Маркус смотрел на своего сына, так комфортно чувствующего себя с няней, хотя только накануне он был болезненно застенчив. Эта девушка, казалось, по-настоящему была одарена способностью ладить с детьми. И, Боже, она была милой. На самом деле, милая – это не то слово, которым он стал бы описывать Райан. Она была переполнена естественной, сексуальной красотой, и Маркус полностью осознал, что он нарушил «правило знаменитостей номер 237», нанимая того, кто так откровенно привлекателен. Она не была одной из тех лосанджелесских высоченных моделек, жаждущих известности и рассекающих на шпильках – в ней-то и было, может, 170 см – но ее ноги длинные и стройные, талия тонкая и гибкая, и сама она излучала некую изысканность даже без намека на макияж. И, Боже, у нее такое лицо: эти зеленые глаза, эти полные, сочные красные губы. «Остановись, Трой,» – подумал он. – «Возьми себя в руки».

Он не был дураком. То, что любые его отношения с Райан, кроме сугубо профессиональных, были под запретом, Маркус понял даже раньше, чем Смитти бросил на него этот взгляд сегодня утром, говорящий: смотри, мол, чувак, ты просто напрашиваешься на неприятности, нанимая такую сексуальную девушку. Это было бы глупо в любой ситуации, но Бьянка попыталась его припугнуть в тот день, когда он забирал детей. По договоренности с его бывшей, Маркус был в менее выгодном положении – как правило, дети оставались у него в Монтане только восемь недель в году – и Бьянка согласилась немного увеличить этот срок, чтобы они могли быть с ним все десять недель гастролей. Но предупредила, в недвусмысленных выражениях, что, если он облажается, то она подаст на него в суд на лишение родительских прав и выиграет.

Возможно ли это? Она оставила Маркуса ради другого мужчины, и даже до этого никогда не была кандидатом на звание «Мать года». Ее отношения со Скоттом Трейнором, льстивым актером, с которым она изменяла Маркусу, уже сошли на «нет», и у нее была привычка переезжать в новую квартиру каждые шесть или восемь месяцев. Но даже если аргументы Бьянки, возможно, не были так сильны, как ей хотелось бы думать, Маркус устал с ней бороться. Он хотел мира – для себя, конечно, но, больше всего, для своих двух любимых детей. Так что ему просто придется забыть бесконечные ноги Райан, изящные изгибы, и теплые, манящие глаза. Ставки были слишком высоки; у него нет другого выбора.

Вдруг, Маркусу пришла в голову смешная мысль: каждый раз, когда он смотрит на Райан, ему нужно представлять пухлую, похожую на старуху, миссис Янссен. Все существо этой хмурой женщины, казалось, было сформировано суровой Монтаной, ее бесконечными зимами – она была далеко не соблазнительна. Если бы она была немного ласковей с детьми или немного менее сварливой, когда ее просили поработать после пяти вечера, миссис Янссен была бы идеальной, т. е. непривлекательной няней для отца-одиночки. Маркус чуть не рассмеялся вслух, представляя ее вместо Райан. Да, он смог бы отключить свое сексуальное влечение. Все, что ему нужно было – это использовать свое воображение.


* * *


После Спокана, и около дюжины умопомрачительных бургеров из «Туда-сюда»11, Майлз заснул на груди у Маркуса.

— Ты, правда, очень хорошо ладишь с ними, — сказала Райан. Глаза ее сверкали, но вместо ярких изумрудов, он видел унылые, слезливые глаза миссис Янссен. И там, где узкие джинсы Райан плотно обхватывали ее упругие бедра, он представлял мешковатое клетчатое платье, что носила плотная престарелая шведка. Это сработало – он вообще не испытывал никакого влечения.

— Это так удивительно? — спросил он. — Что из меня получился более-менее приличный отец?

— Нет, просто... — ответила Райан. — Там, где я выросла, люди, которые нанимали нянь… ну, они, кажется, совсем забыли, как общаться со своими детьми.

— Ну, — признался он, — наверное, легче быть прекрасным отцом восемь недель в году, чем все время.

— Конечно, воспитывать постоянно – это совсем другое дело, — сказала она. — Но я видела много плохих родителей, – родителей, которые приходят домой после долгого рабочего дня и просто не хотят заниматься с детьми. Через некоторое время они вообще забывали, как это делается. Ты не похож на одного из них.

