— Спасибо, — с готовностью кивнула Ксения. Какой он деликатный! Согласно протоколу ей следует сменить платье перед встречей с премьер-министром. Но как изящно он дал ей это понять! — А потом я должна буду вернуться сюда?

— Я зайду за вами через двадцать минут.

— Спасибо, — снова кивнула она.

Следует ли ей присесть в реверансе, прежде чем она выйдет отсюда, оставив здесь короля? Впрочем, решила она, уж лучше пусть она покажется ему слишком чопорной, чем попирающей этикет.

Она присела. В своем изысканном бледно-зеленом платье она без зазрения совести чувствовала себя эффектной и грациозной. Это доставляло ей несказанное удовольствие. Даже несмотря на беспорядки в городе, на беспорядок на голове. «И — в голове!» — мысленно добавила она сама для себя.

Затем, не глядя на короля, она отворила дверь в спальню. Перешагнув порог и слегка обернувшись, она увидела — но скорее почувствовала спиной, — что король стоит посреди гостиной и смотрит ей вслед… Она поискала слово, чтобы определить, каким был в этот момент его взгляд. И нашла. Его взгляд был озадаченный.

Спальня была так же красива, как и гостиная. Огромная позолоченная резная кровать была завешена бледно-голубым шелковым балдахином, цвет которого сочетался с панно на стенах.

Потолок, как и в гостиной, был заполнен изысканной росписью. Расписана была и мебель, украшенная резными узорами из цветов и фруктов, что, как Ксения знала, было австрийской традицией.

Комната была так красива, что в первые две минуты Ксения могла лишь озираться, пока не обнаружила, что горничная и служанка присели в глубоком реверансе и ожидают, чтоб их заметили.

Ксения протянула руку той женщине, что выглядела постарше, — и пусть она посчитает это странным английским обычаем.

— Приятно познакомиться, — сказала она, — и спасибо, что распаковали мои чемоданы.

— Это честь и привилегия, ваше высочество, — деликатно ответила горничная, никак не выражая своих чувств относительно манер «ее высочества».

— Скажите, как вас зовут.

— Маргит, ваше высочество, а это Вилма.

Вилма была молодой, привлекательной и была в явном потрясении от новой хозяйки — выразив это тем, что шустро проделала серию мелких, наползающих один на другой реверансов. Ксения улыбнулась и подошла к туалетному столику, чтобы сесть, а Маргит привела бы ей в порядок прическу.

— Не желаете ли переодеться, ваше высочество? — сдержанно, но озабоченно спросила Маргит.

Ксения взглянула на гардероб. Ах, эти чудесные платья! Сколько их…

Внезапно до дрожи ей захотелось примерить каждое — и походить в них, хотя бы немножко, прежде чем эта сказка о Золушке кончится и полуночный бой часов вышвырнет ее в лохмотьях на кухню.

— Какое из платьев более подобает этому времени дня, на ваш взгляд?

— Сегодня вечером во дворце банкет, — уклончиво ответила Маргит. — И я смею предположить, что ваше высочество могла бы пожелать надеть белое — возможно, вот это.

Горничная достала из шкафа белое шелковое платье. Передняя его часть ниспадала складками почти по-гречески и была прихвачена букетиками желтых лилий с боков, лишь с легким намеком на турнюр, переходя сзади в небольшой шлейф до самого пола.

Оно было таким… — почти божественным! — что образовалась долгая пауза, прежде чем Ксения смогла разлепить губы, чтоб дать ответ:

— Да, я уверена… именно это платье мне и следует надеть вечером.

— Тогда осмелюсь предложить вам сейчас вот это, — быстро нашла Маргит еще одно прелестное платье, удостоверившись, что принцесса совсем не капризна.

Она извлекла из шкафа платье из бледно-желтого шелка, отделанное шнуровкой того же оттенка. Надев его, Ксения обнаружила, что оно идет ей едва ли не больше, чем белое… Вот незадача… Какое выбрать?

Как удачно, что они с Джоанной одного роста. Ксения была лишь чуть стройнее, а следовательно, тоньше в талии. Фасон многих платьев предполагал пояс, а те, что его не имели, легко можно было на время слегка ушить. Пусть слуги думают, что она похудела — авария, волнения с пересадками… Поэтому, пока ее одевали (это было для нее так непривычно!), Ксения не поскупилась на краски, описывая Маргит и Вилме, что с ней приключилось и как все было тревожно и страшно.

