Герцог отпустил Селину и сжал кулаки.

— Вы хотите, чтобы я ударил вас? — обратился он к смуглому.

— Я буду драться с вами, сударь, — сказал тот, сверкнув глазами. — Я буду драться из-за женщины.

— Хватит ли в вас мужского достоинства, чтобы драться самому? — спросил герцог. — Или все ваши дружки будут толкаться у меня под ногами?

— Я буду драться с вами один, — ответил смуглый. — Это будет честная борьба.

— Если это так, — произнес герцог, — я согласен.

Смуглый зловеще улыбнулся:

— Драться будем, сударь, на ножах. Мои друзья знают, что я отлично владею ножом.

На мгновение герцог заколебался.

Он слишком хорошо знал, что означает борьба на ножах. Обычно этим развлекались отбросы общества в Марселе и других портах. Два человека, держа по ножу в обеих руках, режут и колют друг друга, пока один из них не оказывается убитым или раненым. Как во Франции, так и в Италии полиция безуспешно пыталась искоренить этот вид борьбы.

Наконец герцог решился.

— Я буду драться с вами, — согласился он, — но при условии, что вы дадите мне слово, что больше никто не вмешается в наш поединок. А потом, когда вы проиграете поединок, мы с леди поднимемся наверх.

— Вы не победите, сударь, — усмехнулся смуглый.

— Это мы увидим, — ответил герцог. Он повернулся к остальным бандитам. — Вы даете слово не вмешиваться?

Глядя на их лица при свете огня и свечей, он подумал, что они, должно быть, немало обеспокоены дальнейшим ходом событий. Герцог не сомневался, что все они были местными крестьянами, кроме главаря и, пожалуй, человека, с которым ему предстояло драться. Они казались вялыми и недалекими, и, очевидно, с пути истинного их сбила алчность пришельцев. От них требовалось только играть спектакль и запугивать жертвы своей многочисленностью.

— Я бы только хотел сказать, — продолжил герцог, пока все молчали, — что, если я буду убит, вас всех ждут серьезные неприятности. Если же я просто отделаюсь раной, даю слово, в обмен на ваше, что в этом случае я не заявлю на вас в полицию.

— Если вы будете в состоянии это сделать, — злобно произнес смуглый.

— Вы правы, — ответил герцог.

Затем он опять взглянул на собравшихся и спросил:

— Так вы даете мне слово не вмешиваться?

Бандиты очень неохотно что-то прошептали в ответ в знак согласия. Конечно, они привыкли наводить ужас на пленников, пока не доставлялись требуемые деньги. Герцог же был полон решимости выдать всю банду в руки полиции, но счел преждевременным распространяться об этом.

Смуглый приказал своим дружкам очистить пространство для поединка.

Все доски и поленья, лежащие на полу, были брошены в камин, отчего огонь в нем разгорался все сильнее. Подсвечники поставили друг против друга таким образом, чтобы центр, где будет происходить поединок, был как можно лучше освещен.

— Пожалуйста, не… делайте… этого, — тихо произнесла Селина, схватив герцога за руку.

— Я должен, — сказал он. — Как видите, этот человек очень опасен.

— Может быть… лучше, если я сделаю, как… они хотят, — прошептала девушка. — Я не хочу, чтобы с вами случилось что-нибудь страшное.

Герцог посмотрел ей в глаза.

— Вы серьезно?

— Вы же знаете, что да, — ответила она.

Голос девушки был очень спокоен, хотя глаза были полны ужаса.

— Не беспокойтесь, — успокоил ее Этерстон. — Положитесь на меня.

Она осторожно коснулась пальцами его рук.

— Вы конечно сильны, — сказала она, — но острый нож… очень опасное оружие.

Она заметила, что, пока они говорили, на чемодане, на котором герцог писал свою записку, оказалось четыре ножа. Это были короткие обоюдоострые ножи, которыми орудовали разбойники в Париже и уличные скандалисты в торговых портах. Герцог хорошо знал этот вид оружия: один удар между ребер — и человек уже ничего не может рассказать. Эти ножи насмерть сражали пешеходов на улицах, служили орудием вендетты, с их помощью расправлялись с богатыми путешественниками в пустынных гостиницах.

Увидев ножи, герцог сразу понял, что ситуация складывается не в его пользу. Он никогда не дрался на ножах и только раз наблюдал поединок между двумя мужчинами, оба из которых искусно владели оружием.

