— О чем вы разговаривали?

— Ну знаете, на самом деле это был один сплошной протяжный вопль о том, как все трудно, все дороже, чем они ожидали, и какие ненадежные эти деревенские люди, они говорят «да, да», но ничего не делается, и что они предполагали питаться овощами с огорода и потому наняли садовника, но на самом деле все приходится покупать, потому что садовник наверняка продает овощи в деревню, что в доме даже не было чайника и одеяла были тонкими и жесткими, как доски, и не работал ни один из электрических выключателей и около кроватей нет ламп. Обычные жалобы жильцов меблированного дома, я слышал их сотни раз. После завтрака стало очень жарко, и Полли ушла к себе в комнату, она жары не любит, а я остался с Малышом на террасе, и вот тогда я действительно понял, где земля закругляется. Ну, могу сказать, что нехорошо, конечно, пробуждать сексуальные инстинкты в маленьких девочках, но Малыша постигла страшная кара. Видите ли, у них нет совершенно ничего общего, кроме поливки герани, в результате цветы просто заливают водой, половина уже сгнила. Я указал им на это. Ему совершенно не с кем поговорить, нет ни клуба, ни соседей, ни Лондонской библиотеки, и, прежде всего, нет Сони, чтобы держать его в тонусе. Я не ожидал, что он когда-нибудь поймет, сколь многим был ей обязан. Полли не может составить ему компанию, она постоянно на нервах. Она совершенная островитянка, вы знаете, ей ничто там не подходит, она ненавидит это место, этих людей, даже этот климат. Малыш, по крайней мере, космополитичен, прекрасно говорит на итальянском, интересуется местным фольклором и тому подобное, но ему трудно жить в полном одиночестве, а Полли его обескураживает. Ей там все отвратительно, и она жаждет вернуться в Англию.

— Забавно, что она стала такой правоверной англичанкой, когда подумаешь, что она пять лет провела в Индии.

— Мое дорогое дитя, дворецкий был величественнее и климат жарче, но в сущности дворец вице-короля мало чем отличался от Хэмптон-парка. Пожалуй, дворец был даже менее космополитичным, и, конечно, она была совершенно не подготовлена к домашнему хозяйству на Сицилии. Нет, она просто ненавидит его, так что бедняга Малыш месяцами живет в молчании с капризной маленькой девочкой на руках. Ненамного лучше тюремного заключения, согласитесь.

— Я тут подумал, — сказал Седрик, — он ведь любит князей. А на Сицилии полно просто божественных князей.

— Может быть, они и божественные, но они все далеко. Кроме того, итальянские князья не в счет после французских и английских герцогов.

— Не согласен, нет никого грандиознее Пинчио. Но если они не годятся, и если у него есть средства на жизнь за границей, то почему бы им не выбрать Париж? Там достаточно правильных герцогов — не меньше пятидесяти — знаете, де Супп рассказал мне один раз, что они способны говорить только друг о друге, это был бы выход.

— Мой дорогой Седрик, они очень бедны. Они не могут себе позволить даже жизнь в Англии, не говоря уже о Париже. Вот почему они все еще на Сицилии, иначе они устремились бы домой со скоростью пули. Малыш потерял деньги при крахе биржи прошлой осенью, он сказал мне, что если бы не Силкин, они остались бы без гроша в кармане. О, дорогой, если подумать, насколько богатой могла бы быть Полли…

— Как жестоко, — откликнулся Седрик. — Понимаю, понимаю.

— Во всяком случае, это шокирующая история показывает, до чего может довести человека добрый старый секс. Я никогда не видел, чтобы человек так радовался, как Малыш при виде меня — как собака на охоте. Он хотел обсудить каждую мелочь, что здесь случилась — вы можете себе представить, как ему скучно и одиноко, бедняге.

Но я думала о Полли. Если Малышу с ней скучно и одиноко, она не могла быть счастлива. Успех или провал человеческих отношений зависит от атмосферы, которую один человек создает для другого, какую атмосферу может создать разочарованная Полли? Ее обаяние состояло в ее красоте, но мы знаем, как быстро мужья привыкают к красоте жены, их сердце уже не замирает от ее созерцания, она уже не кажется загадкой сфинкса, какой была в первые свои дни в Алконли, когда ее мечта о Малыше делала Полли неотразимой. Но ее загадка была решена, и если счастье Полли напрямую зависело от ее удобного быта, мадам Риты, Дебенхайма и парикмахера, ей, имеющей слишком мало жизненных сил, чтобы найти для себя новые интересы, неизбежно было погрузится в пучину житейских неурядиц. Она не смогла бы найти утешение ни в сицилийском фольклоре, на в итальянских аристократах.

