Ширли Басби - Любовь возвращается

Добравшись до места, с которого открывался вид на Дубовую долину, Шелли съехала на обочину и выключила мотор. Ее окружила полная тишина. Прожив почти всю взрослую жизнь в Новом Орлеане, с его постоянным шумом и суетой, она наслаждалась забытым за много лет безмолвием. Она не была здесь семнадцать лет.

Шелли тихо сидела в новеньком темно-сером «бронко» и позволяла тишине проникнуть ей в душу, сознание… чувствуя, как расслабляются напряженные мышцы, успокаиваются взвинченные нервы. Тьма окутала «бронко». Ни звука. Лишь сияние звезд над головой и манящие огоньки внизу, в долине, нарушали ночной мрак.

Она специально решила вернуться ночью, даже сознавая, что узкая двухрядная дорога на Сент-Гален, единственный городок Дубовой долины, – это тридцать извилистых миль, с крутыми поворотами, требовавшими и днем от водителя полной сосредоточенности. А после заката и говорить нечего. Ночью эти повороты словно выпрыгивали из тьмы один за другим. В свете фар мог внезапно возникнуть олень, скунс, енот или даже случайно забредший медведь, а может, и рысь. В некоторых местах на капот вдруг сыпался поток мелких камешков. Камешки загромождали дорогу, делая проезд по ней небезопасным приключением.

Улыбаясь своим мыслям, она потянулась за вишнево-красным свитером, лежавшим рядом на сиденье. Эта дорога на Сент-Гален была одной из главных причин, не позволивших городку слишком разрастись за последние сто пятьдесят лет. Когда-то Шелли получала удовольствие от напряженности и неожиданности этой дороги, называя ее, как все, долгим путем домой. Однако за годы разлуки она позабыла, какой же узкой и извилистой та была. «Это ошибка, – твердо сказала она себе. – Ошибка, которую я больше не повторю. Отныне, детка, путешествовать будешь только днем… и в долину, и обратно».

Когда она вышла из теплого уюта «бронко», ее охватил резкий ночной холод. Это она тоже забыла. У нее улетучилось из памяти, как суровы горы северной Калифорнии даже в середине марта.

Обхватив себя руками, она подошла к краю обрыва на повороте и посмотрела вниз, в долину, мерцавшую редкими огоньками. Одной из причин ночного возвращения, кроме нежелания увидеть произошедшие за многие годы изменения, было то, что ей категорически не хотелось, чтобы к ней проявляли любопытство. Следующие несколько недель обещали быть трудными. После трагических обстоятельств недавней смерти брата ее появление в долине вызовет сочувствие и повышенное внимание. Она скривилась в легкой гримаске. Однако возвращение домой приведет к ее порогу не только добросердечных гостей, но и изрядную толику недоброжелателей.

Жителей Сент-Галена вместе с окрестными в радиусе тридцати – сорока миль наберется, наверное, около пяти тысяч на огромное пространство здешних лесов и гор. Все друг друга знали, а часто и состояли в родстве, хотя бы отдаленном. Долина быстро откликалась, когда соседи или друзья оказывались в беде. Ее губы тронула грустная улыбка: за несколькими исключениями вроде многолетних соперников и, что греха таить, врагов, таких, как ее семья, Грейнджеры, и Боллинджеры. Эта мысль вернула ее к таким неприятным свойствам жизни в тесном маленьком сообществе, как то, что все всё обо всех знали. Обо всех делах, плохих или хороших. Так что долина могла становиться истинным варевом сплетен и пересудов. Если между какими-то группами возникал раздор, новости о перепалке или стычке между главными противниками тут же расходились по соседям. Приукрашенные для пущего интереса. Стоит лишь чихнуть на южном конце долины, и с севера тут же кто-то отзовется: «Будьте здоровы!» Вражда не утихала, подпитывалась постоянно и длилась поколениями.

К этому придется привыкнуть, внутренне усмехнулась Шелли. Не то чтобы у нее в Новом Орлеане не было родственников, друзей или знакомых, но там это было как-то по-другому. Новый Орлеан – огромный город, настолько переполненный туристами и приезжими и просто проезжими, что там жить замкнуто было нетрудно. В Дубовой долине, где практически все знали друг друга с рождения, от этого становилось тошно. Если, скажем, ты в возрасте семи лет купалась нагишом с нынешним начальником пожарной команды, очередным помощником шерифа или владельцем самого большого бакалейного магазина, холодно держаться при встрече с ними было невозможно. Она ухмыльнулась. Да уж, трудно будет притворяться, что все они не видели ее с голым задом, и, зная их, можно было не сомневаться, что забыть об этом ей они не позволят.

