Эндрю зловеще нахмурился при мысли, что его имя может фигурировать в одном ряду с именами таких подонков, как Флеминг. Но это — в последний раз, пообещал он себе; больше он не позволит ставить себя в такое положение.

Эндрю вспомнилась еще одна поразившая его вещь.

Когда они беседовали, вошел человек Флеминга с подносом в руках, верзила, за поясом у него висел нож с длинной ручкой. Эндрю поразило, какими понимающими взглядами обменялись господин и слуга, когда он случайно упомянул, что Яков III мертв.

Вздрогнув от внезапной догадки, Эндрю сказал:

— Мы, англичане, не укрываем убийц, лорд Флеминг.

— Вы шутите, — рассмеялся Флеминг.

— Отнюдь, — ответил Эндрю и обратился прямо к слуге: — Как твое имя?

— Стивен, сэр.

— Можешь идти, Стивен, — быстро и жестко приказал Флеминг, как показалось Эндрю, с нервозностью в голосе.

Стивен предостерегающе злобно взглянул на хозяина, но повиновался. Теперь Эндрю догадался о многом, а именно, что Флеминг организовал убийство Якова III. Все концы сходились, и когда-нибудь эти сведения могли сыграть Эндрю на руку. Еще он понял, что Донован Мак-Адам стоит на пути не только у него, но и у Флеминга. Но Донован являлся соперником, заслуживающим уважения, и убивать его вовсе не входило в планы сэра Эндрю Крейтона — он вообще не хотел брать грех убийства на свою душу.


Его конь отмерял милю за милей, и мысли Эндрю сосредоточились на Энн. Если явится Мак-Адам, расскажет ли Энн ему о том, что ее домоправитель провел ночь вне дома?

Имея в качестве заключенных сестру и брата, Энн едва ли питала симпатию к Мак-Адаму, но ославиться на всю страну укрывательницей английского шпиона? Это означало бы обесславить весь ее древний род. Вместе с тем, выдав его Доновану, она могла рассчитывать на милосердие короля по отношению к брату и сестре.

Добравшись до дома, он тихо провел лошадь к конюшням. Казалось, весь Божий свет спал, но он не мог позволить себе риска. Дав лошади остыть и вымыв ее, чтобы не осталось следов ночного путешествия, уже в предрассветных сумерках он проскользнул к задней части дома.

Пробравшись к окну, которое он в подобных случаях оставлял не запертым, Эндрю распахнул его и залез внутрь. Напряжение бессонной ночи, скачки и схватки навалились на него; кроме того, вновь начала кровоточить рана, и от потери крови кружилась голова.

Постояв внутри с минуту, он отшвырнул в сторону плащ и зажег свечу. Повернувшись от стола и сделав шаг к двери, Эндрю оказался лицом к лицу с Энн Мак-Леод, сидевшей в глубоком кресле прямо напротив него.


Как ни быстро скакал Мак-Адам, впереди его ждала задержка: он должен был появиться в замке. Как бы там ни было, Мак-Леоды относились к числу самых знатных фамилий и могли собрать под своими знаменами многих. Со времени коронации Якова буквально замучили заговоры и бунты, и ему совершенно ни к чему был еще один мятеж. Кроме того, сам Донован не горел желанием дискредитировать семейство, к которому относилась его будущая жена. Вспомнив про Кэтрин, он улыбнулся. Появилась лишняя возможность заставить упрямицу прислушаться к голосу разума. Разумеется, предстояло выяснить, насколько причастна к происходящему Энн Мак-Леод. Донован получит разрешение от Якова на визит к леди, известной своими мягкосердечием и хрупкостью и наверняка считающей его тираном: тем легче будет получить от нее нужные сведения.

Из головы у него не выходили смеющиеся ему в лицо голубые глаза поверх повязанного синего платка. В том, что это был Эндрю Крейтон, он не сомневался. Но уверенность еще не доказательство. Энн Мак-Леод должна выдать ему этого человека, — едва ли она станет заступаться за него. Но как не пытался он опорочить в своих глазах англичанина, не мог не восхищаться им. Восхищаться и уважать его, невзирая ни на что, ибо немного приходилось Доновану встречать людей столь благородных и с таким чувством собственного достоинства.

За Эндрю Крейтоном стояло нечто большее, чем могло показаться. Кольцо в кармане Донована было единственным в своем роде; по этому колечку он рассчитывает выйти на след владельца.

