Жанна Даниленко - Любовь вопреки

Нет, так не пойдет. Сейчас он вернется домой и поговорит с мамой, надо жить вместе, это на два города сложно, а вместе совсем другое дело, да и внук скоро родится, подумаешь, каких-то четыре месяца осталось.

Толик собрался с силами. Решение было принято. План созрел. Конечно, надо перевозить маму в Питер. Позвонить, убедить, может быть даже заставить.

Завтра же собрать документы для банка и оформить кредит, купить Рите скрипку. Мало ли что про нее кто говорит, он живет с ней сколько, жена она ему. Так кто ее лучше знает, сплетники соседи бывшие, или он сам.

Стыдно стало ему за свою слабость, за мысли, за сомнения. Свою семью защищать надо. А его семья — это мать и жена с сыном еще не родившимся. И найти дочь Риты, он должен ради самой Риты. Вот если отступит сейчас, прекратит поиски, она ему не простит.

Дом встретил темными окнами и тишиной.

На кухонном столе записка: «Толя, милый не волнуйся пожалуйста, я у Кира! Восстанавливаю навыки игры на скрипке. Буду поздно, Кирюша меня проводит. Целую, твоя Киса».

Господи, он уже и Кирюша! Мысль пролетела, не задев самолюбия Анатолия. Ни о каком флирте между беременной женщиной и молодым парнем, младше ее по возрасту лет на пять, быть не могло. Вот ездили же они скрипку смотреть, теперь он ей свою заниматься дает. Все в порядке.

Готовой еды в квартире не оказалось, то, что оставлял, было съедено, видимо вместе с Киром. Но ничего, обошелся бутербродами с килькой в томате.

Звонок телефона выдернул из дремы у включенного телевизора. Ага, это он пытался дождаться жену и не заснуть, не вышло. В трубке слышался голос матери.

— Толя, сынок, прости, что поздно и домой, я на работу звонила, Олежек сказал, что ты ушел, дела у тебя.

— Да, дела. Я думал о тебе сегодня, мама. Ты как почувствовала.

— Так мама же. Чему удивляться.

Анатолий улыбнулся. Как хотелось сейчас обнять ее, прижаться, получить свою долю покоя и любви. Того неуловимого, но прочного чувства защищенности, которое бывает только рядом с матерью.

— Мам, ты прости, что деньги не шлю. Я исправлюсь. Я… — замолчал, сказать было нечего.

— Да не надо, я справляюсь, мне хватает. Сейчас пенсию каждый месяц давать стали, вот уже второй раз вовремя. А еще я бизнесом занялась, не поверишь, сынок.

— Бизнесом? Как много я о тебе не знаю.

— Да мне предложили комнату девочке аспирантке сдать. Вот, живу не одна. И платит, и продукты приносит, хорошая девочка. Толковой ее конечно, назвать сложно, но хозяйственная. Помогает мне по дому. Так что у меня все хорошо. Расскажи о себе.

— Да я думал в Питер тебя забрать. Хватит уже жить вот так на два города. Я скучаю по тебе, волнуюсь, понимаешь.

— И я скучаю, сынок. Но до мая никуда двинуться не могу, а там видно будет.

Положив трубку на аппарат, Толик понял, что никогда не пожалуется матери. Она все, что могла для него уже сделала, теперь, он ей обязан. Только на деле не выходит. Стыдно.

Так и уснул сидя с мыслями о том, как заработать больше, только честным путем.

На ум пришли бутылки. А что, если бы негде было взять денег, то и он пошел бы собирать. А может они ему снились.

Встал с будильником, Рита спала. Когда она пришла домой он не знал, ну да ладно. Приготовил завтрак, разбудил ее и заставил поесть. Затем побежал в домовой комитет за справкой о прописке и членах семьи. Просил жену не уходить никуда, если успеет — собрать бумаги, в банке будет нужна ее подпись при оформлении квартиры в залог.

Рита проводила до дверей, поправила шарф и поцеловала на дорогу.

=====

(1) — Шваннома — доброкачественная опухоль мозга.

“Женись на ней…” — вертелись в голове Минина дурацкие слова Ларисы. Что за глупость, в самом деле. Какая может быть женитьба? Начать с того, что Асе это совершенно ни к чему. Вдовец с ребенком, чужие проблемы. У девушки своя жизнь, судьба, как можно взять и использовать трудное положение Аси? К тому же Лариса точно знает, что Минин к коттеджу, в котором живет, никакого отношения не имеет. И потому это в глазах окружающих он для Аси завидная партия, а на деле… Да что за черт! Какая партия? Александр даже головой закрутил от возмущения на самого себя.

