— Я не могу ее в этом винить, — ответила миссис Чаддерсли Корбетт. — Раджи, наверное, самые неотразимые существа под небесами, во всех этих алмазах.

— О, нет, моя дорогая. Любая английская семья имеет камни лучше, чем у них. Там я не увидела ничего, что можно было бы сравнить с моими бриллиантами. Но тот раджа был довольно привлекательным, должна признать, хотя Полли никогда не видела его. О, Боже, Боже. Пожалуй, нам стоит перейти на французский язык, он больше подходит для этой темы. Начнем с того, что Полли унаследует все это, поэтому нельзя допустить, чтобы она выскочила замуж за какого-нибудь глупца из Новой Шотландии,[10] они совершенно непригодны. Вы можете представить здесь такого колониста? Мы сами должны подыскать ей мужа, тогда они смогут жить поочередно с его родителями и с нами. Подумайте, как это было бы разумно. Эта старая помпадурша очень подробно разъяснила мне всю систему вчера вечером.

Леди Монтдор славилась тем, что иногда употребляла слова, не совсем понимая их истинный смысл. Она явно имела ввиду старую герцогиню. Миссис Чаддерсли Корбетт была в восторге. Она издала счастливый тоненький писк и бросилась наверх, говоря, что ей нужно срочно переодеться к ужину. Когда я прошла мимо ее комнаты минут через десять, она все еще тараторила новости через двери ванной.

После этого леди Монтдор вознамерилась завоевать мое сердце и, конечно, ей это удалось. Это было не очень сложно. Я была молодой и напуганной, а она была старой, великой и ужасной, так что с ее стороны потребовался только намек на взаимопонимание, улыбка, жест сочувствия, чтобы внушить мне мысль, что я действительно люблю ее. Дело в том, что она обладала шармом. А шарм в союзе с богатством и положением являются почти безупречным оружием. Так получалось, что большинство ее ненавистников были люди, которые никогда не встречались с ней, или которых она намеренно оскорбила или игнорировала. Те, кому она старалась понравиться, вынуждены были признать, что оправдывают ее, говоря: «Но все же она была очень добра ко мне, я не могу не симпатизировать ей». Сама она, конечно, ни минуты не сомневалась во всеобщем обожании.

Перед моим отъездом из Хэмптон-парка в понедельник утром Полли проводила меня в спальню матери, чтобы попрощаться. Некоторые гости уехали накануне, остальные уезжали сейчас, все усаживались в свои большие роскошные автомобили, и дом был больше похож на школу в первый день каникул. Двери спален были открыты, слуги боролись с чемоданами, гости натягивали пальто. Все, казалось, были охвачены лихорадочной паникой, боясь куда-то опоздать.

Спальня леди Монтдор, насколько я ее помнила, была огромной, размерами больше походившей на бальный зал, и была убрана по моде ее молодости, когда она сама еще была невестой. Стена были отделаны розовым шелком и белым кружевом, огромная резная кровать на возвышении задрапирована струящимися розовыми занавесями. Белоснежная мебель обита маслянисто блестевшим розовым атласом с гирляндами цветов. Все столы были заставлены серебряными вазами для цветов и множеством фотографий в серебряных же рамках. Это были, в основном, изображения царственных особ с дарственными надписями. Их сердечность была обратно пропорциональна фактической важности персонажа на снимке. Царствующие монархи ограничивались именем, литерой «R» и иногда датой. Бывшие короли и королевы, герцоги и великие князья не скупились на «дорогую Соню» и «с любовью» широким росчерком поверх шлейфов или форменных брюк. Посреди этой атласно-серебряной роскоши в кровати с массой кружевных подушек леди Монтдор пила крепкий чай. Ее седые волосы были распущены и ниспадали на то, что оказалось полосатой фланелевой мужской пижамой.

Полосатая пижама оказалась не единственной нелепостью в розовой комнате. На кружевном туалетном столике с большим серебряным зеркалом среди щеток с серебряными и эмалевыми ручками, флаконами, шкатулками с выложенными алмазами инициалами стояла баночка кольдкрема Пондс и валялась черная щетка от Мейсон Пирсон. Среди монарших фотографий красовались ржавая пилка для ногтей, сломанный гребень и клочок ваты. Пока мы разговаривали, подошла горничная и хотела было убрать эти странные предметы, но леди Монтдор остановила ее, сказав, что еще не закончила. Ее одеяло было сплошь покрыто газетами и распечатанными письмами, она держала в руках «Таймс». Рядом лежал нераспечатанный «Королевский вестник». Думаю, начиная свой день с чтения газет, она чувствовала себя так же комфортно, как Мабель, графиня Эли за молитвой или леди Элизабет Моушен, ожидающая пробуждения королевы. Она в очередной раз получала подтверждение, что земной шар вращается в соответствии с законами природы.