Шелли вздрогнула, когда тишину ночи взорвала какофония визгов и воплей, донесшаяся с холмов на другой стороне долины. Она сразу узнала эти звуки. Радостная улыбка расплылась по ее лицу: койоты! Значит, не удалось уничтожить их всех, несмотря на яды, капканы и динамит в норы. Конечно, если бы она владела овцеводческой фермой или разводила кур, вряд ли ее обрадовала бы эта ночная песня. Но женщина, привыкшая к приглушенному гулу большого города, слушала этот дикий хор в ночи с восторгом. А как забавно, что каждая собака в городке сочла нужным присоединиться к пению койотов?! Слушая эту перекличку, она не могла не улыбнуться.

Ей казалось, что после стольких лет вдалеке от долины и ее обычаев будет невозможно вернуться туда, где родилась. Она боялась, что ей все здесь покажется чужим и странным, скучным и бесцветным после стольких лет жизни в одном из самых шикарных и привлекательных городов мира. И тем не менее она стояла здесь, глядя вниз на редкие мерцающие огоньки, чистый прохладный ночной воздух обвевал ее щеки, и она поразилась тому, как же комфортно и уютно себя чувствует. Она рада была увидеть долину, ей захотелось повидаться со старыми друзьями, облазить заново любимые местечки, узнать о переменах. Но в душе не утихала боль, потому что смерть вызвала ее из Нового Орлеана и заставила вернуться в Дубовую долину. Дыша холодом мартовской ночи, она ощутила ту же муку, то же неверие, которые, как ножом, полоснули ее по сердцу, когда она две с половиной недели назад выслушала телефонное сообщение адвоката их семьи, Майкла Сойера. Он сказал ей, что Джош умер. Покончил с собой.

Они с Джошем были так близки, как только могут быть близки брат и сестра с пятнадцатью годами разницы. Шелли была поздним ребенком и рано потеряла обоих родителей. Она их почти не помнила. Джош заменил ей отца, когда Стенли Грейнджер в пятьдесят пять лет, гоняясь за пропавшим скотом, перевернулся на джипе и погиб. Ей в то время было семь лет. Мать ее, Кэтрин, умерла, едва Шелли стала подростком, и Джошу пришлось иметь дело с ее изменчивыми настроениями и буйно кипевшей кровью. Шелли задумчиво и грустно улыбнулась. Он с этим всем отлично справился.

Острое чувство потери вновь нахлынуло на нее. «Мне нужно было давно приехать домой, – корила она себя, и слезы жгли глаза. – Я должна была навещать его, а не довольствоваться телефонными звонками и его приездами ко мне на каникулы». Она тяжело вздохнула: сожаления о прошлом уже ничего не изменят.

По крайней мере, напомнила она себе, ей не придется выдерживать похороны и любопытство, сочувствующее или холодное, которое всегда проявляют во время официального прощания. Джош еще много лет назад позаботился о своей кремации, оговорив, что пепел его должен быть рассеян над долиной с Помо-Ридж, самого высокого из длинной гряды холмов, окаймлявших долину с запада. Он не хотел никакой публичной поминальной службы. В точности как их отец, который часто твердил о своем отвращении к похоронным залам. Она достаточно часто слышала язвительные замечания Джоша о похоронах, чтобы нарушить его твердо выраженную волю… Тем более когда его нет на свете… Строго следовать оставленным Джошем у адвоката инструкциям казалось Шелли последним добрым делом, которое она могла для него совершить.

Она вздохнула, чувство одиночества и грусть переполняли ее. Позади осталась привычная жизнь, а впереди – последствия смерти брата и необходимость присмотра за землями Грейнджеров – задача совсем непростая, потому что владения их были значительны. Майкл Сойер уже кратко ознакомил ее по телефону с тем, что ее ожидает. К счастью, основная часть состояния Грейнджеров заключалась в «живом трасте», так что ей не придется иметь дело с распылением всего имения. Джош оставил завещание, но оно касалось только его личной собственности, и Сойер уже сообщил ей, что большей частью речь идет о том, что, оставлено друзьям и семье.

В долине жило еще несколько Грейнджеров, двоюродных и троюродных родственников, но со смертью Джоша она оставалась единственной молодой представительницей их ветви семейства Грейнджеров. Мысль эта лишь добавила ей тоски и заставила ощутить себя еще более изолированной. Она сознавала, как жаждет утешительных объятий своих луизианских родственников. Они были связаны более отдаленным родством, чем с Грейнджерами, жившими в долине, но их она хорошо знала и видела не семнадцать лет назад. На мгновение она пожалела, что отказалась, чтобы ее сопровождали кузен Роман и его младшая сестра Анжелика. Они оба предлагали поехать с ней, но Шелли не захотела этого. Одного ее возвращения хватит для сплетников Дубовой долины, и осложнять дело присутствием красавца кузена и его сестрицы, темноглазой очаровательной южанки, не стоит. В Луизиане оставались еще дядюшка Фритци и тетушка Лулу и другие братья и сестры Романа и Анжелики. Это была большая семья, которая давно и радушно открыла ей свои объятия.

Сообразив, что отвлеклась, Шелли вновь сосредоточилась на лежащей внизу долине и на том, что ждет ее там. Да, угрюмо подумала она, она отсутствовала слишком долго. В восемнадцать лет она практически бежала отсюда, сердце ее было изранено, гордость унижена. Она жестко разорвала все связи с родными местами. Друзья, наверное, сочли, что она рехнулась, но немногие, самые близкие, прекрасно поняли ситуацию. Как Шелли теперь сознавала, они были очень добры и не настаивали на объяснениях, почему она вдруг замкнулась, и стали еще более дороги ей, потому что не упоминали при ней о Слоане Боллинджере. Особенно о его помолвке с Нэнси Блэкстоун и их свадьбе, последовавшей десять месяцев спустя. Шелли скривила губы. Какой же трусихой она была!

Звук приближающегося автомобиля нарушил ее воспоминания, и, решив, что уже достаточно промедлила, она направилась к своему «бронко». Она приготовилась вывести его на дорогу, когда машина вынырнула из-за поворота и ее фары пригвоздили Шелли к месту, почти ослепив. Она заморгала, на секунду застыв в ярком свете. Новоприбывший притормозил, притушив фары. Она нажала на газ, сворачивая с обочины. Минуту спустя «бронко» медленно прошел поворот и направился вниз, в глубину долины. Перед ней открылись необозримые дали, и каким же наслаждением было после тридцати предыдущих миль узкой змеящейся дороги почти полететь по ровной прямизне последнего отрезка пути! Бескрайние поля вольно раскинулись по обеим сторонам дороги.

Спустя сорок пять минут, миновав двое запертых ворот, оставив позади самое низкое место долины, она начала трехмильный подъем к старому родному дому. Вскоре Шелли подъехала к фасаду здания, где жил Джош. Это был не тот дом, где она выросла. Тот, первоначальный, построенный прадедом, сгорел дотла десять лет назад. Он был характерным знаком долины, неким маяком, величественным, викторианским. Четыре этажа белоснежного камня на фоне зелени деревьев. Все знали дом Грейнджеров, на него с гордостью показывали приезжим. Джош позвонил ей на другой день после трагедии и сказал, что это был пожар в дымоходе, который вышел из-под контроля. К приезду пожарных тушить было нечего. Прежде чем пожар разгорелся, Джош, страшась худшего, вместе с прибывшими друзьями выбросил из окон несколько вещей, в основном семейные памятные реликвии, но большая часть наследия предков погибла. Жар от горящей постройки был так силен, что Джош и половина жителей долины, пожарные в том числе, вынуждены были стоять в отдалении и беспомощно наблюдать, как улетают с дымом более ста лет семейной истории семьи Грейнджеров.

Джош вопреки советам почти всех окружающих восстановил дом. Он поставил его на том же месте. Это было бревенчатое строение, красивое, с металлической крышей, многоярусное, окруженное широкими крытыми верандами-палубами. Джош повсюду установил противопожарную дымовую сигнализацию и систему разбрызгивающей подачи воды. Системы-то он установил, но отказаться от уюта каминов в тихие вечера не смог. В нескольких комнатах были сложены элегантные камины. Вделанные в грубые речные валуны и украшенные бронзой с эмалевыми вставками, они выглядели как обычные печи со стеклянным экраном.

Экономка Джоша, мексиканоамериканка Мария, бывшая нянька Шелли, жила в четверти мили от главной усадьбы, в маленьком домике, куда вела посыпанная гравием дорога. Она оставила свет в большом доме и на веранде. Дом выглядел доброжелательно, огни манили, приглашали войти. Шелли почти представила себе Джоша, сбегавшего по ступенькам крыльца…