Он бесцельно водил стрелкой мышки по экрану компьютера — полчаса сидел над письмом этому своему тезке из Германии и ни слова не смог написать дальше “Здравствуйте, Александр Сергеевич”.

Что он может сказать этому незнакомому человеку, схожему с ним самим не только именем, но в какой-то степени и судьбой, потерей. Минин подумал о девушке Майе, и ее он не знал, так же как и хозяина Лаки. Ничего не знал, кроме того, что Майя и Александр любили друг друга, а потом она умерла. И Ольга умерла. Женя без матери осталась. Виноват кто?

Полезли воспоминания о начале отношений с Ольгой, о влюбленности. А была ли любовь или нет, кто же теперь скажет.

Ольга, Ольга… Красавица, королевна. Про себя он именно так ее и называл. Да на что угодно был готов, чтобы с ней быть. Вокруг Ольги поклонники роились, не чета Минину, такие все из музыкальной и театральной элиты, сыновья артистов, многообещающие таланты. А она почему-то выбрала его. Он спрашивал и не раз, на это Ольга лишь смеялась и шутила: “С бумажек бутерброды есть не хочу всю жизнь”.

Знала бы, что придет время, и бутербродов не будет! Но тогда-то Минину казалось, что он горы свернет! Проектов было громадье и вполне осуществимых. Если бы он меньше тратил на удовольствия, а вкладывал заработанное в дело, так и поднялся бы. Не в Турцию надо было ехать купаться и загорать, а за партией товара. Не шмотки покупать дефицитные втридорога, а пускать деньги в развитие, в недвижимость мог вложить в конце концов. А он и то, что было, с молотка пустил. Потерю материнской квартиры Ольга ему не простила. Но это все потом было: и слезы, и упреки, и горькие слова, что могла бы и с тем, и с этим, один дирижер известный, другой в Ла Скала стажировался, третий скрипач с мировым именем… Это все потом.

А сначала безумный угар любви, или как это назвать? Бесконечных совокуплений. Страсти, вожделения, неутолимого желания. Первое время ничего, кроме этого, Минин и не воспринимал. Окружающий мир как в пропасть ухнул в его безумный секс с Ольгой. Не было случая, чтобы она отказала, не раскрыла для Саши объятия и не развела бедра.

Разве не было это свидетельством любви?

Сходил он по ней с ума. В первый раз у них было на съемной квартире одного старшекурсника, Ольга сама туда Сашу пригласила. Он и не помышлял, что у них дойдет до этого, такой неприступной она в компаниях казалась. А тут как будто другая девушка. И шампанское в квартире нашлось, и презервативы. Белье на постели свежее. Оно чистым и осталось — Ольга не была девственна. Но для Минина это уже не имело значения. Он получил такой шоковый разряд от первого сексуального опыта с ней, что стал покорным, как волоокий теленок.

Минин не в состоянии был думать, он потерялся в угаре их горячего романа. День, два, неделя — сознание застилало пеленой, и хотелось только одного: быть с ней, быть в ней, ощущать ее ответные движения, содрогаться в судорогах оргазма.

Близость с Ольгой превратилась в зависимость настолько быстро, что Минин даже не успел понять, когда стал заложником этой связи. Возможно, и желание избавиться от казарменной жизни было обусловлено в первую очередь этим — свободно и в любое время иметь доступ к телу девушки. А все прочие аргументы вроде быстро подняться, раскрутить бизнес — все прилагалось к главному.

После свадьбы сомнения пришли не сразу. Накатом и бизнес успешно развивался, Игорь много помогал. Ольга его терпеть не могла, он мешал тем, что отвлекал Сашу, занимал его чем-то еще, кроме восхищения, обожания и удовлетворения капризов молодой жены.

Они прожили в любви и согласии недолго, так же быстро, как вспыхнула страсть, пришло и отрезвление. Причем с обеих сторон. Ольга поняла, что Минин не совсем тот, вернее совсем не тот, на кого она рассчитывала, и лучше бы она выбрала венгра-дирижера, например. Или сына первого скрипача оркестра Мариинского театра. Или… Да много было претендентов, в поклонниках она недостатка не испытывала. Замужем так же, но там страх останавливал ее. Минин был патологически ревнив. В состоянии болезненного раздражения мог даже ударить. Ссорились они постоянно, из-за ерунды, мелочей. Потом бурно мирились в постели. Ольга даже любила ссоры.