— Доброе утро, Фанни, дорогая, — сказала она. — Тебе это будет интересно, я полагаю.

Она вручила мне «Таймс», и я увидела, что о помолвке Линды и Энтони Крисига наконец объявлено.

— Бедные Алконли, — продолжала она тоном глубокого удовлетворения, — неудивительно, что это им не нравится. Что за глупая девушка, хотя она такой была всегда, по-моему. Он богат, конечно, но деньги банкиров приходят и уходят, это совсем не то, что выйти замуж за все это.

«Все это» было любимым выражением леди Монтдор. Оно не означало всю эту красоту, этот чудесный и сказочный дом, от которого в разные стороны расходились четыре широких аллеи, вокруг которого на четырех искусственных склонах размещались упорядоченные купы деревьев, из окон которого открывался вид на луга и небеса; или радость от сокровищ, которыми он был наполнен. Она не была эстетически одарена, художественного вкуса у нее было не больше, чем у биржевого маклера. Она разбила для себя небольшой сад в парке по образцу оформления, которое увидела на цветочном шоу в Челси, где розовые кусты, бордюры из незабудок и кипарисы окружали мраморный бюст в итальянском стиле, и где она часто наблюдала закат. «Это так красиво, что мне хочется плакать», — заявляла она. Она в полной мере обладала сентиментальностью своего поколения, и эта сентиментальность словно зеленый мох покрывала твердокаменную сущность ее души, помогая скрыть ее, если не от других, то, во всяком случае, от себя самой. Она была убеждена, что является женщиной глубоко чувствующей.

«Все это» в ее устах означало положение в обществе в союзе с такими солидными активами, как обширные акры земли, угольные шахты, недвижимость, драгоценные камни, серебро, картины, и прочая собственность того же рода. К счастью, лорд Монтдор владел почти невероятным количеством подобных вещей.

— Не хочу сказать, что я ожидала от бедной Линды блестящего брака, — продолжала она. — Сэди замечательная женщина, конечно, я очень привязана к ней, но, боюсь, она имеет мало понятия о воспитании девочек.

Тем не менее, все дочери тети Сэди были нарасхват и выскакивали замуж, стоило им только высунуть нос из классной. И этот факт беспокоил леди Монтдор, словно заноза, особенно сейчас, когда ее ум был всецело занят брачными планами.

Отношения между Хэмптоном и Алконли строились следующим образом. Леди Монтдор питала противоречивые чувства к тете Сэди, разрываясь между любовью и восхищением цельностью ее натуры, которую она не могла не признать, и раздражением от тетиной непрактичности, которую считала неуместной в ее положении; она не выносила дядю Мэтью и считала его сумасшедшим. Дядя Мэтью со своей стороны признавал лорда Монтдора единственным человеком, на которого он готов был глядеть снизу вверх, и ненавидел леди Монтдор до такой степени, что, по его словам, готов был придушить ее. Теперь, когда лорд Монтдор вернулся из Индии, дядя Мэтью постоянно виделся с ним в Палате лордов и на заседаниях различных организаций округа. Придя домой, он цитировал его наиболее банальные замечания, словно это были откровения пророка. «Монтдор сказал мне… Монтдор говорит…». Бесполезно было спорить с ним, все, что говорил Монтдор, являлось истиной в последней инстанции в глазах моего дяди. «Монтдор замечательный парень. Не могу понять, как мы обходились без него в этой стране все эти годы. Страшно подумать, сколько лет он угробил впустую в индийских болотах, когда он так был нужен здесь». Он даже отменил правило не посещать чужие дома в пользу Хэмптона. «Если Монтдор просит нас, я думаю, мы должны поехать». «Вообще-то это Соня нас пригласила», — исправляла его тетя Сэди насмешливо. «А, эта старая волчица. Не знаю, что она сотворила с бедным Монтдором, чтобы женить на себе. Я полагаю, он никогда бы этого не сделал, если бы догадывался, какая она ядовитая змея». «Дорогой…» «Совершенно ядовитая, но, если Монтдор просит, надо ехать».

