— Ну, спасибо, — сказала я.

— Ох, долгие разговоры о Полли делают нас такими неприятными собеседниками. Давайте перейдем к Малышу.

— О нем много не расскажешь. Малыш стар, сед и отвратителен.

— Сейчас вы не правы, Фанни, дорогая. Слушать описание людей интересно только, если оно правдиво. Я видел фотографии Малыша, их полно в книгах у Сони: Малыш играет Diablo, Малыш в обмотках на войне, Малыш около полкового знамени. Я не знаю, каким он стал после Индии, потому что его последние фотографии есть только в «Страницах нашего индийского дневника», но это было всего три года назад, и Малыш был восхитителен. Я обожаю этот тип — коренастый, с привлекательными глубокими морщинами на лбу, такой надежный.

— Надежный?!

— Почему ты так сильно его не любишь, Фанни?

— Потому, что у меня от него бегут мурашки по спине. И еще он такой сноб.

— Мне это нравится, — сказал Седрик. — Я такой же.

— Такой сноб, что живые люди недостаточно хороши для него. Ему надо выкапывать мертвых, я имею ввиду знаменитых мертвецов. Он постоянно роется в мемуарах, чтобы выяснить, кто что сказал о его дорогой герцогине Дино или о драгоценной леди Бессборо. Он бесконечно разматывает родословные, он знает все, что связано с королевскими семьями и всякими подобными вещами. Затем он пишет о них книгу, после чего можно подумать, будто они являются его личной собственностью.

— Я так и предполагал, — сказал довольный Седрик. — Красивый ухоженный мужчина — мне это нравится. Талантливый и одаренный — еще лучше. Его вышивки действительно прекрасны, а десятки звезд, выигранных в сквош, достойны самого Дуанье, пейзажи оригинальные и смелые.

— Пейзажи с гориллами?

— С гориллами?

— С лордом и леди Монтдор, или кем-нибудь еще.

— Ну, очень оригинально и смело изображать мою дядю и тетю в виде горилл, я бы не рискнул. Думаю, Полли просто счастливица.

— Борели предполагали, что именно вы женитесь на Полли, Седрик.

— Очень глупо с их стороны, дорогая. Достаточно один раз взглянуть на меня, чтобы понять, насколько это маловероятно. Что еще Борели говорят обо мне?

— Седрик, может быть вам следует однажды приехать и встретиться с Нормой? Я просто мечтаю увидеть вас вместе.

— Спасибо, нет, дорогая.

— Но почему? Вы всегда спрашиваете, что она говорит о вас, а она спрашивает, что говорите вы. Вам лучше сесть рядышком на диван и поговорить без посредников.

— Дело в том, я полагаю, что она будет слишком напоминать мне о Новой Шотландии, тогда мое прекрасное настроение слетит с меня, как под порывами ветра в бурю. Плотник в Хэмптоне тоже напоминает мне о Новой Шотландии, не спрашивайте, почему, но это так, и я вынужден невежливо отворачиваться от него, когда прохожу мимо. Париж лучше всего подходил мне все эти годы, там нет ни намека на Канаду, возможно поэтому я мирился с Бароном все эти годы. Барон настолько специфичен, что мог бы жить в любой стране, но только не в Новой Шотландии. Зато Борели там так и кишат. Я не хочу встречаться с ними, мне достаточно знать, что они говорят и что думают обо мне.

— Так вот, Норма полна новых впечатлений, она вылила их на меня, когда я выходила за покупками и встретила ее. Оказывается, вы вчера ехали из Лондона вместе с ее братом Джоком, и теперь она не может говорить ни о чем другом.

— Ах, как интересно. А как он понял, что это был я?

— По множеству примет. По очкам, по канту на пальто, по имени на бирке чемодана. Вы не способны оставаться анонимным, Седрик.

— О, хорошо.

— По словам Нормы, он находился в состоянии паники. Сидел, глядя одним глазом на вас, а другим на дверь купе, потому что ждал, что вы наброситесь на него в любую минуту.

— О, небеса? А как он выглядит?

— Вы должны знать. Вы были совершенно одни после Ридинга.

— Ну, дорогая, я помню только ужасного усатого маньяка в углу. Я его особенно хорошо запомнил, потому что думал, какое счастье не родиться таким, как он.

— Думаю, это и был Джок. Рыжий и бледный.

— Так вот они какие, эти Борели? И вы считаете, что люди часто заигрывают с ним в поездах?

— Он сказал, что вы бросали на него гипнотические взгляды сквозь очки.

