В первые два или три дня пребывания в Монте-Карло Милли была неожиданно молчалива. В ее взгляде чувствовалась обида, и Этерстон догадывался, что вертелось у нее на языке.

Милли была слишком хитра и опытна, чтобы открыто упрекать его. Однако обвинение чувствовалось в тоне, каким она говорила с герцогом, в резких нотках, случайно проскальзывающих в ее голосе.

Герцог при желании мог быть очень настойчивым и безжалостным. Он твердо решил, что не даст запугать себя и никому не удастся заставить его поступить против его воли.

Одно дело, когда женщина пыталась пробудить в нем страсть к себе, и совсем другое, когда она уже считала его своей собственностью. И тем не менее, он хорошо знал, что леди Милли имела на него очень серьезные виды и готова была оповестить всех об их свадьбе.

Между тем в Монте-Карло жарко светило солнце, растительность была сказочно-живописна, а в казино герцог встретил многих друзей и знакомых. Император и императрица Австрии, вдовствующая императрица России, короли Швеции, Бельгии, Сербии и королева Португалии — вот далеко не полный перечень обитателей «Отеля де Пари».

В казино можно было встретить бесчисленных русских великих князей и индийских магараджей с парижскими дамами полусвета, ослепляющими всех своими бриллиантами.

Весь бомонд собирался вокруг рулеток и вслушивался в щелканье белых шаров. «Игра уравнивает всех», — иронически заметил кто-то герцогу. Каждый вечер титулованные особы азартно бросали на кон свое состояние.

Неожиданно герцог встретил в казино графиню Минторп, светскую даму старого воспитания и близкого друга королевы Виктории. Она была достаточно влиятельна при дворе, чтобы открыто выражать недовольство окружением дома Мальборо, представляющего собой сборище фривольных и беспутных молодых людей, близких к принцу Уэльскому и его жене красавице-датчанке.

Графиня очень приветливо поздоровалась с герцогом, и он ответил ей со свойственной ему учтивостью.

— Я слышала, вы танцевали неделю назад с моей внучкой Дафной на балу у маркизы Солсбери, — сказала она очень сдержанно.

Герцог с трудом вспомнил ничем не примечательную застенчивую девушку, которой его представила хозяйка бала и которую поэтому он обязан был пригласить на танец.

— Вы, наверное, также и ужинали вместе, — продолжала графиня Минторп.

Герцог вспомнил, что во время ужина он ухаживал за одной замужней дамой, а девушка, с которой он танцевал в начале вечера, сидела по другую сторону от него.

Он не мог даже вспомнить, сказали ли они хоть слово друг другу, но то, что она тогда была рядом, не вызывало сомнения.

— Да, да, конечно! — подтвердил он. — Думаю, это ее первый сезон.

— Вы правы, — согласилась графиня Минторп, — и я сказала его королевскому высочеству, что Дафна вам понравилась. Он очень любезно дал мне понять, что он и принцесса Александра надеются первыми услышать— добрую весть!

Графиня Минторп улыбнулась, грациозно наклонила голову и удалилась, а тем временем ничего не понимающий герцог долго смотрел ей вслед.

В это было невозможно поверить! Тем не менее это было правдой, и графиня могла очень сильно осложнить ему жизнь. Он вспомнил, что его друг маркиз Дорсет вынужден был жениться именно из-за того, что честолюбивая матушка заручилась поддержкой принца Уэльского. А ведь маркиз всего лишь пригласил девушку прогуляться по парку на одном из балов. «О девушке теперь будут ходить всевозможные слухи, — сказал его королевское высочество. — Вы должны быть джентльменом и сделать ей предложение».

Дорсет вынужден был жениться, но герцог Этерстон твердо сказал себе, что не позволит заманить себя в ловушку подобным образом. Но все это тем не менее приводило его в ярость.

Он изо всех сил старался быть осторожным и не давать насильно связать себя узами брака. Будучи очень расстроенным встречей с графиней Минторп, герцог все-таки взял себя в руки и решил во что бы то ни стало найти в казино леди Милли.