— О, дорогой, — сказала я, — если Малыш несчастлив, то я не знаю, что должна чувствовать Полли. О, бедняжка Полли.

— Полли бедняжка, но, по крайней мере, это была ее идея, — ответил Дэви. — Мое сердце обливается кровью о бедном Малыше. Но он не может сказать, что я не предупреждал его снова и снова.

— А что насчет ребенка, — спросила я, — никаких признаков?

— Ни одного, насколько я заметил. Но, в конце концов, сколько они женаты? Восемнадцать месяцев? Соне пришлось ждать восемнадцать лет, прежде чем она родила Полли.

— О, Боже, — прошептала я, — я не представляю, что Профессор Безобразник сможет через восемнадцать лет. — меня остановила болезненная гримаса на лице Дэви. — Может быть, именно из-за этого они такие печальные? — закончила я неуверенно.

— Возможно. Могу только сказать, что у меня не сложилось счастливое впечатление.

В эту минуту Седрика позвали к телефону, и Дэви сказал мне, понизив голос:

— Только между нами, Фанни, это не должно пойти дальше. Я думаю, что у Полли возникли проблемы с Малышом.

— О, опять кухарки и горничные?

— Нет, не кухарки и не горничные.

— Не говори мне ничего! — воскликнула я в ужасе.

Вернулся Седрик и рассказал нам, что леди Монтдор поймали с поличным в кондитерской с девонширским чаем и вручили ей чемодан. Она сказала, что автомобиль уже выехал за ней, так что на обратной дороге ей понадобится спутник.

— Таким образом, — мрачно подвел итог он, — я заканчиваю свой маленький визит, который мы с вами ждали с таким нетерпением.

Меня поразила догадка, что Седрик организовал эту оранжевую диету не с целью избавления леди Монтдор от лишних килограмм, а с целью избавления от нее самой на неделю или две. Жизнь с ней, должно быть, была тяжким трудом даже для неукротимого духом Седрика, и он, возможно чувствовал, что заслужил короткий отдых после года пребывания в Хэмптоне.

Глава 6

Седрик и Норма все-таки встретились, и, хотя встреча произошла в моем саду, я не приложила руку к ее организации, это была чистая случайность. В один прекрасный день бабьего лета я сидела на лужайке с моим ребенком, где он голышом ползал по травке, такой загорелый, что уже походил на львенка, когда вдруг над изгородью появилась круглая золотая голова Седрика, сопровождаемая другой головой — худой старой лошади.

— Я зайду, чтобы объясниться, — сказал он, — но я не стану приводить сюда моего друга, я привяжу его к забору, дорогая. Он такой добрый и печальный, что не причинит никакого беспокойства, я обещаю.

Мгновение спустя он был уже рядом со мной. Я положила ребенка в коляску и обернулась к Седрику, спросить, что все это значит, когда Норма со своими собаками появилась в переулке около моего сада. Надо сказать, что все члены семейства Борели считают, что имеют специальный небесный мандат вмешиваться во все вопросы, касающиеся лошадей. Более того, они считают это не столько правом, сколько обязанностью, поэтому, когда Норма увидела доброго и печального друга Седрика, привязанного к забору, она без колебаний вступила в мой сад, чтобы узнать, что она сможет с этим сделать. Я представила ей Седрика.

— Не хочу вас прерывать, — сказала она, не отрывая глаз от знаменитых кантов на пальто, в тот день они были коричневыми на зеленом пальто в тирольском стиле, — но к вашему забору, Фанни, привязана очень старая кобыла. Знаете ли, кому она принадлежит?

— Нет, дорогая миссис Козенс, не говорите мне, что моя первая в жизни лошадь оказалась женщиной, — воскликнул Седрик с сияющей («последний штрих») улыбкой.

— Это животное называется кобылой, — ответила Норма. — И если она ваша, вам должно быть стыдно за то, в каком ужасном состоянии вы ее держите.

— О, я приобрел ее всего десять минут назад, я надеюсь, когда вы снова увидите ее через несколько месяцев, вы ее не узнаете.

— Вы хотите сказать, что купили это существо? Да ей прямая дорога в питомник.

— Питомник? Но почему, она же не собака?

— На живодерню, к мяснику, — пояснила Норма нетерпеливо, — она должна быть уничтожена, причем сразу, иначе я позвоню в Общество защиты животных.