— Дело в том, что на нем был очень симпатичный твид.

— И поэтому вы попросили его снять ваш чемодан с полки в Оксфорде?

— Нет, нет. Просто чемодан был довольно тяжелый, а носильщика не было, как всегда. Во всяком случае, он был очень мил, так что все в порядке.

— Да, и теперь он просто в ярости от своего поступка. Говорит, вы загипнотизировали его.

— О, бедняжка, мне так знакомо это чувство.

— Что вы везли, Седрик? Он говорил, что чемодан весил почти тонну.

— Ничего особенного, — сказал Седрик. — Кое-какие мелочи для лица. Совсем немного, в самом деле. Я нашел крем новой формулы, должен его вам показать, кстати.

— И теперь все они говорят: «Если он запал даже на старого Джока, то неудивительно, что он так вьется вокруг Монтдоров».

— Но с какой стати я должен виться вокруг Монтдоров?

— Ради завещания и жизни в Хэмптоне.

— Моя дорогая, Шевр Фонтейн в двадцать раз красивее Хэмптона.

— И вы могли бы вернуться туда прямо сейчас, Седрик? — спросила я.

Седрик бросил на меня горестный взгляд и продолжал:

— Но в любом случае, я бы хотел, чтобы люди понимали, что нет никакого смысла пытаться пролезть в завещание — это того не стоит. Знаете, у меня есть один друг, который ровно один месяц в году жил у своего старого дядюшки в Сарте, чтобы попасть в завещание. Для него это была сущая пытка, потому что он знал, что человек, который ему очень нравился, не будет все это время верен ему в Париже. И вообще, Сарт сам по себе очень мрачен, знаете ли. Но все равно, он был прикован к нему, как раб к галере. И что же происходит? Дядя умирает, мой бедный друг наследует дом, и теперь сидит там словно живой мертвец, ведь он столько лет своей юности потратил, чтобы заполучить его. Вы понимаете мою логику. Это порочный круг, а во мне нет ничего порочного. Дело в том, что я люблю Соню, поэтому я остаюсь здесь.

Я поверила ему. Седрик жил сегодняшним днем. Не похоже на него было беспокоиться о таких вещах как завещание; если бы можно было представить себе человека с мировоззрением кузнечика в траве, лилии в поле, это был бы Седрик.

Дэви, вернувшись из своего круиза, позвонил мне и сказал, что приедет на обед рассказать о Полли. Я подумала, что Седрик тоже захочет услышать все из первых рук. Дэви всегда лучше выступал перед полной аудиторией, поэтому я позвонила в Хэмптон, и Седрик принял приглашение с удовольствием, а потом спросил, не сможет ли он остаться у меня на ночь или две.

— Соня уехала на эту оранжевую диету с апельсиновым соком. Я не слишком возражал, потому что знаю, она будет жульничать. Дядя Монтдор сейчас в Лондоне, а мне одному дома грустно. Я хотел бы прогуляться с вами и провести несколько серьезных экскурсий по Оксфорду, на которые у меня никогда не остается времени из-за Сони. Это будет очаровательно, Фанни, спасибо, дорогая. Итак, через час.

Альфред как раз был очень занят, и я была в восторге от возможности заполучить Седрика на два дня. Я очистила палубу, предупредив тетю Сэди и моих друзей из бакалавриата, что буду занята в следующие два дня. Дэви прибыл первым.

— Седрик уже едет, — сказала я, — так что мы не должны начинать без него.

Я видела, что его просто распирает от новостей.

— О, Седрик, это ужасно, Фанни. Почему это чудовище все время крутится у тебя в доме, он что, живет здесь? И что Альфред думает о нем?

— Сомневаюсь, что Альфред даже знает его в лицо. Пойдем посмотришь на моего ребенка, Дэви.

— Извините, если я опоздал, мои милые, — сказал Седрик, влетая в гостиную. — Но по дорогам Англии невозможно ездить из-за пешеходов. Почему все дороги запружены эти твидовыми стариканами?

— Это полковники, — ответила я. — Разве французские полковники не выходят на прогулку?

— Почти нет. Им для этого почти всегда не хватает ноги или даже двух. Подозреваю, что французские войны значительно кровавее английских, хотя знаю одного полковника, он иногда прогуливается по антикварным лавочкам.

— Чем же они занимаются?