— Как это ужасно, ваше королевское высочество! — то и дело почтительно бормотала Маргит, в то время как Вилма слушала рассказ с живыми эмоциями малышки, которую взяли на пантомиму.

— Все эти поезда… Они так опасны! — назидательно заключила пожившая Маргит. — Но, возможно, это просто английские поезда не так хороши, как наши.

При упоминании Англии Ксения сразу же сникла. Этот ее «английский любовник», о котором твердил ей «жених» — будь он неладен! «Английский любовник», конечно.

Сдается ей, король, говоря эвфемистически, не в восторге от поведения своей невесты Джоанны, что бы та ни говорила, будто он ее понимает и отвечает ей тем же! Такое заключение сделала Ксения, пробежавшись мысленно по их с королем мучительному для нее разговору. Возможно даже, он таким поведением Джоанны просто шокирован. Во всяком случае, она не сомневалась: манеры его будущей жены и ее дальнейшие планы в соответствующем направлении претят королю.

Как Джоанна могла все ему рассказать? Впрочем, она была честна с женихом — обман разве лучше? Обманывать — разве не более недостойно, чем изменять жениху или мужу открыто?

Эта загадка была из тех, какие ни за что в жизни не взволновали бы ее разум прежде. Она напряженно думала обо всем этом, пока Маргит ее причесывала.

Как бы то ни было, наконец сказала себе, измучившись, Ксения, поступки Джоанны — на ее совести и совершаются в тех пределах, какие отведены для них ее представлениями о нравственности. И точка.

А все, что нужно сейчас ей, Ксении, — это стараться, чтобы король был ею доволен и ни о чем не подозревал и — что, возможно, более важно! — попытаться помочь ему, как о том говорил мистер Донингтон, насколько это будет в ее силах.

При этой мысли она занервничала, чувствуя, как лицо и плечи ее пошли пятнами. Маргит поспешила спросить принцессу, все ли с ее прической как надо? Может быть, где-то сильно натянута прядь? Нет-нет, ответила Ксения горничной. Все хорошо, просто ей жарко. Вилма бросилась приоткрыть форточку.

Помочь королю… Чем? Как? Да во всем, что она ни скажет, ни сделает, не будет ни малейшего проку! Он так недоступен, ведет себя так отстраненно, величественно!

Но при всем том он явно несчастлив. Она это чувствует! Как бы он ни маскировал свое состояние королевской недосягаемостью, ему не удается полностью скрыть эмоции.

Ее мать однажды сказала, когда они в очередной раз беседовали о ее детстве:

— Простые люди всегда думают, что тем, кто обитает в богатых дворцах, живется легко и без всяких забот. Это, поверь мне, совсем не так.

— Так ты была несчастлива, мама?

— В ранней юности, — ответила мать. — Меня прятали от настоящей жизни! Я это почувствовала и стала злиться. Представь, я ощущала себя канарейкой в клетке или золотой рыбкой в чашке с водой — дивитесь, люди, какая красивая! А я — сиди и подставляй перышки, чтоб поярче сверкали? Ну, нет… Это было не для меня. Я хотела знать, что происходит вокруг, за пределами чашки и клетки. И участвовать в том.

Она помолчала.

— Если бы я не сбежала с твоим отцом, я была бы обречена на пустую, бессмысленную жизнь — с разбитым сердцем.

— Ты бы стала прекрасной эрцгерцогиней, мама! — ответила ей тогда Ксения.

— Одно я знаю наверняка, — с улыбкой ответила миссис Сандон, пожав плечами, — что я была бы очень несчастной женой эрцгерцога. И вдобавок к тому очень глупой. — И, словно чувствуя, что должна объяснить последнее обстоятельство, она, не дожидаясь вопроса, сделала это: — Когда люди несчастливы, они либо глупы, либо им скучно, или же они впадают в цинизм. Последний случай — из самых худших.

— Я это понимаю, мама.

— Я хочу, чтобы ты это понимала всегда. Быть счастливым важно не только для самого себя. А для всех, кто тебя окружает, с кем ты общаешься, с кем ты близок.

Именно счастье и пыталась ее мать подарить жителям Литтл Кумб, и вовсе не странно, что все в деревне ее боготворили! Сколько слез было пролито на ее похоронах, и даже самые бедные жители деревни принесли тогда цветы на ее могилу.

