Барбара Картленд - Любовь в отеле «Ритц»

1898 год

Граф Катсдэйл пребывал в прескверном настроении.

Лондон он покидал в гневе, измученный страшными болями в спине, из-за которых любое движение причиняло ему невыносимые страдания.

«По крайней мере, — сказал он себе, — вот повод испробовать новое средство».

Всю дорогу граф не переставал поносить английскую медицину и всех ее представителей и занимался этим всю дорогу, пока ехали через Ла-Манш, а потом и от побережья до Парижа.

Вильма, дочь графа, сопровождавшая его в этом путешествии, привыкла к вспышкам отцовского гнева и поэтому почти не обращала на них внимания.

А камердинер Герберт за долгие годы службы у графа научился не произносить ни слова, пока буря не стихнет. Когда они подъезжали к Парижу, граф обратился к дочери и слуге с такими словами:

— Итак, вы оба — запомните хорошенько: поскольку я не желаю, чтобы хоть одна живая душа узнала, что граф Катсдэйл похож на сломанную куклу, с этого момента я — полковник Кроушоу, а леди Вильма — мисс Кроушоу.

А так как он уже напоминал им об этом по крайней мере дюжину раз, Вильма подумала, что ни она, ни Герберт при всем желании не смогут забыть его требования.

В Париже они остановились в роскошном доме, принадлежавшем виконту де Сервезу. Виконт был старинным; приятелем графа, и тот, когда бывал в Париже, почти всегда останавливался в этом доме.

Сейчас виконта не было в городе.

Но в своем ответном письме, он писал, что будет только рад, если граф воспользуется его домом на улице Сент-Оноре.

Вильма никогда раньше не бывала здесь. Она восхищалась убранством комнат и восторгалась тем, что все помещения были освещены новым способом — электролампами.

— Приятно убедиться, папа; — обратилась она к отцу, — как абсолютно правильно поступили мы, приняв решение использовать электричество для освещения дома, ведь, полагаю, французы больше соображают в электричестве, чем мы.

В ответ граф только сверкнул глазами.

Ему помогли устроиться на кровати так, чтобы он мог дать покой своей больной спине.

Утром, когда Вильма принесла отцу газеты, он был в более благодушном настроении.

— Папа, посмотри, это же здорово, — сказала она. — Вчера состоялось открытие нового отеля «Ритц», и, похоже, буквально все знатные и известные особы, о которых мы когда-либо слышали, присутствовали на этом открытии.

— Л ненавижу гостиницы! — пробурчал граф.

— Я знаю, папа, но газеты пишут, будто отель «Ритц» значительно отличается от любой другой, существующей или существовавшей гостиницы. Вы только подумайте, в каждом номере есть отдельная ванная комната!

На мгновение показалось, что граф признал достойным подобное новшество.

Но он тут же отметил:

— Принц Уэльский вполне доволен пребыванием в Бристоле, где имеется только одна ванная комната на этаже.

Вильма не слушала. Она продолжала читать газету.

По-французски она читала столь же свободно, как и по-английски. После долгой паузы она продолжила:

— Представьте себе! На открытии были Вандербильды, а также великие князья Михаил и Александр, а еще прекрасная королева Фоли-Берже. Мне кажется, я что-то слышала о ней раньше.

— Если и так, то вам все же не следует интересоваться ею! — мгновенно отреагировал граф.

— Почему? — удивилась Вильма.

Граф немного помолчал, подбирая слова, потом произнес:

— Это куртизанка, и должен признать — великая куртизанка, но тем не менее ее имя никогда не могло бы упоминаться в разговорах вашей матери или вашей бабушки.

Вильма рассмеялась:

— Вы же знаете, папа, что с вами мы можем говорить обо всем, и для меня это самая большая радость на свете.

Взгляд графа смягчился:

Он и в самом деле очень любил свою дочь и понимал, что ее красота вряд ли позволит ему еще долгое время удерживать девушку при себе, особенно теперь, когда она начала выезжать в свет.

Хотя теперь, забрав Вильму из Лондона в июне, он лишил ее возможности присутствовать на наиболее значительных балах сезона.

Впрочем, казалось, что она совсем не переживала по этому поводу.

Ее и в самом деле гораздо больше интересовала поездка в Париж, нежели посещение вечеров и балов, тщательно подготовленных матерями ее сверстниц.

