Жанна Даниленко - Любовь вопреки

Уснули они часа через два, обессиленные.

— Ну, прощевай, мил человек, — Исаак Прокопьич поднял руку, вроде как благословил, что ли, потом протянул Александру. Минин пожал.

Недолго они вместе пробыли, и многому научил этот старик. Или не старик он еще? Седой, а так крепкий. На ум пришел Платон Каратаев. Да, вот жизнь, и в книгах про такое не напишут. Тогда война была с Наполеоном, а сейчас сами все развалили. Много они с Прокопьичем за эти дни перетерли за политику, а к выводам никаким не пришли. Только Прокопьич все сокрушался, что Минин из вооруженных сил ушел, повторял:

— Вот это ты, Саша, зря, погодил бы чуток, может, наладилось бы. Все же военная пенсия — она надежная.

Надежная… А сколько на глазах у Александра без пенсии вышвырнули при сокращении, без обещанных квартир.

— Ладно, пойду, там в приемном покое меня Игорь, наверно, ждет, — не стал затягивать прощание Минин.

— Иди-иди, — закивал Прокопьич, — а я в коридор, значит, вернусь. Долеживать. Не выписывают еще, — вздохнул он.

С Исааком они никакими координатами не обменялись. Зачем? Случай свел в больнице, да и закончилось знакомство. Вряд ли снова встретятся.

А Игоря в приемной не было, задерживался. Минин присел на лавку напротив окна регистрации. Туда-сюда сновали санитары, работники скорой в форменных жилетах. Ковыляли болезные пострадавшие, кто мог — на своих ногах, кто не мог — тех возили в инвалидных колясках или на каталках.

Саша снова пережил этот муторный приступ, именно здесь он Ольгу увидел… тело…

Скорее бы уже отсюда! Вот рвется, а ведь лежал, плевал в потолок. Кормили, поили. А за забором больницы прежняя собачья жизнь, грязь, нищета, что-то надо делать.

Может, и прав Прокопьич, зря ушел, служил бы где-то по распределению, глядишь, и не сократили бы. Профессия у него редкая, академию окончил с отличием. Еще и дипломы с соревнований по снайперской стрельбе получил. И все пошло прахом здесь, в Петербурге. Не надо было ему менять план родителей, сворачивать с намеченного пути. Мама, конечно, обижена. Это она еще и десятой доли всего не знает. Теперь догадается, достаточно увидеть в каких условиях они с Ольгой и Женечкой живут… жили.

— Саша! Ты чего тут сидишь? А я тебя на улице жду, — возник перед ним Игорь, вытянул из привычного жевания мысли «надо было, а если бы».

— Не знаю, я не подумал, что на улице. Извини.

— Поехали-поехали. Женя-то ждет! С утра нас с мамой на уши ставила: «Где папа, где папа». Любит тебя до безобразия. Славная девочка!

— Да, Женька хорошая у нас… у меня… Все привыкнуть не могу.

Игорь промолчал, кивнул только и сгреб пакет Минина.

— Давай, поехали. Дома и помянем, и поплачем.

А о чем плакать? Вот о чем?! Как ни искал в себе Минин тоски и боли по Ольге — не находил. Плохо! По любви ведь поженились. Он первое время в ослеплении был, сделал, как Ольга хотела, пытался свой бизнес начать, вернее, начал и успешно, вместе с Игорем они с академии так и держались. Но потом Игорь потянул Минина на периферию, там легче было раскрутиться, земля дешевая, власти гибкие. Сельсоветы кое-где оставались. В девяноста третьем, как частную собственность на землю объявили, многие бросали города, уходили в натурхозяйство, мини-фермы поднимали. Если на чем и можно было заработать и стабильно держаться, так это на жратве. Все остальное в стране с продуктовыми карточками — обесценилось. А Ольга наотрез отказалась уезжать из Питера и Минина не отпустила. К тому времени она уже беременна была.

Оставался еще криминал, теневой бизнес, бандитские группировки, почти армейская иерархия от низших братков к высшим. Вот где снайперские навыки ценились! На вес баксов. Александра приглашали «на работу», он отказывался. А бизнес его уже катился под гору, много было причин, главное с крышей не угадал. И честный был слишком. Ольга все чаще попрекала:

— Неужели ты никак не можешь себе применение найти? Одни пуговицы золотые? Учился же чему-то!

