– Как ты думаешь за это взяться? – спросила Барнабе Сара.

– Не в одиночку, само собой. Тетушке Кабош достаточно позвать на помощь, и набежит целая толпа народу, одни – чтобы угодить сыночку, другие – чтобы его не прогневать. У нас одна надежда – Машфер. Только он сможет нам помочь.

Сара оставила Жакетту и подошла к Барнабе, который, собираясь уходить, уже занес ногу на ступеньку, но приостановился, раздумывая и нервно покусывая пальцы. Она тихонько, чтобы не услышали остальные, прошептала ему:

– А ты не боишься, что Машфер потребует плату… натурой? Особенно если девушка хорошенькая.

Чуткое ухо Катрин услышало сказанное Сарой.

– Риск всегда есть, но я надеюсь, и с ним управимся. Всему свое время. Сейчас нам страшен Кабош, а не Машфер. У короля нищих на службе почти столько же народу, сколько у мясника. Сейчас Машфер должен быть около дворца короля Сицилии, там его обычное место. Ты его знаешь, Ландри?

Мальчик нахмурился и брезгливо скривился.

– Золотушный, весь в язвах? Прозвище Золотая Рыбка?

– Вот-вот, найди его и скажи, что с ним хочет потолковать Барнабе-Ракушечник. Если он замешкается, прибавь, что дело касается игры в кости. Запомнишь?

– Еще бы!

Ландри натянул шапчонку на уши и, прощаясь, чмокнул Катрин, которая повисла у него на руке.

– Я с тобой! Я больше не могу тут сидеть!

– Не стоит, голубка! – вмешался Барнабе. – Больно ты у нас приметная. Стоит тебе потерять чепец… Ни у кого в Париже нет таких золотых волос. Вмиг все дело провалится. Да и Машферу ни к чему тебя видеть при свете солнышка.

Ландри взбежал по ступенькам и исчез за дверью. Катрин грустно вздохнула, увидев яркий луч солнца, на миг заглянувший к ним в подземелье. Хорошо там, должно быть, лето как-никак, конец июня! Барнабе поклялся, что, как только они найдут Лоизу, он их сразу же отправит в Дижон. Но когда это будет? И удастся ли им вернуть Лоизу?

Слепая ярость охватывала Катрин, как только она вспоминала, что Лоиза в руках Кабоша. Она не задумывалась, что может случиться с Лоизой, она ненавидела Кабоша, он был причиной всех их несчастий.

Долго ждать им не пришлось. Не прошло и часу, как Катрин увидела, что Ландри возвращается. Вместе с ним вошло такое страшилище, что Катрин поглубже забилась в уголок за камином, куда Барнабе посадил ее, спрятав за спину матери. Катрин не раз видела Машфера по ночам, когда он бражничал со своей братией, но тогда он был жуткой и страшной пародией на короля. Теперь он был в своем дневном обличии – обличии нищего: ростом он был куда ниже Барнабе, опирался на два костыля, из-под его грязного плаща выпирал огромный горб, руки были покрыты гниющими язвами, левая нога обмотана окровавленной тряпкой. Острые волчьи зубы вычернены, так что рот казался беззубой дырой. Один глаз нищего остро и жестко блестит. Отсутствие другого – единственное настоящее увечье Машфера – прикрывала грязная тряпка. Машфер с порога бросил костыли и сбежал по лестнице, как молоденький. Катрин едва не вскрикнула от изумления.

– Что надо? Паренек передал, что у тебя ко мне срочное дело, – сказал нищий.

– Правильно передал. Мы не всегда с тобой ладим, Машфер, но ты здесь главный и никогда не предавал друзей. Может, ты и посмеешься над моим предложением… Но мне кажется, что это доброе дело.

– Пока мне кажется, что ты смеешься надо мной.

– Нисколько. Выслушай меня.

В нескольких словах Барнабе объяснил Машферу, в чем дело и какой помощи он хотел бы от него. Машфер слушал молча и задумчиво стирал с рук язвы. Когда Барнабе кончил, он задал один-единственный вопрос:

– Девушка красивая?

Барнабе крепко сжал руку Жакетты, потому что ему показалось, что она собирается что-то сказать. Голос у него остался спокойным и равнодушным, когда он ответил:

– Так себе. Блондиночка, худосочная, бледная. Не в твоем вкусе… и потом, она не любит мужчин. Только Господа Бога. Готовилась в монахини, Кабош взял ее силой.

– Среди таких попадаются очень утешные, – мечтательно протянул Машфер. – А Кабош нынче силен, им и подавиться недолго.

– У тебя зубы волчьи. И что тебе Кабош: сегодня он в силе, завтра – пустое место.

– Тоже верно. А мне-то что обломится, кроме колотушек?