— Понятия не имею, дорогая. Вы еще не начали о Малыше, не так ли? О, как вы добры. Я говорил с Соней по телефону. Она на пороге изгнания, кажется, ее застали за кражей ужина у медсестер. Ее строго пожурили и обещали отправить домой, если она сделает это снова и добудет хоть кусочек незаконной пищи. Только представьте себе, совсем без ужина, только стакан апельсинового сока. Бедняжка проснулась от запаха лососины. Конечно, она выскользнула из комнаты и схватила одну тарелку, ее поймали с лососем под халатом. Я рад был узнать, что она успела съесть большую часть, прежде, чем ее поймали. Дело в том, что она была совершенно деморализована, найдя в книге посетителей ваше имя, Дэви. Она вскрикнула и сказала: «Но он просто живой скелет, что он делал здесь?» А они сказали, что вы приезжали, чтобы прибавить в весе. В чем смысл?

— Смысл в здоровье, — сказал Дэви нетерпеливо. — Терять слишком много жира вредно, это должен знать даже ребенок. Но Соня не выдержит диеты ни дня, у нее совершенно отсутствует самодисциплина.

— Я тоже так думаю, — ответил Седрик. — Но тогда как нам избавиться от этих килограммов? Обертывания, может быть?

— Мой дорогой, посмотрите, сколько килограмм она уже потеряла, она такая худая, разве можно похудеть еще?

— У нее еще есть немного на бедрах, достаточно сделать тест с трикотажной блузкой и юбкой. И еще немного на ребрах, совсем крохотная складочка. Кроме того, они сказали, что апельсиновый сок отлично очищает кожу. О, я надеюсь, она продержится еще несколько дней, ради нее самой, вы же знаете. Она сказала, что один пациент дал ей адрес кондитерской в деревне, где подают девонширский чай, но я умолял ее быть осторожной. После сегодняшнего промаха за ней будут наблюдать, и еще одна ошибка окажется смертельной, как вы считаете, Дэви?

— Да, они безумно строги, — согласился Дэви. — Но иначе в этом нет никакого смысла.

Мы уселись за стол, и я попросила Дэви начинать его историю.

— Возможно, я должен начать с того, что не считаю их вообще счастливыми.

Я знала, что Дэви никогда не склонен был смотреть на мир сквозь розовые очки, но он говорил так серьезно и уверенно, что я сразу ему поверила.

— О, Дэви, не говори так. Это так страшно.

Седрик, который не знал и не любил Полли, и которому было безразлично, счастлива ли она, сказал:

— Дэви, дорогой, вы слишком торопитесь. Повествование начинается отсюда: вы сошли с корабля на пристань…

— Я сошел на пристань в Сиракузах, предварительно предупредив их из Афин, что приеду на один вечер, и они встретили меня на набережной с деревенским такси. У них нет собственного автомобиля.

— Важная деталь. Как они были одеты?

— Полли в простом синем платье из хлопка, а Малыш в шортах.

— Так ты видел колени Малыша? — сказала я.

— С ними все в порядке, — ответил Дэви, как обычно заступаясь за Безобразника.

— А что же Полли? Красивая?

— Уже не такая красивая, — Седрик радостно встрепенулся, услышав эту новость, — и раздражительная. Ей ничего не нравится. Ненавидит иностранцев, не может выучить язык, жалуется, что служанка крадет ее чулки.

— Вы опять торопитесь, мы все еще в такси, вы не можете переходить к чулкам. Как далеко они от Сиракуз?

— В часе езды, в очень красивом месте. Вилла расположена на юго-восточном склоне с видом на оливковые деревья, виноградники и зонтичные сосны. Банальный средиземноморский вид, но он никогда не может надоесть. Они наняли дом с мебелью и с прислугой и непрерывно на него жаловались, это занимает все их мысли, в самом деле. Я согласен, что там не очень уютно зимой, отопления нет, камины дымят, ванна никогда не бывает горячей, из окон дует и так далее. Итальянские дома рассчитаны на теплую погоду, а на Сицилии зимой бывает холодно. Внутри довольно отвратительно, шторы цвета хаки[24] и мореный дуб удручают, если пробыть в помещении слишком долго. Но в это время года там идеально, можно жить на террасе под крышей из винограда и бугенвиллий. Я никогда не видел такого прекрасного места — повсюду огромные кадки с геранью, божественно.

— О, мой дорогой, я просто влюбился в это место. Жаль, что мы не можем уезжать туда иногда.

— Я так и делаю, я люблю Сицилию. Думаю, что они были разочарованы, — продолжал Дэви, — мне показалось, они очень тоскуют по дому. Ну, мы прибыли как раз к обеду, и я изо всех сил торопился покончить с едой (итальянская пища такая жирная).