чертиков, это была ее стихия.

В юности Шерли так много не пила, но с возрастом это стало ее второй натурой. У нее были тяжелые воспоминания о годах, прожитых в Нью-Йорке, когда она была еще начинающей писательницей. Она пила каждую ночь и всегда в компании мужчин, ни один из которых ни разу даже не посмотрел на нее. Тогда Шерли была такой робкой и застенчивой, такой запуганной, что сознательно пряталась в тех романтических грезах, которые сама придумывала и потом излагала на бумаге. Протрезвев, она повсюду встречала отказ. Ей отказывали издатели и мужчины. Только ежедневная порция розового ликера, сухой мартини или коктейль с шампанским могли вселить в нее уверенность, что она хоть что-то значит. Иногда ей удавалось закончить вечер в постели кого-нибудь из своих собутыльников. Утром она всегда просыпалась с дикой головной болью. Мучило похмелье. Порой она обнаруживала, что лежит поперек кровати на скомканных белоснежных простынях где-то на верхнем этаже манхэттенского небоскреба, но чаще всего Шерли видела загаженный мухами потолок с осыпающейся штукатуркой в какой-нибудь захудалой квартирке среднего уровня. Объект ее ночного внимания, типичная скотина с пьяными глазами и прокуренными зубами, даже не смотрел на нее. Это было просто невыносимо.

Было бы большим преувеличением назвать Шерли даже симпатичной, но ей тоже хотелось получать удовольствие, быть любимой и соблазнять мужчин длинными стройными ногами и большой грудью. Иногда поздно вечером пьяные мужчины теряли чувство реальности и удовлетворяли свое желание с Шерли. Она прекрасно понимала, что ей никогда не сыграть ни главную, ни даже второстепенную роль в сердце своих так называемых любовников, но старалась не сильно горевать по этому поводу. Вместо этого, оказавшись на вечеринке, в клубе или баре, она старалась стать душой компании и центром всеобщего внимания. Она накачивала себя коктейлями, и ее юбка задиралась все выше, открывая подвязки и белые чулки, которыми она надеялась кого-нибудь соблазнить.

Случалось, что какой-нибудь парень оставался с ней неделю или даже месяц, но никогда дольше. Красивых ног, пышной груди и непристойного юмора было мало, чтобы пользоваться постоянным вниманием.

К тому времени, как Шерли Горович встретилась с Ирвингом Франковичем, она была толстой тридцатипятилетней женщиной, озлобленной на жизнь, которая обошла ее стороной. Ирвинг, скромный и непривлекательный, но очень талантливый писатель из Хобокена, безумно в нее влюбился. Шерли казалась ему самой остроумной, самой веселой и самой сексуальной женщиной в мире. Опыт его общения с женщинами был очень мал, в основном из-за скромности и непривлекательной внешности, но Шерли это совсем не волновало. Наконец-то она подцепила мужика.

Их родители в Бруклине и Хобокене с облегчением вздохнули, когда дети поженились. На типично еврейской свадьбе гостей кормили вяленым лососем и осетриной, вареной и жареной картошкой, пирогами и поили дорогим красным вином и французским шампанским. Шерли напилась в стельку. Когда Ирвинг кончил говорить свадебный тост, она встала, поправила криво сидящую на волосах фату, все время цепляясь за украшавший ее флердоранж, и, нарочито растягивая слова, обратилась к собравшимся:

– Вы все, наверное, думаете, что Ирвинг выглядит не очень-то классно, но зато он теперь принадлежит только мне! Так что руки прочь, девочки, здесь я командую.

Некоторые ее подружки захихикали, а старые Франковичи неодобрительно заворчали. Мать Шерли предупреждающе подняла брови. Но невеста, сделав несколько больших глотков шампанского, уже не могла остановиться. Казалось, что ее массивная грудь, сжатая тесным бюстгальтером, вот-вот выпадет из платья. Она несколько раз громко икнула и сказала:

– Да, я знаю, что у него тело, как у сморщенного карлика, но в постели он настоящий зверь… такой знойный мужчина.

Молодые представители обеих семей громко расхохотались, а родители, дядюшки, тетушки, пожилые кузены и кузины сидели молча, с явным неодобрением на лицах. Ирвинг смущенно потупился, его обычно болезненно бледное лицо залила яркая краска стыда. Держа мужа за руку и чувствуя поддержку смеющихся гостей, Шерли уже не могла остановиться. Ее понесло. Схватив бокал Ирвинга, она одним глотком опрокинула его и взвизгнула.