— Ты шутишь? Эти двое – самое лучшее, что у меня есть. Даже когда я едва могу держать глаза открытыми, я провожу все время с ними, поверь мне.

— Это мило.

— Это правда, — он чуть было не рассказал ей об угрозе Бьянки, или о своих надеждах склонить однажды чашу весов в свою пользу и по меньшей мере получить возможность проводить с детьми половину времени. Но он предостерег себя от своей обычной излишней откровенности. Вместо этого он сказал:

— Что действительно сложно, что даже когда они со мной, я не могу проводить с ними столько времени, сколько хотелось бы. Мой образ жизни классный во многих отношениях, но он далек от нормального. Все усложняется в спешке.

Райан осмотрелась вокруг.

— Выглядит довольно круто – пока, во всяком случае. Ты с детьми и твоими напарниками, и твоим персоналом, кажешься действительно классным и непринужденным. Есть какие-нибудь сложности?

Миссис Янссен перед ним исчезла, обнажив потрясающе великолепную и отзывчивую Райан. Маркус попытался снова вызвать в воображении образ старухи, но на этот раз не сработало. Зрительный контакт с Райан заставил его чувствовать себя подростком.

— Увидишь, — сказал Маркус, кивая в сторону горизонта. — Вот увидишь.

В передней части автобуса раздался шум, и Райан вытянула шею, чтобы посмотреть, что там происходило.

— Мне, вероятно, следует проверить Шарлотту, — сказала она, вставая.

— Конечно, делай свое дело.

Шарлотта была в порядке. Маркус хотел, чтобы Райан осталась с ним подольше. Прошло долгое время с тех пор, как он разговаривал с другим взрослым о чем-то, кроме своей карьеры. И ему нравилось рассказывать о детях тому, кто был ему небезразличен. Лучше всего он чувствовал себя, когда все было под контролем. Он не был излишне назойлив, и он не флиртовал. Закрыв глаза, Маркус надеялся, что няня вернется, когда он снова откроет их, и они смогут продолжать этот дружеский, приятный, но все-таки уместный разговор.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Выход Рок-звезды


Беззаботная обстановка первого дня пути кардинально изменилась в ту секунду, когда Райан мельком увидела очертания Сиэтла. На самом деле, все изменилось прежде, чем они даже добрались до города. Райан спала вместе с Майлзом, устроившимся головой на ее коленях, в то время как сидящая через несколько рядов от них Шарлотта играла с Маркусом в «Рыбалку»12. Около девяти вечера, как только они проехали поворот на Ратлснейк Маунтин13, все телефоны (кроме телефона Райан) начали одновременно звонить. Сначала у Серены, потом у Смитти, а потом даже у Шарлотты (это была ее мама, но тем не менее), с разницей в тридцать секунд. И вскоре Серена уже говорила по двум телефонам сразу и расхаживала по проходу, как маниакальная стюардесса. Потрясенное выражение ее лица заставило Райан пожалеть ее и немного испугаться за себя.

— Что случилось? — спросил Майлз, смотря сонными глазами.

— Мы официально на гастролях, молодой человек! — проорал Смитти, сидящий впереди через два ряда. Он уже не был за рулем. Она задалась вопросом, что именно этот человек делал для Маркуса, если не был водителем. Оба, кажется, были лучшими друзьями. Маркус дал ему работу главного администратора или что-то еще? Смитти, теперь незанятый, и, каким-то образом, полный энергии даже после стольких часов за рулем, завыл как волк и обернулся, чтобы дать пять изумленному, но безотказному Майлзу.

— Пристегни ремень, Райан, — сказал ей Смитти. — Поездка была спокойной. Но скоро мы попадем в шторм.

И он не просто говорил метафорами. К тому времени, как они пересекли городскую черту Сиэтла, крупные капли дождя обрушились на автобус.

— Я люблю дождь! — завопила Шарлотта. Маркус не попросил ее успокоиться. Все были возбуждены, и, видимо, все было разрешено. В обычной семье дети бы спали уже час назад, но сейчас было одиннадцать часов вечера, и она понимала, что было бы тяжело уложить Шарлотту и Майлза после того, как они испытали столько острых ощущений, когда «Улетный автобус» добрался до большого города.

— Ты выглядишь немного напряженной, — пристал к Райан Маркус. — Что тебя беспокоит?

— Я не беспокоюсь, — сказала она, стараясь не оправдываться. — Я просто устала.

— Ну, пора проснуться. Мы почти у гостиницы, и мне нужно, чтобы ты увела детей внутрь как можно быстрее, чтобы никто из репортеров и поклонников не стал даже пытаться приставать к ним. Это моя главная забота. Нам нужно…

— Но мне нравятся поклонники, — запротестовала Шарлотта.

— Я знаю, сладкая, но нам нужно, чтобы ты легла спать, потому что на первом выступлении завтра ты должна быть как новенькая.

— О-о-о-о, — в один голос сказали дети при упоминании слова «спать».

Райан понимала, что даже упоминание слова на букву «с» было смерти подобно. Если бы Маркус не произнес его, то она, возможно, быстро увлекла бы детей в их комнату и развлекала бы несколько минут, прежде чем потребность во сне взяла свое естественным путем. Но теперь они останутся так долго, как смогут из чистого бунта. Она взяла себя в руки и стала размышлять о том, что значит быть ответственной за этих двоих мини-знаменитостей в течение следующих десяти недель.

— Вперед, ребята, — сказала она детям. — Давайте сделаем это.

Пока они шли по проходу, Маркусу пришлось повернуться боком, чтобы пропустить их. Но прежде чем позволить девушке пройти, он положил руку ей на плечо.

— Расслабься, — сказал он. — Мы не собираемся воевать. Мы просто поселимся в гостинице.

— Похоже, что я собираюсь идти на войну?

— Да, ты выглядишь немного напряженной.

Маркус лишь коснулся ее на мгновение, но, столкнувшись с ним так близко, трудно было остаться спокойной. Она оглянулась, чтобы посмотреть, заметили ли Смитти, Серена, или кто-нибудь еще в автобусе, что она и ее босс устроили просто-напросто медленные танцы в проходе, но все были заняты сбором своих вещей. Никто даже не взглянул в их сторону.

— Ладно, увидимся наверху через несколько минут, — сказала Райан, стремясь придать себе вид спокойной уверенности.

Но как только она вышла из автобуса, царящий хаос перед ней напоминал маленькую войну. Все еще лил проливной дождь, и у них не было никаких зонтиков, поэтому она и дети сразу же промокли. Пока она искала вход в отель, десятки камер трещали и вспыхивали, и, не имея возможности прикрыться даже курткой, она и дети взявшись за руки стали проталкиваться в сторону Хаятт Ридженси14.

В то время как она щурилась от дождя, какой-то репортер шагнул прямо перед ней, бесцеремонно перекрыв ей путь, и сказал:

— Эй, милашка, как тебя зовут?

Райан была ошеломлена.

— Пожалуйста, уйдите с дороги, — попросила она назойливого мужчину, который, полностью укрытый дождевиком, выглядел вполне счастливым, задерживая ее в такой ливень.

— Конечно, милая, — сказал репортер. Из-под капюшона плаща выглядывали запотевшие очки, как у Гарри Поттера. Откуда он вообще узнал, с кем разговаривал? И почему он называет ее милой? — Просто назови мне свое имя.

— Тебе не нужно знать мое имя, — отрезала она. — А сейчас ты позволишь мне пройти?

Она обернулась, отыскивая Маркуса и надеясь, что ее работодатель сможет прогнать этих назойливых мух прочь. Он заметил ее и улыбнулся на мгновенье. Но рядом с автобусом скопилась стайка репортеров, и он переключил свое внимание на них, пока Серена с несчастным видом держала зонтик над его головой.

— Ты видишь это, Бенджамин? — спросил фотограф стоящего рядом высокого, тощего парня с большими, пушистыми усами. — Ведь есть что-то между этими двумя или нет?

— Однозначно, — заявил Бенджамин. — Аж искры летали.

— О чем ты говоришь? — удивилась Райан.

— Я думал, что Маркус все еще встречается со Стефани Захеди. Но сейчас он встречается с тобой, разве не так? Как тебя зовут?

— Эй, никто ни с кем не встречается, — возразила Райан. — Я просто няня.

— Это пока, — сказал Бенджамин. — Это только пока.

Фотовспышка на камере Усатого начала выстреливать быстрее, чем полуавтоматическая. Райан закрыла глаза, и когда перед ней замелькали ярко-красные круги, снова открыла их и прикрыла руками детей, чтобы оградить их от раздражающего яркого света.