Что касается тети Сэди, то она всегда была немного рассеянная, словно парила в облаках, и я никогда не могла понять, что она думает об окружающих людях. Все же я уверена, что она скорее получала удовольствие от общества леди Монтдор в малых дозах. Она никогда не разделяла чувств моего дяди к лорду Монтдору, в ее голосе было нечто уничижительное, когда она упоминала о нем. «Что-то глупое есть в его взгляде», — говорила она, но никогда в присутствии дяди Мэтью, потому что это могло ужасно ранить его.

— Итак, Луиза и бедняжка Линда пристроены, — леди Монтдор решила идти дальше. — Теперь твоя очередь, Фанни.

— О, нет, — сказала я, — никто никогда не женится на мне.

В самом деле, я не могла себе представить, что найдется такой мужчина, настолько я казалась себе непривлекательной по сравнению с другими девушками, которых я знала. Я ненавидела свои круглые розовые щеки и жесткие черные кудряшки, которые никогда не превратятся в шелковистые локоны, сколько их не разглаживай щеткой, но будут торчать во все стороны, как вереск.

— Ерунда. Ты обязательно выйдешь замуж, — сказала леди Монтдор. — Только помни, любовь не может длиться долго. Любовь всегда проходит, но, если ты выйдешь замуж за все это, ты обеспечишь свою жизнь. Не забывай, однажды ты состаришься и поймешь, как важно женщине иметь хотя бы пару приличных бриллиантовых серег. Женщина моего возраста нуждается в алмазах, они дают искру. Иначе за ужином тебе придется сидеть только рядом с самыми незначительными людьми. На всю оставшуюся жизнь. Не очень хорошая перспектива, ты понимаешь. Конечно, — добавила она машинально, — мне повезло, у меня была любовь впридачу ко всему этому. Но так почти не бывает, и когда для тебя наступит момент выбирать, просто вспомни мои слова. Я полагаю, Фанни, тебе пора идти, чтобы успеть на поезд. Если встретишь Малыша, пришли его, пожалуйста, ко мне сюда. Полли, я хочу обсудить с ним званый обед на следующей неделе. До свидания, Фанни.

По пути вниз мы действительно столкнулись с Малышом.

— Мама хочет вас видеть, — сказала Полли, направив на него серьезный синий взгляд.

Он положил руку ей на плечо, массируя его большим пальцем.

— Да, — сказал он, — это по поводу обеда, я полагаю. Ты будешь на нем присутствовать, девочка?

— Думаю, да. Я остаюсь пока здесь, вы знаете.

— Не могу сказать, что многого жду от него. У твоей матери какие-то либеральные идеи по размещению гостей. Прошлый вечер за столом был просто анархическим шабашем. Я даже сгоряча сказал Соне, что она не должна приглашать гостей, если не может с ними справиться.

Фраза, которую я часто слышала от тети Эмили в отношении животных.

Глава 7

Вернувшись домой, я, естественно, была не в состоянии говорить о чем-либо, кроме моего визита. Дэви сильно веселился, глядя на меня, и утверждал, что я еще никогда не была такой болтливой.

— Ну, мое дорогое дитя, — спросил он, — ты не окаменела? Советерр и Чаддерсли Корбетт — это много хуже, чем я ожидал.

— О,да, я даже сначала подумала, что умру. Но никто не обращал на меня внимания. В действительности со мной разговаривали только леди Монтдор и миссис Чаддерсли Корбетт.

— О? И о чем же они с тобой говорили, могу ли я поинтересоваться?

— Ну, миссис Чаддерсли Корбетт сказала, что мама когда-то скакала с мистером Чаддерсли Корбеттом.

— Так оно и было, — ответил Дэви. — Этот скучный старый Чад, я о нем почти забыл. Неужели ты хочешь сказать, что Вероника тебе о них рассказала? Это слишком даже для нее.

— Нет, я слышала, как она говорила об этом в гостиной (в ритме «Гуся Пегги»).

— Понимаю. А что насчет Сони?

— О, она была мила со мной.

— Она была… что она была? Это действительно зловещая новость.

— Что за зловещая новость? — спросила тетя Эмили, входя в комнату со своими собаками. — Погода такая славная, не понимаю, почему вы сидите дома в такой чудный день.

— Мы сплетничаем об этой поездке, в которую ты так безрассудно отправила Фанни. И я сказал, что если Соня действительно заинтересовалась нашей девочкой, нам следует готовиться к неприятностям, вот и все.

— Что такое? — спросила я.