— О, пожалуйста, не делайте этого, я не был жесток с ней, я был добр. Тот жестокий человек, у которого я ее забрал, обращался с ней по-скотски, просто как живодер. Я хотел спасти ее от него, я просто не мог видеть выражения ее лица.

— Ну, и что же вы собираетесь с ней делать, мой мальчик?

— Я думал обеспечить ей бесплатный постой.

— Бесплатный постой? Она не птичка, знаете ли, вы не можете содержать лошадей бесплатно, во всяком случае, не в Англии.

— Конечно, могу. Возможно, не в Оксфорде, но там, где я живу, есть старая конюшня, я намерен поселить ее там и обеспечить счастливую старость вдали от живодерни. Разе это не ужасное слово, миссис Козенс?

— Выпас в Хэмптоне допускается, — сказала Норма.

Это была серьезная уступка со стороны Борели. Седрик, однако, не обратил на нее внимания и продолжал:

— Он гнал ее по улице, запряженную в фургон, и так бил по спине, что я сразу понял, как она жаждет встретить доброго человека, способного выручить ее из этой неприятной ситуации, поэтому я остановил фургон и купил ее. Вы бы видели, какое облегчение она почувствовала.

— Сколько?

— Ну, я предложил этому человеку сорок фунтов, все, что у меня было с собой, так что он любезно отдал мне ее за эту сумму.

— Сорок фунтов? — воскликнула Норма в ужасе. — Вы смогли бы получить приличную охотничью лошадь за меньшие деньги.

— Но, моя дорогая миссис Козенс, я не хочу охотничью лошадь, это слишком страшно. Кроме того, посмотрите на меня, разве я смогу встать в половине седьмого? Я не могу чувствовать себя живым часов до одиннадцати. Я всего лишь хотел, чтобы эта бедная савраска (это же не лошадь, в самом деле) обрела надежный приют на старости лет, она же не захочет, как молоденькая, целыми днями носиться по лесам, здесь я ее понимаю даже без слов. Но главный вопрос, с которым я хотел обратиться к практичной Фанни — это как доставить ее домой?

— И если вы собираетесь скупать всех полуживых лошадей, — сказала Норма все еще с раздражением, — что прикажете нам делать со старыми собаками?

Она поддерживала контакты с несколькими заводчиками фокстерьеров, и ее сестры держали гончих, без сомнения, она была знакома со всеми их проблемами.

— Я не буду скупать всех лошадей, — ответил Сердик миролюбиво, — только одну эту, которую взял из чувства симпатии. Теперь, миссис Козенс, перестаньте сердиться и просто скажите, как я могу доставить ее домой? Потому что я знаю, вы это можете, если захотите, и я просто не могу не воспользоваться нашей удачной встречей сейчас, когда я так в вас нуждаюсь.

Норма стала слабеть, как все люди, имеющие дело с Седриком. Просто невероятно, с какой скоростью червь сомнений проникал сквозь окаменелую корку предрассудков, совсем как в случае с леди Монтдор, которую можно было ненавидеть только издалека. Но у леди Монтдор было «все это» для завоевания своих хулителей, Седрик же мог полагаться только на свое обаяние, приятный внешний вид и глубокое знание человеческой (и особенно женской) природы.

— Пожалуйста, — сказал он, глядя ей в глаза с легкой улыбкой.

Я видела, что он добился своего, Норма растаяла.

— Ну, — сказала она наконец, — есть два способа сделать это. Я могу одолжить вам седло, и вы поедете на ней, я не уверена, что она выдержит, но можно попытаться.

— Нет, миссис Козенс, нет. У меня есть некоторые литературные представления о верховой езде. Маленький лорд Фаунтлерой на своем пони — его изящная фигурка, ветер в золотых волосах — если бы мой дядя выписал меня из Канады, когда я был еще ребенком, вы могли бы наблюдать такую картину, но сейчас уже поздно. Старый мрачный дон на Росинанте, я не могу этого допустить.

— Какой старый мрачный дон? — с любопытством переспросила Норма. — Но, у нее слишком мало шансов дойти до Хэмптона, через двадцать миль она будет хромать на все четыре ноги, как кошка.

Она подошла к забору и выглянула наружу.

— Знаете, честнее было бы пристрелить ее. Но вряд ли я смогу убедить вас, что это животное было бы счастливее мертвым, так что нам придется вызвать коневозку. Я могу позвонить Стабли с вашего аппарата, Фанни, чтобы узнать, не сможет ли он приехать прямо сейчас?