Герцог спокойно и почти бесстрастно смерил взглядом своего противника. Смуглый был ниже его ростом, но зато легче и более гибким, что давало ему значительное преимущество перед Этерстоном. Кроме того, он, без всякого сомнения, был грозой окраин Ниццы, заводилой всех преступников и, конечно, виртуозным владением ножом снискал себе титул «мастера».

Герцог снял пиджак, а смуглый — рубашку. Герцог отметил его сильное мускулистое тело, а на груди и на руке татуировку, выдававшую в нем бывшего моряка.

Герцогу стало совершенно ясно, что соперник не из легких.

Он отдал свой пиджак Селине, после чего снял галстук и красивую муслиновую рубашку. Его тело было гораздо белее, чем у смуглого, но благодаря регулярным занятиям спортом, крепкие мускулы, как волны, переливались под его кожей.

Селина взяла рубашку герцога, и, взглянув в широко раскрытые глаза девушки, он понял, что она не на шутку перепугана.

— Доверьтесь мне, — снова успокоил он ее. Этерстон видел, что слова не доходят до нее, что она не в состоянии ни говорить, ни дышать.

Чемодан убрали и поставили к стене. Селина подошла к нему и села, положив рубашку и пиджак герцога на колени. Она сцепила руки, и, беря один из ножей, положенных на пол в ряд, герцог догадался, что она молится.

Смуглый выбрал себе нож, герцог тоже.

— Я скажу, когда вы можете начать, — произнес главарь.

— Один момент, — перебил его герцог. — Я только сейчас обнаружил, что мои сапоги для верховой езды скользят по полу, а мой соперник, как я вижу, снял ботинки.

Смуглый рассмеялся своим недобрым смехом:

— А я надеялся, что вы заметите это, когда уже будет слишком поздно.

— Я в этом не сомневался, — ответил герцог, подойдя к Селине и сев рядом с ней на край чемодана.

Он по-барски протянул ноги человеку, стоящему ближе других, и крестьянин, как бы подчиняясь какой-то беззвучной команде, снял с него сапоги.

— Спасибо, — сказал герцог. Оставшись в носках, он вернулся на середину комнаты, крепко сжав ножи и подняв их над головой.

Смуглый проделал то же самое, и главарь, после минутной паузы, во время которой, все, казалось, затаили дыхание, дал им команду начать.

Мужчины сделали шаг вперед, настороженно глядя друг на друга и держа ножи на уровне плеч. Герцог понял, что смуглый слишком опытен, чтобы наброситься на него, и ждет первой крови.

Обычно в начале такого поединка, противники долго кружат, пытаясь напугать друг друга, делают угрожающие выпады, орудуя одним ножом или сразу двумя. Это требует большого искусства, но в проигрыше, как правило, оказывается тот, у кого скорее сдадут нервы.

Герцог сделал шаг вперед. Смуглый отступил. Вдруг неожиданно он бросился на герцога, метясь ножом прямо в его сердце, но герцог успел увернуться.

Нож, однако, задел его руку, и все увидели кровь. Селина вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Вам повезло, сударь, — усмехнулся смуглый.

— Просто я искусный боксер, — ответил герцог.

— В следующий раз вы не будете столь удачливы. Мадемуазель слишком хороша.

В этих словах было нечто особенно омерзительное, и герцогу стало понятно, что смуглый пытается вывести его из себя. Эта старая уловка, без сомнения, не подводила его противника в прошлом.

Бандит сделал новый выпад, но герцог оказался более проворным и отразил удар. Они схватили друг друга за запястья, и после недолгой борьбы смуглый наконец отступил.

— Вам везет, но вы не более чем любитель, — сказал он, — а я профессионал не только в борьбе, но и в любви. Мадемуазель увидит, что я гораздо более привлекателен, чем чопорный англичанин, у которого в жилах не кровь, а лед.

Герцог промолчал. Он знал теперь, что имеет дело с тщеславным и самодовольным человеком, ни на минуту не сомневающимся в своей победе, в предвкушении которой он и играл на публику. Единственное, что его мучило, был страх за Селину. Надо было во что бы то ни стало избавить ее от внимания этого хвастливого Ромео, который мог напугать ее до потери рассудка.

Смуглый снова пошел на него, замахнувшись правой рукой, но герцог парировал удар, защищая себя от ножа. Герцог опять получил легкую царапину, которая, однако, начала кровоточить, хотя удар был едва ощутим.