У Мак-Адама были кое-какие подозрения. Эндрю производил впечатление человека слишком образованного и изысканного в манерах, слишком искусного в обращении с мечом для простого английского наемника. Как бы там ни было, Эндрю оказался одним из лучших фехтовальщиков, с которыми Доновану приходилось сталкиваться. В голове у него даже мелькнула мысль, что таких именно людей он хотел бы иметь в качестве друзей и союзников.

В замке хранилась книга с перечнем всех пэров Англии. При некотором усердии Донован мог выйти на нужное имя и вынуть этот сучок из своего глаза. Мак-Адам с воинами с грохотом въехал в замковый двор. На шум немедленно выбежали сонные слуги, чтобы принять лошадей и вынести по чаше вина хозяевам.

Спешившись, Донован зашагал вверх по каменной лестнице. Перед тем как идти к королю поднимать его с постели, следовало, во-первых, заняться исследованием биографии Эндрю Крейтона, во-вторых, переодеться и умыться и, в-третьих, подготовиться к объяснению с королем.

Мак-Леоды, кем бы они ни были, принадлежали к высшей аристократии, и Яков меньше всего хотел бы возбуждать недовольство среди дворян. Кроме того, едва ли ему захотелось бы приобретать репутацию притеснителя беззащитных женщин, хотя Донован сильно сомневался, что такое определение применимо к Кэтрин Мак-Леод.

Шагая по длинному коридору, он думал о ней, но оказался совершенно не подготовленным к зрелищу распахнутой настежь двери в свои покои. Быстро метнувшись в тень соседнего дверного проема, он встал там, выжидая. Он должен узнать, кто в его отсутствие осмеливается заходить в его жилые комнаты. Ночь — излюбленное время убийц, а он знал, что немало людей дорого бы заплатили за его смерть.

Но кого он меньше всего ожидал увидеть выходящим из комнат в коридор, так это Кэтрин Мак-Леод, к которой он только что приставил одного из самых надежных своих рыцарей.

Он стоял, притаившись в дверном проеме, и, когда та проходила мимо, поймал ее за руку. Она испустила сдавленный крик.

— Куда вы направляетесь, леди Кэтрин?

Но прежде, чем она смогла что-либо ответить, дверь вновь распахнулась, и молодой человек, ее охранник, стремглав вылетел в коридор. Сделав несколько шагов, он увидел Донована и Кэтрин, и краска стыда залила его лицо.

Кэтрин взглянула на Донована, но ни капли смущения не было видно на ее лице. Более того, она улыбнулась ему.

— Сэр, — с трудом смог выговорить юноша.

Он страшно не хотел глядеть в глаза начальнику, но гордость не позволила ему отвести взгляд.

— Вы что, заснули? — сдержанно спросил Донован.

— Не стоит ругать вашего охранника, — сказала Кэтрин. — Он безупречно бдителен. И очень мил. Мы даже перекинулись с ним в кости.

— Сэр… Я…

— Все отлично, Роберт. Завтра снова станешь на стражу.

— Благодарю, сэр. — Бедный юноша чуть не задохнулся от радости и поспешил уйти, благодаря Бога за то, что сегодня его начальник в редкостно хорошем расположении духа.

Между тем, ничего не говоря, Донован привел Кэтрин обратно в свою комнату. Там он отпустил ее, чтобы сбросить плащ, и устало опустился в кресло. Девушка стояла, следя за каждым его движением.

— Вы действительно не пытались бежать?

— Не пыталась.

— И я так же подумал. Отсюда убежать некуда. Вы ведь тоже это понимали, не так ли?

— Да.

— Тогда чего ради вы все это затеяли?

Он некоторое время изучал ее лицо, затем встал и подошел к ней. Кэтрин взглянула на него, но в глазах у нее не было страха.

— Куда вы шли?

— Я подумала, что, пока вас нет, я, может быть, сумею как-то найти брата. Мне хотелось всего лишь увидеть его, переговорить с ним, узнать, как он.

— Почему же вы не попросили об этом меня?

Его голос прозвучал мягче, чем она ожидала.

— А разве я могу вам доверять? — спросила она тихо.

— Да. Моя репутация — моя гордость. Я ни разу в жизни не нарушил данного слова. Честь иногда остается единственной и самой дорогой вещью, которая у тебя есть.

— А как насчет женской чести?

— О, она тоже драгоценна. Кэтрин, — обратился он, и они сами не заметили, как неофициально прозвучало это обращение, — существуют случаи, от которых никуда не деться, когда от тебя уже ничего не зависит и ты ничем не управляешь. Пора уже принять это. Сегодня можете больше не возвращаться к себе; будете находиться здесь, пока я не найду охранника, менее чувствительного к вашим чарам.

