Энн и Кэтрин не получили возможности перекинуться парой слов, приободрить или утешить друг друга. Их увели и заперли в одиночные камеры.

Первые минуты обе они были просто оглушены. Само по себе похищение было шоком, но то, что они увидели в замке, выходило за пределы всякого воображения.

Кэтрин была вне себя; она видела, какое потрясение испытала при виде Эндрю сестра, и готова была убить того за подлость и обман. Но тут же она ощутила свою полную беспомощность — состояние, совершенно ей несвойственное.

Энн же испытывала иные чувства: ею овладело странное спокойствие. Момент сомнения в Эндрю минул так же быстро, как и пришел. Она любила этого человека и до того, как сможет поговорить с ним, воздерживалась делать далеко идущие выводы.

Время для пленниц тянулось невыносимо медленно. Помимо вынужденного одиночества и ожидания худшего, им, уставшим с дороги, не предложили ни воды, ни пищи, а между тем голод и жажда давали знать о себе все сильнее.

Эндрю с трудом переносил происходящее. Будь его воля, он бы немедленно бросился к Энн, но приходилось играть свою роль, не давая изменникам ни малейшего повода для подозрений. Он знал, что пленниц не кормят и не поят, и догадывался об истинных планах, которые строили в их отношении Дуглас и Флеминг. Оставалось ждать удобного момента, а время шло, приближалась полночь.

Дуглас, Флеминг и Крейтон засиделись за поздним ужином, и вино по случаю встречи лилось рекою. Эндрю пришлось выпить и слегка захмелеть, но он добился того, что к концу пиршества его собутыльники лыка не вязали. Для победы над Донованом Мак-Адамом нужен был острый ум, трезвость и хладнокровие, а завтра утром оба благородных лорда благодаря Эндрю едва ли смогут продемонстрировать эти качества.

Убедившись, что Флеминг и Дуглас не в состоянии самостоятельно подняться со стульев, Эндрю встал, пошатываясь и изображая крайнюю степень опьянения.

— Про-ошу прощения милорды, но голова идет кругом. Пожалуй, я пойду и сосну, а то как бы не пришлось мне встречать рассвет под столом. Утром я в вашем распоряжении.

Дуглас, миловавшийся с молоденькой служанкой, которая имела неосторожность слишком близко подойти к нему с кувшином вина, засмеялся:

— Отыщите себе постель помягче, друг мой.

Эндрю притворно улыбнулся, затем, выписывая вензеля, добрел до двери и уцепился за ручку. Закрыв за собой дверь, он быстрой и решительной походкой направился через двор к камере, где, как он узнал, находилась Энн. Ключ хранился у стражника, наблюдавшего сразу за обеими камерами, которые располагались друг напротив друга. Он сидел на громоздком табурете, спиной прислонившись к каменной стене, и дремал, когда перед ним появился Эндрю, который вновь притворился пьяным, и стражник с облегчением перевел дух; вид хватающегося за стены англичанина вызвал у него подобие иронической улыбки.

— Изволили чуть перебрать, сэр, — с укоризной сказал он.

— Да… совсем чуть-чуть, — со смешком откликнулся Эндрю и икнул. — Но я очень даже вполне… Отопри-ка дверь. Я хочу навестить эту милашку Энн Мак-Леод.

При виде сомнения на лице тюремщика Эндрю вновь рассмеялся:

— Все в порядке, лорд Дуглас все знает и дал добро. Мы договорились, что будем пользоваться ею поочередно; лорд Дуглас человек широкой души и никогда не страдал жадностью. Маленькая проба товара не пойдет во вред. Он еще успеет затащить ее в постель и взять в жены, если она ему понравится. А на сегодняшнюю ночь у него несколько иные планы, так что мой коротенький визит не испортит ему настроения.

Он подмигнул стражнику.

— Не тревожься, если услышишь шум. Сам понимаешь, дело молодое, но за меня можно не беспокоиться, я с ней управлюсь.

К облегчению Эндрю, солдат вынул ключ из кармана и отпер дверь. Эндрю вошел внутрь и услышал сзади звук опускаемой щеколды. Он постоял на месте, привыкая к темноте, и поднял голову.

Энн словно застыла посреди камеры; они встретились взглядами, и в комнате воцарилось тяжелое молчание.


Кэтрин пыталась рассуждать трезво, не давая воли страху и прочим чувствам. Тюремщики отказались поведать о своих планах, но она была достаточно умна, чтобы понимать, что ждет впереди.