Вот тогда он в первый раз на Жене и сорвался. Не мог же Ольге сказать, что его в киллеры звали, что заказчики хорошо платят, что жизнь могла бы разом наладиться. Не мог… А Женю ударил. Подлец! На ребенке выместил…

Ольга виновата, что все так! Только она! Любовь-то куда же девалась? Или без красивой жизни на нет сошла? Ольга о выступлениях мечтала, скрипачкой она была хорошей, но не очень ей везло.

На конкурсах не пыталась играть, готовиться усиленно, за участие платить не хотела. Отучилась и думала получить красивую жизнь сразу. Все по каким-то тусовкам, по презентациям моталась. Там ее любили, приглашали часто. Красивая, яркая, в общении свободная, за словом в карман не лезет. Веселая она была — это да, любила посмеяться, пошутить. Иногда зло. Тем и врагов себе наживала.

А дома шутки ее становились все острее, юмор переправлялся в сарказм и издевки. Начались скандалы. Александр уже не мог позволить себе отпуск в Турции, про Италию или Францию нечего было и мечтать.

Бизнес сыпался, разваливался на глазах, без Игоря ничего у Минина не выходило, новый партнер его пробросил не хило и слинял за границу. На Минина повесили долги, заработал счетчик. Грозились отыграться на семье.

Александр вывернулся, хватило воли и умения держать удар. Права была Ольга, чему-то в армии его обучили. Но квартиру жены пришлось продать. Так оказались они в Лигово. Без долгов, но и без работы, без перспектив и, похоже, без любви.

Обо всем этом Минин думал и мрачнел по мере того, как приближались они к дому. Вот уже машина покатила по Ленинскому проспекту.

— А ты за рулем… Чья машина? — спросил Александр.

— Да моя, перегнали ребята, пока ты в больничке отлеживался. Хорошо тебя хоть залатали? Кашлял, как чахоточный.

— Нормально

— О! Сашку Мину узнаю, твое коронное «нормально» — не хорошо, не плохо, а хрен его знает как.

Оба рассмеялись, непостижимым образом вернулось к ним то время, когда только выпустились из академии. И понятно стало, как им друг друга не хватало. Не ржавеет мужская дружба, что говорить!

— Сейчас поворот будет налево и дальше до упора, еще минут двадцать пилить, — сказал Александр.

— Да знаю, накатался уже. В жопе мира живешь, выбираться отсюда надо. Отстойный район.

— Куда выбираться, Игорь?

— Подумаем куда, я бы квартиру на продажу выставил, но тебе решать, можно пока сдать — деньги будут на жизнь мало-мало, остальное заработаешь.

— Где же я заработаю?

— Говорю — подумаем. Ну, приехали, вылазьте. Вот у твоего подъезда и остановимся.

Вышли из машины, услышали сверху:

— Папа, папа, дядя Игорь! Бабушка, приехали!

Минин поднял голову, увидел в окне третьего этажа Женю, помахал ей — дочка прилипла носом и ладошками к стеклу, рядом показалась и мама. Дальше бежал, пока не оказался в кольце родных рук, не вдохнул знакомый запах.

— Мама…

— Сашенька, сынок…

Рыдания, поцелуи, гладит по голове, как в детстве, только не достать ей, как будто ниже ростом стала. Шесть лет не виделись!

— Мама…

Ком в горле, говорить нет сил, плакать стыдно. Только дышать глубоко сквозь стиснутые зубы.

— Ну что мы тут толчемся в прихожей, в комнату проходите, — тянет его за руку мать.

— Папа, папа, у меня игрушек сколько новых, — за другую руку тянет Женя.

— Сейчас-сейчас, Татьяна Петровна, — отзывается Игорь, — разуемся только, у вас чистота!

— Да вот, после ремонта только убрала все.

— После какого ремонта? — приходит в себя Минин и понимает, что квартиру не узнать. Обои переклеены, окна покрашены, побелка свежая, отциклеванный пол в комнате, в коридоре и на кухне новый линолеум. Светильники другие. В комнате диван, кресло-кровать, телевизор, уголок детский с большим ящиком на колесиках — для игрушек. На полу ковер.

— Игорь, — резко оборачивается к другу Минин, — ты…

— Потом, Саша, потом, — Васильев кладет ему руки на плечи. — Это все мелочи, и говорить не стоит. А мы есть хотим, — заявляет он. — Как там фирменные пельмени, Татьяна Петровна?

— В самом деле, я же воду в третий раз кипячу. Что вы так долго? Тапки под вешалкой, надевайте и проходите уже.

— Да пробки на Ленинском, к вам пока доедешь, — оправдывается Игорь.

— Ну, давайте руки мойте, а я сейчас на кухне.