Снова углубившись в чтение газеты, она воскликнула:

— Там были и англичане — герцог Мальборо, герцоги Портлендский, и Сьюзерлендский, и Норфолкский, и все с женами!

— А вот это и впрямь что-то новенькое! — согласился граф. — В мое время, отправляясь в Париж, оставляли жену дома.

Вильма засмеялась:

— Теперь уже вы, папа, говорите то, чего не должны были бы говорить при мне!

— Ты сама меня вынудила, — парировал граф. — А сейчас главное — постараться, чтобы никто из этих господ не прознал, что я здесь. У меня нет ни малейшего желания давать им повод для насмешек и издевательств надо мной только потому, что я впервые за столько лет свалился с лошади.

— Да ведь все объяснимо, папа, — успокоила его Вильма, — если учесть, насколько необуздан нрав у Геркулеса. Но вам непременно надо было ехать только на нем.

Граф понимал, как она права.

Он нисколько не сомневался, что для него будет детской забавой укротить жеребца, купленного у приятеля, — тот не сумел справиться с норовистым скакуном.

К несчастью. Геркулес — несомненно, великолепный жеребец, — вздумал догнать в парке оленя. Граф, застигнутый врасплох, вылетел из седла.

Вильма знала, в какой степени гордился ее отец своей репутацией непревзойденного наездника, и понимала: он действительно будет чувствовать себя униженным, если кто-нибудь из его приятелей восторжествует над графом, который, как говорят французы, «hors de combat»— «выбыл из строя».

— Никто не узнает о вас, папа, — успокоила она, — и я буду очень внимательна и не забуду, что я — мисс Кроушоу. В конце концов я не покривлю душой, поскольку это одно из ваших имен.

Граф принадлежал к очень старинному роду, чьи корни восходили к временам еще до правления Тюдоров.

Кроушоу было одним из родовых имен его предков и сохранялось веками.

Он часто пользовался им, когда, путешествуя, покидал страну.

Особенно если не желал, чтобы британское посольство поднимало шумиху вокруг его имени или чтобы в своей вечной погоне за титулами его преследовали иностранцы.

По никогда раньше он не был так заинтересован сохранить свое инкогнито.

С ужасом представлял он, как Мальборо, чье остроумие могло соперничать только со злобностью, станет издеваться над его нынешним унизительным состоянием.

Отец казался таким подавленным, что Вильма подошла к кровати и, наклонившись, поцеловала его в щеку.

— Не стоит унывать, папа! — убеждала она его. — Я уверена, что этот человек сотворит с вами чудо, и вы скоро опять сможете ездить верхом, как и прежде, вызывая восхищение и зависть у всех, кто вас видит.

— Ты хорошая девочка, Вильма, — Сказал граф. — А этого проклятого жеребца я укрощу, чего бы это мне ни стоило.

Вильма знала, что спорить бесполезно.

И она вернулась к описанию открытия отеля «Ритц».

Газеты сообщали, как поразило каждого присутствующего то, что они увидели там.

И так как Цезарь Ритц вызвал подобную сенсацию, все без исключения издания посвятили его карьере немало газетных полос.

Рассказывалось и о том, как ему в голову пришло построить отель, столь непохожий на все остальные.

Из газет Вильма узнала, что Цезарь Ритц родился в швейцарской деревушке Нидервальд в 1850 году.

Он был тринадцатым ребенком в большой крестьянской семье, которая не отличалась особым достатком, однако очень гордилась своей родословной.

На каменной печи в гостиной их дома было изображение пики, и именно оно теперь воспроизводилось на почтовой бумаге отеля.

Цезарь смотрел за козами и коровами своего отца, занимавшего пост деревенского старосты.

Само селение насчитывало около двухсот жителей. Мальчик посещал местную школу. Его отец находил это занятие пустой тратой времени. Однако мать Цезаря была честолюбива в отношении своих детей.

Сам же Цезарь, несмотря на свой юный возраст, уже точно знал, чем бы ему хотелось заниматься в жизни.

Когда ему исполнилось двенадцать, его послали в Сион изучать французский язык и математику.

Ему не терпелось достичь своей цели, и он стал учеником официанта, подающего вино.

Прочитав это, Вильма подняла глаза на отца и сказала:

— Очаровательная история жизни Цезаря Ритца напечатана в «Le Jour», папа. Думаю, вы с удовольствием прочтете ее.

