— Друг, — повторил Донован. Он был уверен, что Эндрю много больше, чем просто друг Энн, но не собирался селить вероятного врага в своих апартаментах, тем более на время своего отсутствия. И без того ему приходилось сдерживаться от искушения немедленно арестовать англичанина и хорошенько допросить его. — Боюсь, леди Энн, мне придется лишить вас общества вашего слуги на некоторое время. Он поедет со мной.

Эндрю насторожился. Спорить было бессмысленно: Донован и не спрашивал его мнения, но ему стало интересно, что тот задумал.

— И куда же вы направляетесь? — пришла к нему на помощь Энн.

— Завтра вечером ожидается сражение, — почти презрительно сказал Донован, — и я решил, что ваш домоправитель, с его искусством владения мечом, сможет так же умело защищать дело короля, как он до сих пор защищал ваше семейство. Но поскольку дом вскоре станет моим, ему придется надеть форму с моим гербом.

— Слушаюсь, милорд, — сказал Эндрю, поднимаясь.

— Милорд!.. — Энн тоже встала из-за стола; голос ее звучал почти умоляюще.

Эндрю бросил на нее тревожный взгляд и поспешно перебил:

— Я сейчас же приготовлюсь, сэр. Всего хорошего, леди Энн. Будьте уверены, я вернусь в полном порядке и смогу снова приступить к своим обязанностям.

Донован молча вышел из комнаты, за ним следовал Эндрю. На минуту в комнате воцарилась тишина, а затем Энн прошептала:

— Счастливого пути, Эндрю.


Через пару часов после отъезда Донована и Эндрю сестры отправились в замок. Им выделили удобные комнаты, они часто проводили время с Мэгги, и ее доброжелательность и сочувствие помогали Энн и Кэтрин бороться со своими грустными мыслями.

Мэгги была бы ошеломлена, если бы знала, на ком сосредоточены мысли Энн. Ошеломлена, но едва ли испугана или встревожена. Она не хуже сестер Мак-Леод знала силу любви.

Приготовления к свадьбе шли полным ходом. Кэтрин оставалось надеяться лишь на чудо, которое избавило бы ее от супружества с Донованом; ненамного лучшим казалось положение Энн. Она догадывалась, что гнев и подозрительность Мак-Адама по отношению к Эндрю с каждым днем усиливались, и его жизнь висит на волоске. Крейтона могли убить, по приказанию Донована, где-нибудь в лесу или арестовать и пытать по возвращении в замок.


Расчет Донована оказался дьявольски простым: он приставил Эндрю к себе в качестве слуги и держал его под своим неусыпным оком каждую минуту дня и ночи.

Неожиданный карательный набег на мятежные части Леннокса и Лайла увенчался полным успехом.

Дорога, по которой они сейчас скакали, была ровной и сухой, и для такого опытного всадника, как Эндрю, не составляло труда вздремнуть в седле. Ему предоставилась возможность увидеть короля и Донована в деле, и он убедился, что имеет дело с грозными соседями Англии, — умными, решительными, храбрыми. От них зависело даровать мир Шотландии или обрушиться войной на Англию. Крейтон в полусне старался проанализировать увиденное, пока лошади трусцой приближались к эдинбургскому замку. Да, если он снова увидит Англию, ему будет за что благодарить судьбу.

Эндрю знал, что с него не спускают глаз. Малейшая ошибка — и дальше следовали бы тюрьма, допросы, мучительная казнь. Его брали на измор, не давали покоя ни днем, ни ночью, и он почти не спал все это время. Крейтон не сомневался: если бы не его способность спать в самом неудобном положении, улучая каждую минуту, он бы давно уже сломался.

Но этого не произошло. Он связно отвечал на внезапные вопросы и покорно исполнял самые унизительные приказания; он успевал гладко выбриться, проследить за чистотой одежды; как бы он ни устал, он никогда не позволял себе заснуть, не приведя в порядок лошадь, и Доновану так и не удалось поймать его ни в один из своих многочисленных капканов.

Но в эти последние несколько часов перед возвращением в королевский замок Эндрю начало одолевать смутное беспокойство: ему казалось, что где-то он все-таки недоглядел. Казалось, Донован принял какое-то решение относительно его судьбы, и Эндрю чувствовал себя беспокойно.

— А вон и башни замка, — ворвался в дрему Эндрю чей-то голос.

Он поднял голову: его спутник улыбался ему. Солдаты никак не могли взять в толк, за что Донован так невзлюбил англичанина: им он очень нравился — уверенный в себе, простой в общении, обязательный и острый на язык.