Татьяна Петровна с трудом отрывается от сына, смотрит с любовью. Ничего не говорит. Зато Женя прыгает и кричит.

— Папочка, идем, ну скоре-е-ей! Игрушки!

— Идем, солнышко. Я так по тебе скучал! — подхватывает дочку на руки Минин.

— Сергеич, тебя опять женщина к телефону, но не Киса, другая.

Курдюмов положил трубку на стол рядом с аппаратом и, подмигнув Анатолию, пошел к двери.

Толик отставил кружку с горячим кофе и ответил.

— Что ты меня искал? — спросил с той стороны несколько уставший женский голос.

— Ничего личного, мне нужна твоя консультация. Я могу рассчитывать?

— Толя, мы с тобой были всегда друзьями, и если семьи у нас не получилось, то уважение-то осталось. Не вставай в позу, давай встретимся и обсудим. Чем смогу — помогу. Когда заканчиваешь?

— В четыре двенадцать, если ничего не случится.

— Я подъеду к больнице.

Он вернул трубку на место. Усмехнулся. Конечно, она всегда готова помочь — ради дружбы и уважения. Ему стало немного обидно, встречаться с ней не хотелось, слишком живы еще воспоминания, да и простить ее он до конца не смог. Но он сам звонил ей на работу и просил секретаря передать, что нуждается в ее помощи. В своем деле она была лучшей, так что выбора у него не было.

Ничего экстраординарного за день не произошло, и в четыре пятнадцать он вышел из приемного покоя во двор.

Она ждала его, стоя рядом со своим автомобилем — новеньким Audi ярко-красного цвета.

— Привет, Анисимов! Выглядишь уставшим.

— Здравствуй, Вера, работаю, однако. А ты цветешь, впрочем, как всегда. Машина твоя?

— Да! Нравится? Видишь, я и на машину заработала, и цвету, как ты выразился. Проблема в чем? Иначе бы и не позвонил, только по делу. Садись в машину, поедем ужинать в ресторан, я угощаю.

— В ресторан мы не поедем. Гулять тебя по злачным местам нет ни желания, ни денег. А за твой счет я ни в жизнь.

— Гордый?

— Принципиальный.

— Тогда давай ко мне на работу. Там поговорим. Секретарь ушел, а кофе я сама сварю. Вернее, у меня растворимый, так что справлюсь. Не лезь в бутылку, Толя, я ничего плохого тебе не сделала.

Всем своим видом она старалась показать, насколько рада их встрече. Он усмехнулся и сел в машину.

Доехали не так быстро, как хотелось бы, офис располагался в самом центре города, на Большой Посадской.

Помещение впечатляло. Белые стены, диван с кожаной обивкой, мягкое кресло и кушетка для пациентов. Дубовый письменный стол с новейшим компьютером, книжная полка, экзотические растения в кадках на полу и орхидеи на окнах. Все дышало роскошью и достатком.

Вера усадила его на диван, пододвинула журнальный столик, поставила чашку и налила кипяток из электрического чайника, давая Толику возможность кофе и сахар добавить в чашечку по вкусу. Сама устроилась в кресле напротив, закинула ногу на ногу и откинулась на спинку, демонстрируя расположение и готовность выслушать и помочь. Он оценил заученный жест, равно как и дорогой дефицитный кофе.

— У тебя Nescafe GOLD? — смакуя кофе, поинтересовался он.

— Ну, я не бедствую, могу себе позволить. Пей, не стесняйся. И шоколад бери, ты любишь, еще помню твои предпочтения. Рассказывай.

— Сейчас расскажу. Так чем ты занимаешься?

— Психотерапия, гипноз. Я защитилась.

— Я помню.

— Нет, я про докторскую, получила лицензию на частную практику, из института Бехтерева практически ушла. Но не совсем. Там я работаю для души, а здесь — на хлеб с маслом.

— Молодец!

— Анисимов, ты мог жить так же, но предпочел… А что ты, собственно, предпочел? — высокомерно вскинула брови, улыбнувшись.

— Свободу и чистую совесть, — он улыбался ей в ответ.

Она рассмеялась, явно гордясь зубами. Высокая, стройная, надменная, знающая себе цену женщина. Всегда была такой, даже тогда давно — после окончания института. Она позволяла себя любить. Королева! Только любил ли? Судя по ежедневному сексу, наверно, любил.

— Не будем препираться. Каждый выбрал свой путь сам. Рассказывай, — обрубила она малейшую возможность уйти в воспоминания и выяснение отношений.