— Я не интересуюсь прислугой и официантами, — ответил граф.

— Но он теперь весьма значительная особа, — возразила Вильма, — хотя было время, когда ему приходилось драить и натирать полы, да и бегать вверх-вниз по лестницам с багажом и лотками.

— Я не могу понять, почему бы тебе не почитать о чем-нибудь более серьезном, — пробурчал граф.

Казалось, он во всем хочет найти повод для недовольства.

— Сейчас мы находимся в Париже — наиболее цивилизованном городе мира, а ты тратишь время на всю эту чепуху о каком-то там владельце гостиницы.

Вильма засмеялась.

Она знала, что отец, беседуя с ней, всегда считал своим долгом ей противоречить, и это превращало их разговоры в захватывающее состязание.

Они постоянно придерживались диаметрально противоположных мнений и старались сделать все возможное и невозможное, чтобы разгромить друг друга в споре.

— Что ж, мне остается только сказать, — произнесла она, — что я бы с удовольствием побывала в отеле «Ритц»и сама убедилась бы, насколько он отличается от тех гостиниц, в которых нам доводилось останавливаться. Вы только вообразите себе, папа! Никаких тяжелых гобеленов, плюша или бархата, так как мсье Ритц утверждает, что они собирают пыль.

— Я бы подумал, что сие место напоминает армейские казармы! — прорычал граф.

Дочь не отвечала, погруженная в чтение. Затем она воскликнула:

— Как вы думаете, о чем здесь говорится?

Граф не ответил, но она продолжила:

— «Удобные стулья для столовой были доставлены только накануне, но, когда они прибыли, мсье Ритц обнаружил, что стопы слишком высоки.

» Их необходимо вернуть, чтобы обрезать ножки!«— вскричал он.

Жена согласилась с ним, но, когда он выбежал во двор, фургон, доставивший стулья, уже отъехал довольно далеко. Ритц бежал за ним под дождем и кричал вдогонку:» Надо отпилить по два сантиметра от ножек каждого стола и вернуть столы назад не позднее, чем через два часа!«Ему пытались объяснить, что это невозможно, но он настоял на своем. Официанты как раз заканчивали накрывать вновь доставленные столы, когда начали прибывать первые кареты с гостями».

— Ему следовало бы позаботиться обо всем заранее, а не оставлять все на последнюю минуту, — неодобрительно отметил граф.

— А меня эта история просто очаровала, — не соглашалась Вильма. — Пожалуйста, ну, пожалуйста, папа, прежде чем мы покинем Париж, сводите меня посмотреть отель «Ритц».

— Чтобы встретить там кого-нибудь из знакомых? — спросил граф. — Даже не думай об этом! Как только мне будет лучше, мы возвратимся в Лондон, и ты будешь танцевать на балах.

Вильма не отвечала.

Она размышляла над тем, как бы ей хоть немного посмотреть Париж, прежде чем они вернутся в Лондон.

Девушка уже даже составила список мест, которые хотела бы посетить.

Этот список открывался Дувром и заканчивался Аквариумом в Булонском лесу.

Трудность заключалась в том, чтобы найти кого-то, кто мог бы сопровождать ее. Ведь выходить одна она не могла.

Отец так решительно настроен был не допустить ни малейших сплетен, касающихся полученных им повреждений, что даже не позволил ей взять с собой горничную.

А Герберта, конечно, невозможно будет заставить покинуть своего господина.

«Я что-нибудь придумаю», — неуверенно пообещала она себе и продолжила читать об отеле Ритца.

Вскоре приехал врач, считавшийся большим специалистом по лечению травм позвоночника, о котором говорили, что он добивается непревзойденным результатов своим методом. Звали его Пьер Бланк.

Вильма первой встретила его. В совершенстве владея французским, она поведала о постигшем отца несчастье и попыталась объяснить врачу, насколько важно для графа было сесть в седло и что сделать это он намерен как можно скорее.

— В Англии граф считается непревзойденным наездником, — добавила она, — и именно поэтому он не хочет, чтобы кто-нибудь узнал о том, что с ним случилось.

— Я могу понять это, мадемуазель, — сказал врач, — и я обещаю вам — граф скоро поправится, а потом и вовсе забудет о том, что когда-то получил столь неудачную травму.

Он говорил это настолько уверенно, что Вильма была заворожена.