– Вы все тут, наверное, думаете, что у него лицо, как у большого кролика с длинными ушами, которого можно подергать за смешной красный нос… но я вам скажу, ребята, – ее голос перешел в таинственный шепот, – я им просто восхищаюсь, потому что он и трахается, как этот кролик!

Шерли завизжала от восторга и выпила еще один бокал вина. Все, кроме родителей Ирвинга, покатывались от хохота. Новобрачная чувствовала, как на нее накатываются волны их любви. Эти хохочущие лица смотрели на нее с восхищением. Она упивалась этим чувством. Не обращая внимания на дурацкое положение, в которое по ее милости попал Ирвинг, игнорируя разъяренные взгляды его родителей, Шерли выложила изнемогающим гостям последнюю пикантную деталь:

– Скажу вам по секрету… – Она оперлась руками о стол и зашептала таким тихим голосом, что многим гостям пришлось, наклониться вперед или встать, чтобы расслышать каждое ее слово. – Между нами, девочками, говоря, он самая разрушительная сексуальная машина, какую я когда-либо видела, а я, поверьте мне, немало повидала мужиков… Он может работать всю ночь и все утро, и, хотя его маленькому попрыгунчику не хватает нескольких дюймов, чтобы подробно все исследовать там, он с лихвой компенсирует недостаток длины напористостью и энергией… О, он может пыхтеть всю ночь напролет, а потом и весь день…

Она совершенно покорила аудиторию. Шерли еще никогда не было так хорошо. Не обращая внимания на неодобрительно насупившихся тетушек, призванных наблюдать за юными членами семей на этой свадьбе, прямо на виду у гогочущих официантов (некоторые прибежали из других залов, чтобы послушать ее), Шерли повернулась к своему раскрасневшемуся, сконфуженному супругу и жадно поцеловала его взасос.

– Этот маленький поц самый великий сексуальный инструмент в моей жизни, а я их повидала черт знает сколько!

Весь зал разразился аплодисментами, за исключением отца Ирвинга, который обмахивал платком находившуюся в глубоком шоке жену. Они не могли понять, почему их единственный драгоценный сын выбрал себе в жены эту пьяную вульгарную проститутку. В конце стола хохотали племянницы и племянники, которые, даже не понимая, что сказала тетушка Шерли, по реакции взрослых видели, что это было что-то очень и очень смешное.

Вечером, когда они остались одни в шикарном люксе, где начался их медовый месяц, Ирвинг дал волю своему гневу и начал супружескую жизнь с ссоры.

– Ты вела себя как дешевая шлюха, Шерли, – выговаривал он ей. Его лицо было спокойным, единственным признаком ярости и стыда была пульсирующая жилка на шее. – Хуже, чем бездомная бродяжка. Я знаю, что это не твой настоящий облик, и поэтому прощаю тебя, но я прошу тебя только об одном, ты должна бросить пить. Это тебе не к лицу, Шерли, это недостойно женщины.

– Почему это я должна? – фыркнула Шерли, сбросив на пол украшенную цветами фату и с облегчением освобождаясь от тесных туфель, которые весь вечер жали ей ноги. Ирвинг портил ей все удовольствие. Он заставлял ее спускаться с небес выдуманного блаженства на землю. Зачем ему надо разрушать ее мир иллюзий именно теперь, когда все ее так любят?

– Это унизительно, – мягко сказал он. – Ты по-дурацки выглядишь, Шерли.

– По-дурацки, не по-дурацки, черт возьми, кого это волнует? Они меня просто обожали… все эти люди, наши родственники, друзья и даже папочка с мамочкой. Они обо мне никогда раньше плохо не отзывались, у них даже головы от смеха тряслись, ты видел, Ирвинг? Видел?

– Да, я видел, Шерли, – терпеливо сказал Ирвинг, видя, что она понемногу успокаивается и приходит в себя, видимо, алкоголь постепенно прекращал действовать. – Я действительно видел, как они смеялись, но они смеялись над тобой, а не вместе с тобой, дорогая. Есть все-таки какая-то разница, ты не находишь, Шерли?

– Нет, не нахожу. Я прекрасно провела время, а ты портишь мне настроение, Ирв.

С глазами, полными слез, Шерли бросилась в ванную и хлопнула дверью. Ирвинг услышал, как ее вывернуло, и пожал плечами. Он был терпеливым человеком и любил эту женщину, свою новую жену, понимая причину ее страха и сомнений. Но воинственность, в которую она впадала в пьяном состоянии, пугала его. Он уже думал о том, что хорошо бы ей было бросить пить, но был уверен, что после свадьбы он сможет справиться с этой проблемой.