Вот и диагноз: король несчастлив, сказала себе Ксения, сжав ладони в маленькие кулачки. И она должна попытаться сделать его счастливым — как это сделала бы ее мама в своем случае. Ксения не спрашивала себя, как это возможно за столь короткое время. Она знала лишь то, что если она поставила себе цель, то, какой недостижимой ни казалась бы ей эта цель, нужно постараться ее достичь.

Когда она вернулась из спальни в гостиную, аккуратно причесанная — Маргит постаралась и подняла все ее волосы вверх, заколов их черепаховыми гребнями, чтобы открылась красивая линия шеи с маленьким завитком в ложбинке у позвоночника, — сменив бледно-зеленое платье на бледно-желтое, со шнуровкой, король уже ждал ее. Он стоя просматривал газету и порывисто повернулся всем корпусом, услышав звук открывшейся двери. Почти инстинктивно Ксения остановилась на самом пороге и замерла. Описать свои чувства в этот момент она затруднилась бы. Что в них было? Опасение, что вышло что-то не так… Страх перед тем, что ей предстоит… Но главным было совсем другое — этого чувства она не могла распознать, но это было то, что испытывает любая женщина под взглядом мужчины, который…

Недолгая пауза. И вот он сказал, положив конец ее внутреннему смятению и попыткам разобраться в себе:

— Очень… очень… недурно! Вы сейчас даже прекраснее, чем получасом ранее. — Ксения просияла. И через секунду услышала: — Это то, что вы ожидали, чтобы я сказал?

Боже, да он подтрунивает над ней! Ее лицо отразило готовность к испугу — или даже к обиде, но улыбка на его губах дружески свидетельствовала: она ему нравится.

— Мне очень бы не хотелось, чтобы ваш двор… надо мной посмеялся, если бы я надела что-то не то, — сделала серьезную попытку объяснить свое минутное замешательство Ксения и, удовлетворенная тем, как она себя держит, шагнула в сторону короля.

— Вы никогда не сможете быть ничем иным, кроме как его украшением! — церемонно провозгласил король, продолжая ей улыбаться все той же улыбкой доброго друга.

— Я польщена…

Лицо Ксении озарилось ответной улыбкой — непосредственной, искренней. Мизансцена на несколько секунд оставалась такой: двое молодых людей в прекрасных нарядах, улыбаясь, смотрят друг другу в глаза. Аллегория «Счастье».

— Это самый приятный комплимент из тех, что я могла бы услышать! — первой нарушила молчание Ксения.

Она произнесла это с волнением. Хотя… Наверное, ее открытая радость от его слов немало его удивила — ведь его невесте наскучили комплименты, и он это прекрасно знает и ждет от нее выражения пресыщенности от восторгов в свой адрес. А что получает? Наивное, простодушное ликование по поводу одобрения женихом ее платья и внешности. Не слишком ли бросается в глаза разница между ею, Ксенией, и Джоанной — в их поведении? Наверное, надо себя контролировать и подвергать все свои чувства жесткой цензуре: что сказала бы и сделала бы на ее месте кузина Джоанна? Ксения прикусила губу… Они все еще стояли и смотрели друг на друга — и ей было хорошо и спокойно. Но вдруг радость ее померкла, скукожилась.

А потом она неожиданно для себя почувствовала горькое раздражение. Как же ей надоело даже за этот короткий срок примерять на себя образ Джоанны — в большом и в малом! Она не выдержит бремени этой осторожности по всякому поводу — крупному или ничтожному! Это невыносимо! Да, разумеется, король не должен заметить различия — ведь они разыграли подлог именно для того, чтобы вскоре все вернулось на круги своя. Чтобы никто ничего не заподозрил — и, главное, чтобы ничего не мог заподозрить король. Но…

Ах! Лети оно все в пропасть… вся эта осторожность и осмотрительность! Даже если он что-то и заметит, махнула про себя рукой Ксения, он с этим ничего не поделает. А она уже будет не здесь, не в этом дворце, не среди этих картин и фарфора, и ей будет все безразлично. Пусть Джоанна сидит в этих креслах, опирается на эти подушки, морщится от комплиментов среди всей этой немыслимой расписной роскоши. А она, Ксения, будет сейчас только и исключительно самой собой! И если ей приятно выслушивать комплименты от короля — она будет ему улыбаться! Она не стала подавлять в себе всплеск теплых чувств к королю — и они отразились в ее улыбке. Пусть так и будет, сказала она себе.

Ей как будто нашептывал эти крамольные мысли кто-то невидимый.

И вслед за ними пришла еще одна мысль: если она хочет помочь королю, то помогать ему должна именно Ксения-Золушка!..