Отряд остановился, и Эндрю услышал, как капитан Скотт, ехавший рядом с Мак-Адамом, окликает его по имени.

— Да, сэр? — отозвался он.

— Сойди с коня.

Эндрю спешился, передал уздечку соседу и ждал, скрывая раздражение и тревогу.

— Затяни подпругу лошади его светлости!

Эндрю подошел к Доновану.

— Где именно, милорд? — спросил он, поднимая голову.

— Слева, — ответил тот.

Эндрю нашел развязавшийся ремень и затянул его под пристальным взглядом Донована. Проверив, все ли в порядке, он поднял глаза.

— Это все, что вам угодно, милорд? — спросил он тихо, но голубые глаза его сверкнули.

Мак-Адам зловеще усмехнулся:

— Пока что да.

— Хорошо, милорд.

Эндрю шлепнул скакуна по крупу и направился к своей лошади, — медленно, но не настолько, чтобы его поведение можно было расценить как вызов. Он вскочил в седло и лишь улыбнулся на свирепый взгляд Скотта. Вновь он мог вздремнуть и открыл глаза уже у самого замка.

Теперь от его сонливости не осталось и следа. Жадно вглядываясь вперед, Эндрю даже приподнялся в седле от нетерпения, чувствуя в себе, невесть откуда взявшуюся, энергию.

Миновав северные ворота, они очутились во дворе замка. Теперь уже Эндрю пристально наблюдал за своим соперником. Как он решил с ним поступить? Сейчас у него была последняя возможность бежать!.. И тут он увидел Энн. У Эндрю перехватило дыхание. Девушка стояла, закутавшись в плащ, и легкий шарф развевался по ветру. Лицо ее разрумянилось на холоде, и она стояла всего в каких-нибудь пятнадцати шагах от него. Неожиданно Крейтон почувствовал, что девушка дожидается именно его, ее глаза ищут его в толпе всадников. Он вдруг понял, что ей движет любовь, и от этой мысли на сердце у него стало тепло.

Энн шагнула к нему, и он, несмотря на грозящую опасность, ободряюще улыбнулся ей. Девушка вдруг побледнела, словно испугавшись за него… Гордость не давала ей сказать об этом страхе даже сестре. Эндрю понял, сколько бессонных ночей ей пришлось провести, как напряжены должны быть ее нервы, но сказать ей то, что ему хотелось бы, он не мог: слишком велика была опасность. Где это видано, чтобы слуга бросался к своей хозяйке и обнимал ее… Вечером или завтра утром он попытается увидеться с ней. А пока Эндрю тронул поводья и двинулся так, чтобы проехать рядом с ней. Он услышал тихий голос Энн:

— Как дела, Эндрю? Надеюсь, вы довольны вашей службой на новом месте. Вы отлично выглядите.

— Да, все хорошо, ваша светлость. ― Он почувствовал, как забилось в его груди сердце, и взглянул в лицо девушки, которую не видел столько времени. — Вы тоже замечательно выглядите. Я счастлив, что снова могу служить вам.

Больше они сказать друг другу ничего не успели: сзади подъехал Донован. Энн с улыбкой обратилась к нему:

— Моя комната в южной башне оказалась на редкость удобной, а комната леди Кэтрин устроит даже принцессу. Мы благодарны вам за такую заботу.

Эндрю, низко поклонившись, слез с коня и повел его на конюшню, чувствуя на себе пристальный, неприязненный взгляд Донована и нежный — Энн. Времени для бегства оставалось все меньше, но Эндрю решился продолжить игру до конца: будущее отношений между Англией и Шотландией по-прежнему зависело от успеха его дела. Но еще крепче, чем политические интересы, в Эдинбурге его удерживало чувство к Энн.

Кэтрин переборола свое стремление спуститься во двор, чтобы встретить прибывшее войско, наголову разгромившее мятежников. Ведь вполне могло оказаться, что Донован ранен… или даже убит. Для нее это означало бы свободу, но почему-то эта мысль мучила девушку, надолго лишая сна. Теперь же она не желала смиренно приветствовать приезд своего будущего господина, по воле которого через несколько дней должна была состояться ненавистная ей свадьба. Она знала, что во все концы страны уже разосланы приглашения, так что огромный замок, вероятно, будет тесен для гостей, замковых конюшен скорей всего не хватит, а приглашенные из числа менее знатных вынуждены будут делить комнаты друг с другом. Кэтрин видела, что за ней пристально наблюдают и обсуждают каждый ее шаг, поэтому ее выход на встречу Донована Мак-Адама будет расценен придворными сплетниками как победа последнего, а следовательно — как ее капитуляция. Зато ее невыход, по меньшей мере, должен был продемонстрировать силу ее духа и вывести из себя самовлюбленного жениха. Пусть побесится, подумала девушка. Может быть, он наконец поймет, что не все можно купить или взять силой.