Она наблюдала за тем, как вращается рулетка, и была в этот вечер особенно неотразима. На Милли была шляпа с пером и изумрудное зеленое платье с довольно смелым декольте, а сияние ее бриллиантов удивительно красиво сочеталось с блеском ее глаз. Кто-то однажды сделал леди Милли комплимент, что она сверкает, как шампанское, и она об этом никогда не забывала. Она всегда сияла, как сказочная фея, и мужчины, увивавшиеся вокруг нее, неизменно подсмеивались над ее остротами и замечаниями по поводу их косвенных намеков, потому что в самой простой фразе она могла найти скрытый подтекст.

У герцога было такое чувство, что графиня Минторп нанесла ему удар в самое сердце, а Милли казалась близкой и родной, частью того мира, который он понимал, — мира, очень далекого от этого рынка невест, на котором девушки выставлялись, как лошади на арене.

Он присоединился к группе мужчин, беседовавших с леди Милли, и они поспешили ретироваться, предполагая, что у них будет интимный разговор.

— А, вот и вы! — обрадовалась леди Милли. — Я вас повсюду искала. Мне нужно пять тысяч франков, Я проиграла все свои деньги!

Герцог вынул из кармана бумажник, достал оттуда деньги и протянул их леди Милли. Она медленно и спокойно приняла их, затем посмотрела на него и сказала:

— Однако вы богаты!

Ее слова звучали совершенно недвусмысленно, и во взгляде была явная обида. Некоторое время герцог молчал, потом повернулся и вышел из казино. Он знал, что Милли сердита на него за то, что четыре ночи ждала его напрасно. Прося у герцога деньги столь беспардонно, она как бы утверждалась в своей власти над ним и показывала всем присутствующим, что имеет право претендовать на его богатство и распоряжаться им.

Вероятно, не будь он уже выведен из себя словами графини Минторп, он не отреагировал бы так болезненно на шпильки леди Милли. Сейчас же он почувствовал, что если останется в казино еще немного, то нарушит все нормы приличия и взорвется.

Герцог всегда гордился своим самообладанием. Он никогда не повышал голоса, даже на слуг, и ни разу ни с кем не поссорился. Когда он бывал раздражен, то становился холодным как лед, и это действовало на окружающих гораздо сильнее, чем если бы он кричал. Голос его звучал тогда, как удар хлыста, хотя сами слова не были оскорбительны.

Впитанные герцогом вековые традиции семьи, в которой из поколения в поколение воспитывались чувства собственного достоинства и независимости, делали его более могущественным в убийственном молчании, чем в открыто выраженном возмущении.

В этот момент он ненавидел леди Милли и все светское общество, которое вторгалось в его жизнь, давило на него и загоняло его в угол.

Герцог очень долго стоял на палубе, пока яхта не вышла в открытое море и Монте-Карло стало не больше звездочки. Потом он спустился вниз. Ему не спалось, и всю ночь его мучили неприятные мысли о будущем, полном риска.

Теперь, подходя к Алжиру, Этерстон с облегчением подумал, что наконец-то он отделен от ненавистного ему мира, в котором он жил, необъятным Средиземным морем.

Он бывал здесь и раньше, и теперь ему так необходим был восточный мистицизм Алжира после блестящей, помпезной, неискренней Европы. Его неодолимо влекло сюда из роскошного казино.

Герцог очень хорошо знал узкие аллеи, на которых бывало порою так темно, что приходилось пробираться ощупью, и где мужчины и женщины в национальных костюмах что-то продавали, покупали, ели, спали, молились и играли в азартные игры. В маленьких тесных палатках продавались драгоценности, серебро, ковры, изделия из кожи и множество самых примитивных сувениров.

Герцогу был хорошо знаком запах крепких арабских духов, приготовленных из мускуса, запах экзотических блюд, жарящихся под открытым небом, запах ладана, проникающий из душного базара и сухой терпкий запах пустыни, исходящий, казалось, от самих людей.

Ему казалось, что все здесь приветствует его, и прежде всего он хотел навестить своего давнего друга, который был для него неотъемлемой частью Алжира. Хотя было еще не время для визитов, герцог приказал слугам нанять экипаж и покинул набережную.

Путь его лежал не через арабскую часть Алжира, где однажды кровожадные пираты захватили в плен тысячи христиан, а через современный французский город, где белые виллы стояли окруженные зеленью, словно изумрудами. Повсюду росли пальмы, апельсины, платаны и перцы.

Наконец экипаж подъехал к небольшой белой вилле с изумительным видом на залив и прекрасным цветущим садом. Слуга проводил герцога на террасу, где отдыхали мужчина и женщина.

С минуту они смотрели на него, не веря своим глазам, потом мужчина вскочил на ноги.

— Неужели это ты? — восторженно воскликнул он.

— Ты удивлен? — спросил герцог, протягивая руку.

— Удивлен? Я потрясен! — ответил Николай Власов. — Потрясен и очень рад.

Друг герцога был немного старше его и обладал необъяснимым чисто русским шармом, который делал его привлекательным как для мужчин, так и для женщин.

Он пожал герцогу руку, затем обнял и подвел к столу.

— Фелица, дорогая, — сказал он, — это наш друг герцог Этерстон, которого я счастлив видеть.

— Очень приятно, ответила госпожа Власова.

Герцог уже много лет знал Николая Власова, когда тот был на дипломатической службе, а госпожу Власову видел только раз незадолго до их побега. В свое время это вызвало крупный скандал.

Николай Власов был русским атташе при английском дворе и пользовался огромной популярностью и уважением. Однажды, будучи в отпуске в Петербурге, он встретил там жену пожилого дипломата и без лишних объяснений увез ее. Они сбежали в Алжир, и только через пять лет ее муж согласился развестись с Фелицей, и она смогла выйти за любимого человека.

Это были годы остракизма и преследований, годы, когда никто с ними не разговаривал, когда их обвиняли в возмутительном поведении и жизнь их была очень нелегка. Герцог, однако, не бросил друга в беде и первые несколько лет даже помогал ему материально.

Позже Николай Власов занялся писательским трудом. Он прислал герцогу рукопись своей первой книги, которую Этерстон прочел и передал издателю, одному из своих приятелей. Он надеялся употребить все свое влияние, чтобы напечатать книгу, но ему не пришлось ничего делать, так как издатель, прочтя ее, заявил, что Николай Власов — непризнанный гений.

Первая книга Николая имела головокружительный успех, а вторая и третья стали бестселлерами не только в Англии, но и во всем мире. Они были переведены даже на русский язык, и Власов считал это своим триумфом.

Без сомнения, он был теперь богатым человеком и не отказался бы от того, чтобы увеличить свое состояние. И он никогда не забывал тех, кто помог ему в трудную минуту, а таких друзей было не так уж много.

Когда герцог сел за стол и ему подали чашку кофе, Власов спросил:

— Как ты оказался здесь? Почему не предупредил о своем приезде?

— Это долгая история, и не думаю, что она тебя заинтересует, — ответил герцог. — Расскажи лучше о себе. Что ты пишешь?

Не дожидаясь ответа, он задал второй вопрос:

— Вы счастливы?

Госпожа Власова положила руку на руку герцога.

— Мы живем как в раю, — сказала она. — Трудно даже выразить словами, насколько нам хорошо вместе.

Она была красива редкой русской красотой, и герцог, поднеся ее длинные тонкие пальцы к губам, произнес:

— Николай очень счастливый человек. Я завидую ему!

— Я постараюсь найти тебе такую же очаровательную жену, — улыбнулся Николай Власов.

Герцог сложил руки в притворном ужасе.

— Нет, нет! — сказал он. — Я не хочу больше авантюристок и интриганок! Если честно, то именно поэтому я здесь!

— Я почти угадал это, увидев, что ты приехал один, — сказал его друг.

Ему, может быть, лучше других было известно, сколько неприятностей доставляли герцогу женщины. В свое время друзья хорошо повеселились в Лондоне и Париже. Иногда только чисто русская находчивость Власова спасала герцога от неминуемого скандала.

— Я хочу немного пожить в Африке, — сказал герцог. — Найдутся ли здесь какие-нибудь свежие развлечения, способные усладить изможденного человека, пресыщенного удовольствиями европейской жизни?

Николай Власов, запрокинул голову, рассмеялся.

— Тебе надо написать книгу, такой образный язык сразу сделал бы ее бестселлером!

— Возьму пример с тебя! — ответил герцог.

— У него огромный успех, — гордо сказала госпожа Власова своим мягким мелодичным голосом. — Он переведен почти на все языки мира и получает столь лестные рецензии, что я боюсь, как бы он не возгордился!

— С такой женой, как ты, это невозможно, — произнес Николай Власов. — Ты мой самый строгий критик. Ты всегда ограждаешь меня от малейших ошибок и не даешь мне потерять голову!