Заподозрить неладное можно было бы еще до того, как она забеременела, Минин начал уставать от бесконечных сексуальных игр. Он насытился и стал искать чего-то еще, что могло бы связать их. Безуспешно! Ничего, кроме секса, их не объединяло. Александр стал раздражаться на бытовые мелочи. Тогда еще жизнь не поворачивалась к ним спиной, бизнес шел, денег хватало, не было причин раздражаться. А Сашу уже коробило от невозможной привычки Ольги шумно прихлебывать чай. Он возненавидел завтраки из-за ее самозабвенного “вс-с-с-с-с-сывр-р-р”. И она постоянно ластилась, как кошка, трогала его, терлась, выставляла напоказ грудь, требовала ласк. Бывало, серьезный разговор вдруг прерывался ее капризами, что Саша недостаточно внимания проявляет к ее титечкам и ножкам. Или не заметил, какие сегодня красивые на ней трусики. Ее ничто не интересовало, кроме музыкальной тусовки, сплетен и развлечений. Хождение по ресторанам, шумные компании, отдых за границей. Она хотела все больше и больше, а Минин не мог дать желаемое.

Зачем он вспоминает это сейчас, когда ее нет? Сравнивает с Майей, которую знает только по рассказам Аси. Или он с Асей Ольгу сравнивает? С какой стати?

Надо просто написать этому дипломату и попросить разрешение на участие Лакрейма в соревнованиях. Ничего больше.

Минин быстро набрал письмо, кратко, по-военному изложил суть. Дал все свои координаты для связи. Отправил. Отодвинул в сторону размышления об Асе и занялся текущими делами. Надо было все уладить тут и перенести внимание на городской офис Игоря. Уже который раз Минин собирался поехать туда, познакомиться, разобраться на месте что к чему — Игорь просил взять на себя руководство этой фирмой. Минин упирался, опасался, что не справится, но в конце концов уступил, сказал “да”.

Резко зазвонил мобильный, Саша принял вызов не глядя и услышал незнакомый мужской голос.

— Здравствуйте. Это Александр?

— Да, это я, — отвечал Минин.

— Я получил ваше письмо…

Александр Сергеевич Данилов еще раз осмотрел кабинет перед тем, как положить ключи в пустой ящик письменного стола. Сдержанная, но богатая обстановка, призванная внушить уважение посетителям. Дорогая дубовая мебель. Массивный письменный прибор на зеленом сукне стола, плотные шторы на окнах, родное кресло с высокой спинкой, диван кожаный…

Все надежно, удобно, знакомо до мелочей, до половины шага. И вот, невероятно, но факт — многолетняя дипломатическая миссия Данилова в Генеральном консульстве России в Гамбурге завершилась, ничто больше не держит его в Германии.

Заявление об уходе по собственному желанию. Просьба освободить…

Если бы можно было повернуть время вспять, стал бы он так цепляться за работу, превращаясь в заложника регламента и обязательств? Вероятно — да. Инерция срабатывала, привычка.

Крепко повязанный чувством долга и подписками о том, чего нельзя, он не тяготился этим. Год за годом выполнял работу на том месте, где оказался. Многим оно показалось бы пределом мечтаний, Александр спокойно относился к своему положению.

За годы пребывания юристом Гамбургского консульства он привык к ограничениям в личной жизни. Не слишком часто вспоминал о России и вполне доволен был всем, что происходило. Никакой ностальгии или мучений по поводу романтической любви. Нет ее и ладно, можно найти в жизни другие цветы, как говорил Франциск Ассизский.

У Данилова была крепкая положительная семья, красивая умная жена, послушные дети, стабильный доход. По всем анкетам он выходил исключительно правильный служащий дипломатической миссии.

Гамбург в какой-то степени стал ему родным. Или не стал? Жаль уезжать?

Александр всегда считал, что где живет — там и дом, была бы уверенность в завтрашнем дне. Но это раньше. На данный момент не было у него никакой уверенности даже в дне сегодняшнем. Ни работы, ни семьи не было. Одно с другим связано — об этом Данилов прекрасно знал, когда согласился на расторжение брака. Сожалел он только об одном — поздно произошло все это, слишком поздно.

Память о несостоявшейся любви жила в нем. Нет, не тревожила, не мучила угрызениями совести. Это была тихая безнадежная любовь, обиженная на то, что ей не дали раскрыться.