Она подошла к окну и стала так, чтобы ее не было видно снизу. Взгляд ее перебегал от одного человека к другому, пока не выхватил из толпы знакомую широкоплечую фигуру. Донован стоял, разговаривая с каким-то человеком, одной рукой удерживал за поводья великолепного черного жеребца, а другой, держа украшенный перьями, шлем. От него так и веяло уверенностью и силой; казалось, он нисколько не устал после изнурительного похода.

С невольным интересом девушка вгляделась в собеседника Донована, думая про себя, что любой другой на его месте первым делом отправился бы к своей невесте. Любой, но не он, мелькнула у нее болезненная мысль. Для него она — лишь часть своего приданого…

Кэтрин, расстроенная, отошла от окна, и в это самое мгновение Донован взглянул вверх. В окне его невесты никого не было видно, и его, в свою очередь, больно задело равнодушие Кэтрин. Он прошел по коридору в ее покои и в восхищении замер на пороге: перемены обстановки, произведенные усилиями Кэтрин, были замечательны. В часовне также были сделаны приготовления к свадьбе: расставлены свечи, приобретены роскошные парчовые ризы. Кэтрин постаралась на славу, и с тем большим нетерпением Доновану захотелось увидеть ее саму.

Он решительно прошел по коридору и громко постучал в дверь. К его изумлению, ее открыла сама Кэтрин.

Мак-Адам вновь поразился ее красоте — во время похода у него не было времени думать о невесте, и ее образ немного потускнел в его памяти. От одного ее вида у Донована перехватило дыхание.

Темно-зеленое платье бросало блики на золотистые волосы Кэтрин, а в глазах ее плясали золотистые искры. В душе Донована проснулось чувство нежности к невесте, столь несвойственное ему, он жаждал, чтобы та приветствовала его поцелуем, жаждал обнять ее и целовать так, чтобы ее страсть соревновалась с его неистовством. Но Мак-Адам решил, во что бы то ни стало, скрыть свои истинные чувства.

— Разве у вас нет служанок, миледи? — резко спросил он, проходя вслед за ней в комнату.

— Дел так много, милорд, а времени так мало.

— Да, скоро наша свадьба. Ты прекрасно выглядишь, Кэтрин.

— Что ж, у меня все хорошо, — сказала она, стремясь голосом выразить холодность. Вспомнив о сестре, девушка первым делом спросила: — Могу я поинтересоваться о делах Эндрю? С ним все в порядке?

Если бы Донована полоснули палашом, удар едва ли получился бы более разящим: на какой-то момент ему показалось, что ревность и ярость задушат его. Он уже был готов отдать приказ об аресте Эндрю, и теперь еще больше утвердился в своем намерении. Англичанин мог оказаться кем угодно, но одно Донован знал точно: он не из тех, кто повинуется приказам, а из тех, кто их отдает.

— Тебя он больше не должен интересовать. Он у меня на службе, и тебе нечего беспокоиться. Я прослежу, чтобы с ним обращались так, как он того заслуживает.

— Благодарю, милорд.

Донован понял, что Кэтрин собирается держаться ним как можно церемоннее, избегая называть его по имени. Его невесте приятно было услышать о здравии Эндрю, но благополучие жениха ее, очевидно, нимало не интересовало.

— Не стоит благодарностей. К вам на службу англичанин не вернется и останется при мне.

— Но почему? — подняла брови Кэтрин.

Бедняжка Энн после ее замужества оставалась совсем одна, а теперь ее лишали еще и защиты Эндрю.

— Почему он тебя так интересует, Кэтрин?

В голосе Донована зазвучало подозрение; еще одно неловкое слово, и на голову Эндрю мог обрушиться его гнев. Мысль о том, что причина раздражения Мак-Адама — ревность, доставила Кэтрин немалое удовольствие, но нельзя было навредить Эндрю, а тем самым и Энн.

— Эрик всецело полагался на него, и мы ему многим обязаны. Поэтому я рада, что с ним все в порядке.

— И только этим объясняется твой интерес к нему?

— Разумеется. А что тебя удивляет?

Мак-Адам прекратил пикировку: