Но, считая, что он окончательно приобрел власть над больным мозгом короля, Иоанн Бесстрашный дал ему единственную вещь, способную смягчить его мучения: нежность женщины. Потому что Одетта любила своего несчастного принца, она стала его ангелом-хранителем, доброй и терпеливой феей, которой ничто не внушало отвращения. От этой странной любви на свет появилась девочка. Король признал ее; она носила имя Валуа. Парижане, ненавидевшие толстую Изабо, поняли, кем в действительности была Одетта. Ее нежно прозвали «маленькой королевой»… но в сердце Марии де Шандивер, лишенной дочери, уже пятнадцать лет не заживала рана, хотя она и не показывала этого и скрывала под улыбкой копившуюся в ней ненависть к мужу.

Катрин, узнавшая все это от Сары, сразу привязалась к старой даме, не догадываясь о глубокой жалости, которую та испытывает к девушке. Мария де Шандивер слишком хорошо знала двор и не могла не понять, едва увидев Катрин, что главной ее задачей было воспитать не супругу для Гарена де Бразена, а любовницу для герцога Филиппа Бургундского.

Когда в комнату вошла Сара с подносом в руках, портниха поднялась на ноги и, гордая своим произведением, отступила на несколько шагов, чтобы лучше судить о нем.

– Если мессир Гарен останется недоволен, – широко улыбнувшись, сказала она, – значит, он чрезмерно привередлив. Клянусь Девой, никогда еще не было такой прекрасной невесты. Спорю, что мессир Гарен, который только сегодня утром вернулся из Гана, поспешит упасть к ногам своей будущей жены и…

Зная, что портниха, если ее не остановить, будет болтать еще очень долго, Мария де Шандивер жестом велела ей замолчать.

– Это очень хорошо, Гоберта, просто превосходно. Я дам вам знать, остался ли доволен мессир Гарен. А теперь оставьте нас.

Повинуясь взгляду, Сара проводила портниху до лестницы. Катрин и хозяйка дома остались одни. Прелестным движением девушка опустилась на бархатную подушку у ног старой дамы. Ее улыбка сменилась грустной гримаской, по которой Мария де Шандивер легко провела пальцем, как бы желая стереть.

– Вы совсем не рады известию о возвращении вашего жениха, крошка? Гарен вам не нравится? Вы не любите его?

Катрин пожала плечами.

– Как я могу его любить? Я его почти не знаю. Не считая того дня, когда в церкви он помог мне подняться, я видела его всего один раз, в тот вечер, когда приехала к вам. Потом он был в Гане, сопровождал герцога на похороны Ее Величества. И к тому же…

Она остановилась, запнувшись, но не смогла удержать трудного признания:

– И к тому же я его боюсь!

Мария де Шандивер ответила не сразу. Задержав руку на лбу девушки, она устремила отсутствующий взгляд на красный отблеск витража, как будто хотела найти невозможный ответ на невысказанный вопрос.

– А… герцог? – после недолгого колебания спросила она. – Что вы думаете о нем?

Катрин быстро приподняла склоненную головку. Ее глаза насмешливо заблестели.

– Очень привлекательный молодой человек, – с улыбкой сказала она, – но он слишком хорошо это знает! Настоящий сеньор, красноречивый, любезный с дамами, ловкий в любовных играх… Во всяком случае, о нем ходят такие слухи. Словом, совершенный принц. Но…

– Но?

– Но, – смеясь, закончила Катрин, – если он хочет выдать меня замуж только для того, чтобы надежнее заполучить в свою постель, он ошибается.

От изумления Мария де Шандивер спустилась со своих меланхолических вершин. Она с забавным недоумением смотрела на девушку. Значит, Катрин известно, что ее ждет? Более того, она собирается вполне серьезно послать подальше герцога, словно заурядного поклонника, – а он поставил все на карту, чтобы добиться ее.

– Вы собираетесь это сделать? – наконец выговорила она. – Оттолкнуть герцога?

– Почему бы и нет? Если я выйду замуж, я собираюсь хранить верность мужу, как обещаю у алтаря. Значит, я не стану любовницей монсеньора. Придется ему с этим смириться.

На этот раз Мария де Шандивер грустно улыбнулась. Если бы ее Одетта обладала хоть небольшой долей этой спокойной и веселой храбрости, этой твердой решимости, когда ее продавали Карлу, это бы все изменило! Но она была так молода! Пятнадцать лет, а ведь Катрин больше двадцати.

– Мессиру Гарену повезло, – вздохнула старая дама. – Красота, благоразумие, верность… У него будет все, чего только может пожелать самый требовательный человек.

Катрин, снова став серьезной, покачала головой.

– Не слишком завидуйте ему! Никто никогда не знает, что его ждет.

Остальное она оставила при себе – содержание записки от Барнабе, которую Сара ей принесла вместе с завтраком… Бродяга сообщал ей о возвращении Гарена и о том, что все произойдет в тот же вечер.

– Только устрой так, чтобы известная особа до наступления темноты оставалась при тебе, – сказал Барнабе. – Это для тебя легко.

День склонялся к вечеру, когда Гарен де Бразен переступил порог дома Шандивера. Из-за мелких стекол своего окна с частым свинцовым переплетом Катрин со странно сжавшимся сердцем смотрела, как он спешивается. По обыкновению своему, он был в черном, ледяной и бесстрастный, но великолепно украшенный тяжелой рубиновой цепью вокруг шеи и огромным кровавым карбункулом, сияющим на капюшоне. Шедший за ним слуга нес ларец, покрытый пурпурной тканью с золотой бахромой.

Увидев, что черная фигура исчезла в дверях, Катрин отошла от окна и села на постель, ожидая, пока ее позовут. Было жарко, хотя толстые стены сберегали прохладу. И все же девушка дрожала в своем серебряном платье. При мысли о том, что сейчас она должна встретиться с человеком, обреченным на смерть, ее охватила непереносимая тоска. Руки у нее похолодели, она вся дрожала, обезумев от страха. Зубы у нее стучали, но голова пылала, и она безнадежно оглядывалась кругом, ища отверстие, выход, куда можно было бы проскользнуть, потому что стоило ей подумать о том, что Гарен посмотрит на нее, может быть, даже коснется ее руки, – и ей делалось дурно.

Домашние шумы доносились до нее приглушенными, но казались грозными. С усилием она встала с кровати, дотащилась до двери, держась за стены. Она больше не могла здраво рассуждать. В ней остался лишь животный страх. Она ухватилась за резную ручку двери, и железные завитки до крови оцарапали ей палец. И она так дрожала, что не сумела отворить. Тем не менее дверь открылась, и вошла Сара. Увидев за дверью бледную, с побелевшими губами Катрин, цыганка вскрикнула:

– Ты что здесь делаешь? Иди, тебя зовут!

– Я… я не могу, – слабо пролепетала девушка. – Я не могу туда пойти!

Сара схватила ее за плечи, принялась безжалостно трясти. Ее черты окаменели, и темное лицо цыганки стало похоже на дикарскую маску из какого-то экзотического дерева.

– Раз уж у тебя хватило смелости пожелать чего-то, так хватит смелости и взглянуть на это, – без обиняков заявила она. – Мессир Гарен тебя ждет!

Она смягчилась, увидев слезы, брызнувшие из лиловых глаз. Отпустив Катрин, она смочила салфетку водой из стоявшего на туалетном столике серебряного кувшина, затем брызнула на лицо девушки; и на него тотчас же вернулись краски. Катрин глубоко вздохнула, и Сара следом за ней.

– Вот так-то лучше! Теперь иди и постарайся не растеряться, – сказала она, взяв Катрин под руку и увлекая ее к лестнице. Неспособная сопротивляться, девушка покорно следовала за ней.

Обеденный стол был накрыт в большом зале на первом этаже, у незажженного камина. Войдя, Катрин увидела Марию де Шандивер на ее обычном месте, а ее супруга – у окна, вполголоса беседующим с Гареном де Бразеном.

Уже второй раз она встречала его в доме де Шандивера, но оценивающий взгляд его единственного глаза она почувствовала на себе впервые. Когда он приходил на улицу Татпуар в день ее переезда, он не обратил никакого внимания на Катрин. Сказал только несколько незначительных слов, таких обычных, что она их не запомнила. Почти весь вечер он разговаривал с Гийомом де Шандивером, предоставив свою будущую супругу самой себе и заботам Марии. Катрин была ему признательна за это обращение, потому что оно избавляло ее от колебаний.

Надеясь, что и этот раз пройдет так же, она направилась к мужчинам, чтобы поздороваться. Но при ее появлении они прервали разговор и встали. Катрин смотрела вниз и не заметила восхищенного выражения на их лицах. Гарен пышно выразил вслух этот восторг:

– Заря не так прекрасна, как вы. Вы – чудесное видение, дорогая моя.

Говоря, он глубоко склонился перед ней, прижав руку к сердцу, в ответ на реверанс девушки. Шандивер тоже поклонился с довольной улыбкой на своей мордочке хорька. С такой красотой она надолго удержит непостоянное сердце Филиппа Доброго, и Шандивер уже видел длинную цепь выгод и наград в обмен на оказанную услугу. Еще немного, и он стал бы потирать руки…

Тем временем Гарен резким жестом подозвал пришедшего с ним слугу, стоящего в углу с ларцом в руках. Он открыл ларец, содержимое которого засияло в свете факелов в высоких железных подставках. Длинные ловкие руки Гарена достали тяжелое золотое ожерелье, шириной и длиной с орденскую цепь. Огромные, необыкновенного блеска и чистоты лиловые аметисты и безупречный восточный жемчуг были вставлены в оправы в виде цветов и листьев. Крик восхищения приветствовал появление этого чуда, вслед за которым Гарен извлек из ларца такие же серьги.

– Я бесконечно люблю этот лиловый оттенок ваших глаз, Катрин, – медленно и важно произнес он, – он так идет к вашим золотым волосам и нежному цвету лица. Поэтому я заказал для вас в Антверпене этот убор. Камни для него были привезены с далеких Уральских гор, на границе Азии. Для того чтобы создать это ожерелье, понадобилась беспредельная преданность людей, не ведающих страха. И я хотел бы, чтобы вы носили его с удовольствием, потому что аметист – камень мудрости… и целомудрия.

Он вложил ожерелье в дрожащие руки Катрин, и девушка так и вспыхнула.

– Я с радостью стану его носить, мессир, потому что это ваш подарок, – еле слышно прошептала она. – Не хотите ли вы надеть его на меня?

Гарен с комическим ужасом отказался.

– С этим розовым платьем? О, дорогая моя, что за ересь! Я закажу для вас подходящее к этим драгоценностям платье, чтобы их можно было оценить по достоинству. А теперь дайте мне руку.

Снова наклонившись к ларцу, Гарен достал простое золотое кольцо и надел его девушке на палец.

– Это залог нашей помолвки, – серьезно сказал он. – Монсеньор приказал, чтобы свадьбу назначили на Рождество, как только закончится траур. Он желает – и это большая честь для нас – лично присутствовать на церемонии, и даже, возможно, он будет свидетелем. Теперь позвольте предложить вам руку, чтобы идти к столу.

Катрин послушно позволила себя увести. Она чувствовала себя сбитой с толку, но недавнее недомогание совершенно исчезло. У Гарена была своя манера объясняться и управлять событиями, делавшая их менее таинственными и тревожными. Для этого богатого и могущественного человека все было просто. Тем более просто, что ни в его словах, ни в поступках не было места чувствам. Дарил ли он целое состояние в виде драгоценностей, надевал ли девушке на палец кольцо, связывающее их на всю жизнь, – его голос звучал все так же ровно. Его рука не дрожала. Взгляд оставался ясным и холодным. Садясь рядом с ним за стол и собираясь есть с одного серебряного блюда[2], Катрин спросила себя, во что превратится ее жизнь с таким человеком.

Он выглядел скорее величественно, характер его казался ровным и спокойным, щедрость – беспредельной. Катрин подумала, что в таком браке, возможно, могли бы быть приятные стороны, если бы – как в любом браке – речь не шла об отвратительной супружеской близости. И особенно если бы она не таила в глубине души воспоминание о трактире «Карл Великий», такое мучительное, что любое напоминание об Арно вызывало у нее слезы.

– Кажется, вы очень взволнованы? – спросил спокойно Гарен. – Я думаю, что любая девушка входит в жизнь не без робости, но не стоит преувеличивать. Совместная жизнь может быть достаточно простой… и приятной вещью, чтобы стоило попробовать.

Он явно старался успокоить ее, и Катрин поблагодарила его слабой улыбкой, смущенная этим проявлением интереса к ней. Внезапно ее мысли обратились к Барнабе, к тому, что он подразумевал под словами «все готово». Что он задумал? Какую ловушку расставит ночью этому могущественному человеку, чья смерть может иметь для него тяжелые последствия? Катрин представила себе, как он прячется в тени за дверью, сливаясь с темнотой, как в тот памятный вечер Драчун и Побирушка. В своем воображении она видела, как он внезапно появляется из темноты, в руке сверкает сталь, он сбрасывает всадника с седла и потом жестоко добивает неподвижное тело.

Чтобы прогнать это слишком ясное видение, Катрин попыталась вникнуть в разговор мужчин. Они говорили о политике, женщинам незачем было вмешиваться. Мария де Шандивер молча ела, или, вернее, клевала, не поднимая глаз от тарелки, потому что аппетита у нее не было.