Если бы они дрались на кулаках, мелькнуло в голове у герцога, он конечно был бы хозяином положения. Вдруг ему на память пришел один любопытный случай.

Он вспомнил, как много лет назад, в Китае, английский посол пригласил его в замок Шаолин, где, как ему сказали, обучаются борьбе кун-фу, история которой своими корнями уходила в глубь трех тысячелетий.

— Японцы много говорят о борьбе джиу-джитсу, — сказал он герцогу, — но это не более чем разновидность кун-фу, которая была известна в Китае еще в 200 году до нашей эры, когда из китайских солдат стремились сделать неких сверхлюдей.

Герцог с большим интересом наблюдал, как борются монахи. Ничего подобного он и не предполагал. Сила борцов была просто неимоверной.

Он увидел, например, как о твердый как железо живот одного из монахов его противники больно ранили себе руки. Другой ударил соперника прямо через дверь с такой с силой, что сорвал петли.

Ему объяснили, что такие результаты достигались с помощью одной только силы воли и что некоторые люди пользовались пальцами, как кинжалом: им было достаточно просто указать на своего противника — и человек падал бездыханным.

Монахи, которых наблюдал герцог, орудовали не только кулаками, но и ногами. Они могли повалить человека толчком в грудь ногой в самый неожиданный для него момент.

Однако он считал, что такие внезапные атаки совершенно недопустимы в боксе.

Герцог задержался в этой части Китая, чтобы взять два урока этого вида борьбы. В Европе же ему не удалось найти ни одного учителя, под руководством которого он смог бы совершенствоваться в искусстве кун-фу. Теперь ему на память начало приходить то, чему его учили.

Его беспокоило только то, что ноги не слушались его, и он никак не мог вспомнить, как же монахи осуществляли подобный толчок, и как победить соперника без кровопролития только с помощью своей воли?

— Ну, ну, вперед, трус вы эдакий, — поддразнивал его смуглый. Он пританцовывал на цыпочках, устрашающе приближаясь к герцогу, очевидно желая вывести его из равновесия. — Мне некогда, сударь. Я сгораю от нетерпения поскорее обнять хорошенькую мадемуазель. Поцеловать ее горячие губы, разжечь огонь в ее глазах, на что вы, конечно, неспособны. Услышать от нее, как я умен, а она это обязательно скажет! — Смуглый сделал нападающий жест правой рукой, прежде чем ударить левой.

И тут герцог перешел к активным действиям.

Набрав в легкие как можно больше воздуха, он выкинул вперед ногу, как учили его шаолинские монахи. Удар пришелся смуглому между ребрами, и в этот момент, благодаря усилию воли герцога, его нога была твердой как железо. Смуглый упал навзничь, и герцог, встав над ним, прижал к земле обе его руки.

У всех свидетелей этой сцены вырвался крик удивления. Продолжая держать своего соперника, герцог сказал:

— Вы признаете, что я победил этого человека? Или мне нужно воспользоваться ножом для большей уверенности, что он не посмеет встать на моем пути?

Главарь торопливо подошел к нему.

— Конечно, сударь, вы победили. Не трогайте его.

— Интересно, проявил бы он такое же великодушие по отношению ко мне? — спросил герцог.

— Отпустите его, сударь. Прошу вас, — взмолился главарь. — Вы ему уже преподали хороший урок.

— Конечно, преподал, — согласился герцог, — и пусть это будет уроком и для всех вас.

Он огляделся вокруг, продолжая держать мертвой хваткой своего соперника. Смуглый корчился от боли в руках под тяжестью веса герцога.

— Больше никто не хочет сразиться со мной?

Ответом было гробовое молчание, и многие мужчины отвернулось от него.

— Очень хорошо, — сказал герцог. — А теперь, надеюсь, вы сдержите свое слово. Леди и я пойдем наверх и пробудем там до тех пор, пока вам не принесут деньги. И чтобы никто из вас не осмелился нам помешать. Ясно? — Пользуясь всеобщим молчанием, он добавил: — Я возьму с собой два ножа на тот случай, если кто-нибудь захочет войти к нам без разрешения.

— Мы держим слово, сударь, — поспешил заверить главарь.

Герцог наконец отпустил руки своего поверженного противника, который тихо застонал и, казалось, совсем не торопился подниматься. Ножи выпали у него из рук, так как он не смог их держать.