Если ее похитили, чтобы связать руки Доновану, то впереди наверняка ждут новые сюрпризы. Самое неприятное произойдет тогда, когда негодяи поймут, что им не удастся использовать сестер в качестве наживки.

У Кэтрин появилась масса времени, чтобы обдумать свои проблемы, в том числе и супружеские.

Да, она любит мужа. Она может отрицать это перед кем угодно, но не перед собой. Донован, с горестью подумала она, сумел овладеть той частью ее души, которая до сих пор никому не принадлежала. Но страсть была единственным, что он соизволил ей дать, надежд на будущую жизнь в любви не было и нет, и осознание этого ранило молодую женщину до глубины души.

Что ее тюремщики станут делать, если Донован откажется с ними торговаться? Что они предпримут, когда станет ясно, что их попытки повлиять на короля провалились? На что они вообще способны, если их вовремя не остановить? То, что они предали короля и страну англичанам, ясно из присутствия Эндрю. Но как далеко они зашли в своей измене? И что они замыслили в отношении Якова? Сердце Кэтрин отчаянно стучало. Неужели они способны на все, вплоть до убийства?

Прекрасно осознавая безвыходность своего положения, Кэтрин, тем не менее, не могла смириться с мыслью о возможности гибели Донована. Ей нелегко далась ее любовь, но гораздо болезненнее для Кэтрин было бы ее лишиться. Ей не раз приходилось оставаться одной, но впервые в жизни она ощутила одиночество, и вкус его оказался горек. Однако, как бы то ни было, любовь к Доновану жила в самом дальнем, скрытом от посторонних глаз уголке ее сердца, ибо признать чувство, владевшее ею, означало капитуляцию — а это для нее было труднее всего на свете.


Эндрю стоял, не шевелясь и не решаясь что-либо сказать, ибо боялся, что неосторожное слово или действие убедит Энн в том, что он действительно предатель, причастный к ее похищению. Облизнув пересохшие губы, он решился наконец прервать затянувшееся молчание.

— Энн, — прошептал он хрипло и запнулся, не находя слов для продолжения.

Но Энн не надо было ничего объяснять, а тем более оправдываться перед ней, — слишком велики были ее вера и любовь к Эндрю. Не говоря ни слова, она упала в объятия любимого. Горло у него перехватило. Стиснув девушку руками, он раскачивал ее, как ребенка, испытывая невероятное облегчение.

— Ах, Энн… любовь моя! Я думал, что никогда уже не смогу тебя обнять!

Подняв ее подбородок, он целовал любимую в губы еще и еще, он целовал ее лоб, щеки, глаза и вновь припадал ко рту, словно черпая из нее жизнь и силу. Энн в блаженном забытьи прижималась к нему, и слезы счастья от возможности вновь быть рядом с любимым текли по ее щекам.

Спрятав ее лицо на груди, Эндрю шептал:

— Ты поняла, поверила, что я не мог тебя предать? Что все сказанное мною раньше — правда?

— Да, Эндрю, я это знаю, потому что знаю твою душу и твое сердце. Я знаю и то, что люблю тебя сейчас так же, как любила раньше.

— Я найду способ вывести вас отсюда, клянусь. Ни один волосок не упадет с ваших голов. Просто нужно время, чтобы что-то придумать, поэтому приготовься, что мне придется вновь оставить тебя. Но помни, что я всегда рядом.

— О, Эндрю, так ты не побудешь со мной хотя бы немного?

— У меня есть минут сорок. Я сумел убедить стражника, что нагрянул к тебе с самыми грязными намерениями, и этим его купил. Прости мне эту мерзость, но иначе мы бы не увиделись.

— Ты сказал ему, что ты…

— Да, — закончил он, — что я выиграл ночь с тобой на спор.

Эндрю вновь поцеловал ее, нежно, наслаждаясь нежным прикосновением ее губ.

— Энн, милая, я люблю тебя и никому на свете не позволю посягнуть на твою жизнь и честь. До сих пор ты мне верила, поверь и еще немного, пока мне придется играть свою игру. Вечером Мак-Адам получил записку, в которой говорилось, что он должен немедленно выехать в Хермитидж, — один, без всякого оружия. Я должен попытаться остановить его.

— Что ты собрался делать?

— Пока не знаю.

— Эндрю… они тебя убьют, если узнают.

— Да, но они не узнают. Прежде чем они начнут о чем-то догадываться, я успею все переиначить.

— Но ты один, а их так много! — В голосе Энн зазвенела тревога. — Как ты один сумеешь спасти троих?

— Если я встречу Донована, нас будет уже двое.

— Но, Эндрю, он же тебя примет за главного и злейшего врага.