– Ничего, – сухо сказал Барнабе. – Только добрая слава. Я никогда ни о чем не просил тебя, Машфер, теперь я возвращаюсь к своему королю, королю кокильяров-ракушечников. Что ж, ты хочешь, чтобы я сказал Жако Морскому, что Машфер Кривой работает только ради выгоды и пальцем не шевельнет ради друзей?

Долгий разговор поверг Катрин в отчаяние. Она сгорала от нетерпения, она хотела, чтобы все уже принялись за дело. Для чего тратить столько слов, когда нужно бежать к тетке Кабош и забирать у нее Лоизу? Машфер, однако, поразмыслил и принял решение. Это было видно по тому, как он, сидя на последней ступеньке, чесал сперва в затылке, потом дернул себя за ухо, прочистил горло, сплюнул и поднялся на ноги.

– Будь по-твоему. Я тебе друг. Нужно потолковать как следует и посмотреть, что можно сделать.

– Я знал, что на тебя можно положиться. Пойдем к Изабо-Сластене, выпьем по стаканчику пивка. Там и потолкуем в ожидании ночи. Сегодня же ночь на Ивана Купалу. Вокруг костров больше наберем, чем за весь день.

Мужчины отправились в кабачок, который держала во Дворе Чудес одна из развеселых девок, как никто умевшая собрать у себя публику. Жакетта испуганными глазами смотрела им вслед. Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.

– Кто бы мог подумать, что спасение моей дочки зависит от такого вот человека!

– Главное, – уверенно отозвалась Катрин, – спасти ее.

Ее поддержала Сара. С улыбкой она привлекла к себе девочку и ласково погладила по голове. Со времени болезни Катрин она привыкла ухаживать за ее золотистыми волосами, ей доставляло физическое удовольствие взвешивать на руке тяжелые косы, расчесывать их, поглаживать мягкими ласкающими движениями.

– Девчушка права, – подтвердила она. – Она всегда будет права, особенно в споре с мужчинами, потому что станет красавицей и всех будет сводить с ума.

Катрин очень серьезно взглянула на Сару, она очень удивилась, услышав, что будет красавицей, потому что еще никто никогда не говорил ей ничего подобного. Хвалили ее волосы, иногда глаза, но не больше. Даже мальчишки никогда ей ничего подобного не говорили. Ни Ландри… Ни Мишель… Мысль о несчастном казненном юноше омрачила неясную радость, которую затеплили в ней слова Сары. Зачем ей быть красивой, если Мишель все равно не увидит ее? Он единственный, для кого она и впрямь хотела бы быть красивой. А так… Но и плакать тоже не следует, хотя, как только она вспоминала Мишеля, на глаза наворачивались слезы.

Как ей становилось больно при воспоминании о нем! Рана эта оставила незаживающий след…

– Красавица, уродина – все едино, – сказала она наконец. – Мне не хочется быть красавицей. Мужчины бегают за ними. И причиняют зло… Только зло!

Сара удивилась словам Катрин, но Катрин замолчала. Она почувствовала, что краснеет, вспоминая ночные сцены, за которыми подглядывала в окошко, вспоминая низкие страсти, жертвами которых становились девушки из-за своей красоты. Сара не сводила с нее глаз, будто ее древнее племя наделило ее умением читать мысли и она знала все, что творилось в душе ее маленькой приятельницы. Сара ни о чем ее не спросила, только улыбнулась и сказала:

– Хочешь или нет, но ты будешь, Катрин, необыкновенной красавицей. Запомни все, что я скажу тебе сейчас: ты будешь даже слишком красивой, и красота принесет тебе много беспокойства. Ты будешь любить одного-единственного мужчину, но любить ты его будешь со страстью. Из-за него ты не будешь ни пить, ни есть, покинешь ради него свой дом, будешь искать его по всем дорогам, не зная даже, примет он тебя или нет. Ты будешь любить его больше самой себя, больше всего на свете, больше самой жизни…

– Никогда не буду любить ни одного мужчину, тем более так, как ты говоришь! – закричала девочка, в ярости топая ногами. – Единственный, которого я могла бы любить, умер!

Она замолкла, испугавшись вырвавшихся у нее слов, и с опаской взглянула на мать. Но Жакетта не слышала.

Жакетта сидела у очага, смотрела на золу и перебирала свои самшитовые четки. Сара взяла девочку за руки и притянула ее к себе поближе, зажав ее ноги между коленями. Голос Сары понизился до ласкового, мурлыкающего шепота, настойчивого, баюкающего:

– Так оно и будет, будет! И вот еще какая странная вещь написана на твоих маленьких ладошках: у тебя будет великая, в самом деле великая любовь, она заставит тебя страдать и одарит тебя такими радостями, что тебе от них станет больно. А тебя будет любить много-много мужчин, один в особенности. – Сара подняла ладонь Катрин к самым глазам и рассматривала ее, наморщив лоб. – Я вижу принца, настоящего рыцаря… Он будет очень любить тебя и много для тебя сделает. Но это не тот, кого будешь любить ты. Ты будешь любить другого. Я вижу его. Молодой, красивый, знатный… и жестокий! Очень жестокий! Тебя часто будут ранить шипы, которыми он защитил свое сердце, но слезы и кровь – лучшие дрожжи для счастья. Ты будешь искать этого человека, как собака ищет хозяина, будешь бежать по его следам, как гончая бежит по горячему следу оленя. У тебя будет слава, богатство, любовь, у тебя будет все, но заплатишь ты за них очень дорого! А потом… ты встретишься с ангелом.

– С ангелом? – изумленно переспросила Катрин.

Сара отпустила руки девочки. Она словно бы очень устала, лицо ее постарело, но глаза светились, будто видели необыкновенное сияние за грязными облупленными стенами.

– Да, с ангелом, – повторила она восторженно. – С ангелом – воином с огненным мечом.

Сочтя, что Сара воспарила уж слишком высоко, Катрин легонько потянула ее, чтобы вернуть на землю.

– А ты, Сара, ты вернешься когда-нибудь на свой остров среди синих морских просторов?

– Для себя я не могу читать книгу будущего, голубка! Бог не позволяет! Но одна старуха гадала мне и сказала, что я никогда не вернусь на родину, но со своими все-таки встречусь. Она сказала, что мое племя придет сюда[1].

Вернулся Барнабе, вернулся один и казался очень довольным.

– Вот все и решилось, – сказал он. – Мы разработали план и, как только представится подходящий случай, спасем Лоизу.

– Как это – представится случай? Значит, снова ждать? Почему не сегодня ночью? – исступленно закричала Жакетта. – Разве мы мало ждали? Я разве мало ждала?

– Успокойся, женщина! – грубовато оборвал ее Ракушечник. – Желательно не только спасти Лоизу, но и самим остаться в живых. Этой ночью всюду зажигают костры, самый большой костер будет перед дворцом, второй – на Гревской площади. Невозможно совершать налет в Ситэ в такое время, в двух шагах от костра, когда все улицы запружены народом. Кабош к тому же капитан моста Шарантон. У него оружие, у него люди. Сейчас он могущественнее, чем когда-либо. А нам нужно кое-что приготовить. С Лоизой мы уже нигде не будем в безопасности. Кабош отыщет нас повсюду, даже во Дворе Чудес, у него и там свои осведомители. Так что в тот же день нам нужно будет бежать.

– Нам? – восхищенно спросила Катрин. – И ты побежишь вместе с нами?

– Да, малышка. Мое пребывание здесь кончилось. Я ведь кокильяр-ракушечник, мне нужно возвращаться к своему королю. Король кокильяров призывает меня в Дижон, так что поедем мы вместе.

Он рассказал, что они придумали с Машфером. Как только состоится процессия где-нибудь на окраине и отвлечет парижан, они отправятся к тетушке Кабош и постараются выманить ее на улицу или по крайней мере вынудить отпереть дверь. Тогда с несколькими добрыми товарищами ничего не будет стоить подхватить и увести Лоизу. Но бежать надо сразу на берег Сены, к складам, брать лодку и плыть до Бургундии.

– Ты мне понадобишься, Сара, но затем ты поступишь как захочешь…

Цыганка беззаботно повела плечами.

– Я бы поехала вместе с дамами, если бы они взяли меня с собой. Невелика жертва уехать отсюда. Волка-с-Бельмом с меня хватит! Он надумал спать со мной, и каждую ночь мы с ним воюем. Чем дальше, тем он злее и грозит, что отправит меня танцевать перед Машфером. А ты знаешь, что это такое!

Барнабе кивнул головой, Катрин едва удержалась, чтобы не кивнуть тоже. Кивнуть она не кивнула, но вспыхнула от негодования: она привязалась к своей странной сиделке и чувствовала, что, несмотря на черноту, Сара достаточно красива, чтобы попасть в гарем Машфера. Ласково взяв Сару за руку, Катрин посмотрела на нее, и глаза у нее были в этот миг золотые, как солнечный летний день.

– Мы же не расстанемся, скажи, Сара? Ты поедешь с нами к дядюшке Матье. Правда, мамочка?

Жакетта грустно улыбнулась. Еще недавно полная жизни, крепкая, веселая бургиньонка, она с каждым днем становилась все тоньше, все прозрачнее. Щеки у нее ввалились, побледнели, глубокие морщины прорезали ее лицо, такое гладкое, такое свежее до пережитых ею черных дней. Все платья висели на ней как на вешалке.