И он шагнул к ней, стягивая с себя камзол.

8

Стащив камзол и отшвырнув его в сторону кресла, Донован сел, чтобы стянуть сапоги. Кэтрин настороженно следила за ним. Если он полагал, что затащить ее в постель дело пустячное, то она продемонстрирует, как он ошибается. Конечно, он мог ее изнасиловать, но ее уступчивостью ему похвастаться не придется.

Донован со вздохом откинулся в кресле; он был очень и очень утомлен. Кэтрин стиснула руки за спиной, чтобы не было видно, как они дрожат.

— Если вы намерены надругаться надо мной, то имейте в виду: я найду способ расквитаться с вами.

— Что ж, придется остерегаться вас каждое мгновение. Следовательно, мне придется постоянно держать вас как можно ближе к себе, — ухмыльнулся Донован.

— Вы же победитель, — с сарказмом заметила Кэтрин, — и с позволения вашего короля вольны делать все, что считаете нужным.

— Ах, Кэтрин, — тихо засмеялся Донован и поднялся, чтобы снять рубашку. Теперь он уже видел неподдельный страх в ее глазах. — Все гораздо проще, чем вы думаете.

Сняв рубашку, он отшвырнул ее. Всякий раз, когда он оказывался рядом, он вносил смятение и путаницу в душу девушки.

— Куда проще взять силой то, что само не желает идти вам в руки, — с отчаянием сказала она.

— Вы уверены, что не желает?

Она чуть не задохнулась от гнева, но ее слишком занимали другие вещи. Его близость производила действие… совершенно нежелательное действие. Потянувшись, Донован легко коснулся ее волос, ощутив их шелковистость.

— Не надо, — сказала она и отбросила его руку.

Он тихо засмеялся и обхватил ее, привлекая к себе.

— Послушайте, Кэтрин. Таков закон жизни, что сильнейший, «победитель», как вы его назвали — властвует над всем. И только сильный способен распоряжаться этой властью справедливо и разумно. Яков не желает заговоров и мятежей, а потому прибегает к единственному разумному выходу — собирает вокруг себя сильнейших.

— Так вы полагаете подавить мятежи, принудив меня к сожительству? — спросила она.

— Если бы дело касалось сожительства с вами, то вы давно были бы моей. Боюсь, однако, что речь идет о вещи более постоянной и прочной. — Она не отрывала от него глаз, и Донован помолчал несколько секунд, чтобы до нее дошел смысл сказанного.

— Брак! — задохнулась она.

— Именно так, брак!

— Нет, никогда! Без любви? Нет и нет! Это то же самое, что взять меня без брака. Я вас не желаю!

— Никому не интересно, что вы там не желаете. Подписан указ короля. А что до любви, — он засмеялся снова, привлекая ближе ее непослушное тело, — жалок был бы тот, кто влюбился бы в вас, Кэтрин. Вы бы разбили ему сердце и погубили душу. Нет, я возьму вас такой, какая вы есть, и любви здесь нечего будет делать. Надеюсь, и без этого брак будет, по меньшей мере, волнующе прекрасным.

— Я никогда не стану вашей женой.

— Не спешите делать заявления, особенно в тех вопросах, где слово вам не принадлежит. Через несколько недель мы будем обвенчаны, а я не из тех мужчин, которые заставляют жену скучать в одиночестве в пустой постели. У нас будут дети, и тем самым сойдет на нет сама мысль собрать бунтовщиков под знаменами Мак-Леодов.

— И теперь я в ваших руках?..

Глаза ее были наполнены яростью.

— Я бы сказал — в моих объятиях.

— Что ж, тогда не ослабляйте хватку и бдите даже во сне, — сказала она сквозь зубы, — а, вернее всего, приготовьтесь к бессонным ночам. Если вы меня к этому принудите, я либо убью себя, либо… либо буду на каждом шагу изменять вам, и все дети, которых я вам рожу, будут безродными, нагуленными от отцов, о которых вы до конца жизни ничего не узнаете.

Злоба сверкнула в серых глазах Донована.

— Нет, — прошептал он сипло, — вы дадите клятву перед лицом Господа, стоя рядом со мной пред алтарем. С этой минуты вы будете по закону моей, и заверяю вас, что не найдется мужчины, который рискнул бы наставить мне рога. Это уж поверьте. — Он уверенно улыбнулся. — Разумеется, я не стану стеречь вас, как заключенную, но если застану с вами другого мужчину, то ему это будет стоить жизни. И я без колебаний накажу вас в случае измены. Чтобы вы знали, что мое незапятнанное имя и моя честь для меня превыше всего.