— Нет, не думаю. Если его убедить, что речь идет о вашем спасении, он станет гораздо понятливее. Что бы между нами ни стояло, с этим можно свести счеты позже. Сперва — ты и Кэтрин, остальное потом.

— Хорошо, Я сделаю все, что бы ты ни сказал.

— Времени мало. Я не могу пойти к Кэтрин. Нам остается надеяться на ее мужество и бесстрашие. А сейчас каждая минута на весь золота, но я рассчитываю возместить эту потерю позже.

Эндрю вновь крепко обнял любимую, ее раскрытые губы встретили жар его поцелуя обещанием, от которого в иное время он потерял бы разум… Но ничего, скоро она опять будет его…

Спустя час резкий стук в дверь изнутри разбудил стражника. Перед уходом Эндрю велел Энн лечь в постель, с тем чтобы его ложь представилась более убедительной. Обман удался: стражник заглянул в камеру и ухмыльнулся: смятая кровать и безмолвно отвернувшаяся к стене женщина не оставляли сомнения в том, что здесь происходило.

Эндрю быстро вышел и закрыл за собой дверь.

— Запри и стереги как следует, — пригрозил он. — Я здесь не в последний раз и не потерплю, чтобы кто-то другой пользовался ею. Заруби на носу: никто кроме меня не должен заходить внутрь.

— Да, сэр, — с нескрываемым разочарованием сказал стражник: он рассчитывал на правах соучастника тоже поиметь удовольствие от благородной леди или уж по крайней мере получить мзду.

Напротив располагалась камера, в которой была заперта Кэтрин. Как ни хотелось Эндрю успокоить и приободрить ее, визит к старшей сестре был бы роковой ошибкой.

Ночь, казалось, тянулась бесконечно. Поскольку о сне не приходилось и думать, Эндрю решил лишний раз обойти замок. Следовало получше разобраться в его фортификационных сооружениях, чтобы в случае необходимости знать, каким путем безопаснее всего вывести из него женщин. Увы, одного взгляда хватило, чтобы оставить все надежды на бегство.

Крейтон прошелся вдоль стен, прячась внизу и подсчитывая количество вооруженных часовых. Охрана была расставлена на всех ключевых позициях, а вооружение ее заслуживало самой высокой похвалы. Вынырнув на свет, Эндрю попытался вступить в разговор с одним из дозорных, но тот отвечал неохотно и односложно, одновременно перекликаясь с товарищами.

Оставалось только вернуться в зал, где он оставил павших в сражении с бутылкой лордов, когда на дворе Крейтон едва не столкнулся с еще одним воином, на секунду вышедшим из тени. Они только несколько мгновений рассматривали друг друга, и у Эндрю родилось странное ощущение, что этого человека он видел раньше, и не здесь.

Он уже поднимался по ступенькам, когда его осенило. До восхода солнца оставалось совсем немного времени, и вот-вот должен был подъехать Донован Мак-Адам. Вероятно, ему приятно будет узнать, что один из его друзей уже ждет его внутри. Да, ошибки быть не могло: человек, кравшийся вдоль стены, был не кем иным, как закадычным другом Донована, и звали его Иан Нокс.

Эндрю не сразу заметил, что в комнате заметно посветлело. Он поднялся, подошел к окну и увидел приближающегося всадника. Наступал решающий час, начиналась большая игра, ставкой в которой было несколько жизней.


Кэтрин ни на минуту не сомкнула глаз. Ее бросало то в жар, то в холод. То она беспокоилась за Энн, то мучалась своими чувствами к Доновану, раздумывая о своей судьбе. Женщина вспоминала первую брачную ночь, как Донован пришел к ней, не хозяином, но изысканным и утонченным любовником, вспоминала его низкий, веселый, самозабвенный смех… За длинную ночь Кэтрин пришла к определенному решению: если она вырвется на свободу, то уедет от него, ничего другого ей все равно не остается. Она отыщет брата и разделит с ним тяготы изгнания. Оставаясь с мужем, она с каждой его победой над собой, с каждым отступлением перед его волей — а иначе быть не могло, потому что она его любит, — с каждой ночью любви понемногу начала бы чахнуть и угасла от неразделенного чувства…

Вздохнув, Кэтрин бросила взгляд на светлеющее небо, поднялась и прошлась по камере, погрузившись в невеселые мысли. Вновь подняв голову, она увидела, что совсем уже светло, и подошла к окну. От утреннего солнца по земле бежали длинные тени. Кэтрин поглядела вниз и, задохнувшись от муки, выдохнула: