кинжал в богато украшенных ножнах.

— Это что, новый обычай?

— Просто забыл снять. Я привык, что опасность

подстерегает всюду. Но сегодня вечером, — сказал он

тихо, — в оружии нет надобности.

Донован снял кинжал и вместе с ножнами положил на

стол.

Кэтрин не сводила с мужа глаз, и он увидел, как на

шее у нее пульсирует жилка. Взяв девушку за руку,

Донован ласково привлек ее к себе, поднес ладонь

Кэтрин к губам и нежно поцеловал. Ее сердце словно

пронзило прикосновение его губ; она не могла больше

отвергать его, но мучительная душевная боль ее не

оставляла.

Донован обнял Кэтрин за талию и прижал девушку к

себе. Его страсть разгоралась на глазах, но, к ужасу

Кэтрин, точно такой же огонь возжигался в ней самой, и

погасить его не удавалось.

Донован поцеловал уголки ее губ, и Кэтрин словно

пронзило молнией; он же продолжал ласкать губами

нежный шелк ее кожи, постепенно пробуждая в молодой

жене чувства и ощущения, о существовании которых

она даже не подозревала. Мягкий, невнятный стон

вырвался у нее, а поцелуй становился жарче,

чувственнее, настойчивее. Губы Кэтрин разомкнулись, и

она задрожала, когда кончик его языка проник в ее рот,

словно распознавая ее на вкус.

Кэтрин чувствовала, как соскальзывает, погружается в

жаркий омут всепоглощающего желания. Руки ее

сплелись вокруг талии Донована, и она прижалась к его

горячему телу; он нащупал бант на сорочке жены и

267

осторожно развязал его; ткань соскользнула с плеч

Кэтрин. Ее кожа цвета слоновой кости мерцала в свете

камина, а округлые груди словно набухли. Он обхватил

одну из них и ощутил, как дрожит девушка. Донован

обвел большим пальцем ее напрягшийся сосок. Затем он

развязал последний бант на ее брачном одеянии. Кэтрин

не пыталась помешать ему, но и не собиралась

помогать... пока. Последняя лента была распущена, и

шелк сорочки с шорохом лег у ее ног.

Донован почувствовал, как бешено пульсирует в его

теле каждая жилка; он был прав — ему удалось

разбудить страсть в жене. Сев на кровать, он положил

руки ей на талию и привлек к себе. Закрыв глаза, Кэтрин

чувствовала, как губы его ласкают ее тело. Она

судорожно вздохнула, когда его язык описал круг

вокруг ее соска, опробовав на вкус его розовый венчик.

Чувственное желание охватило Кэтрин, но Донован

не спешил овладеть ею, с трудом сдерживая страсть. Он

хотел, чтобы его и ее мгновения высшего наслаждения

совпали, хотя и не понимал, почему сдерживает себя.

Ведь Кэтрин стала его женой, и он мог обладать ею,

когда хочет и как хочет, не заботясь о том, чтобы она

испытывала такое же наслаждение, как и он.

Донован слышал ее учащенное дыхание, смотрел в ее

полузакрытые глаза; затем взял Кэтрин на руки и

положил на подушки. Быстро сбросив с себя изрядно

потрепанную во время пьяной возни одежду, он лег

рядом с ней.

Лишившаяся воли девушка повторяла про себя, что

действиями ее мужа руководит лишь плотская страсть и

ничего больше, а эту страсть он может питать к любой

268

женщине, хотя бы к своей бывшей любовнице —

Дженни.

Губы Донована ласкали ее шелковые, благоухающие

волосы, веки, прикрывающие глаза, нежные щеки, вновь

и вновь возвращаясь к мягким, полуоткрытым,

ожидающим губам девушки. Он пил ее редкостную

красоту, словно добравшийся до прохладного источника

умирающий от жажды путник. Загрубевшие пальцы

Донована с неожиданной нежностью касались тела

девушки — ее грудей, живота, бедер.

Мягко и с редкостным терпением он словно дразнил

ее мягкими прикосновениями своих губ. Кэтрин тихо

стонала, пламя страсти охватило ее, заставив дрожать

каждый нерв. Донован, услышав ее страстные вскрики,

почувствовал, как его пронзает наслаждение. Только

тогда, достигнув вершины страсти, он отдался

всепоглощающему порыву плоти; пленив губами ее рот

и принудив к молчанию, он приглушил издаваемые ею

помимо воли звуки.

Затем он наполнил ее со всей мощью своего тела.

Кэтрин металась в неудержимой страсти, и Донован

потерял ощущение реальности; они оба рухнули в

пропасть слепящей бездны, потеряли себя друг в друге,

слабея, дрожа, содрогаясь один в другом, прижимаясь

друг к другу как к чему-то единственно прочному в

центре бешеного урагана. Наконец волна страсти пошла

на убыль, и они в изнеможении откинулись на подушки.

Для Кэтрин возвращение к реальности оказалось

горьким: первое, о чем она подумала, было то, что слова

Донована оказались правдой. Он сумел пробудить в ней

желание и пленить ее тело. Оно ее предало. Как он

сейчас злорадствует! Боже, до чего же ей хотелось

269

причинить ему ту же боль, что и он ей! Она пыталась

обвинять его в грубости и бесчувственности, но он взял

ее лаской, она сама возжелала его — страстно и без

оглядки.

Кэтрин боялась взглянуть в эти всезнающие серые

глаза, боялась увидеть в них насмешку и надменную

удовлетворенность.

Отвернувшись,

она

пыталась

собраться с мыслями и взять себя в руки.

Донован же не верил себе. Он лежал, полуобняв жену,

и чувствовал, что она где-то далеко, что в глубины ее

души ему нет доступа. А ведь все получилось, как он

того желал: он доказал ей, что она станет жертвой

собственной, а не его одного страсти. Никогда прежде

он не испытывал большего блаженства, чем в те

мгновения, когда изливал себя в нее и чувствовал, как

тело ее бьется в сладострастном ответе. Донован

чувствовал, что в их отношениях должно быть что-то

еще, и он мучительно размышлял о том, что именно. Это

просто эхо пережитого ими, успокоил он себя, всего

лишь короткое послесловие. Он просто хочет ее вновь, и

после исполнения своего желания вполне будет

удовлетворен. Кэтрин лежала, отвернувшись от него и

закрыв глаза. Выходит, он взял лишь первую линию

укреплений, и борьба еще впереди. А ведь она достигла

такого же наслаждения, как и он, Донован это знал. Он

слышал ее вскрики, чувствовал, как изогнулось и

напряглось ее тело в кульминационный момент. Они

обладали одинаковым темпераментом и вполне

гармонировали друг с другом в интимной близости, так

что молодая жена получила то, что гораздо лучше

всяких обманчивых слов и суетных обещаний.

—

Кэтрин, — прошептал он.

270

Но та не ответила ему. Своей большой рукой он

поймал ее подбородок и повернул лицом к себе.

—

Взгляни на меня, — потребовал он.

Она широко открыла глаза, выражение которых,

несмотря

на

их

подозрительный

блеск,

свидетельствовало, что его жена вовсе не намерена

дарить ему радость победы своими слезами.

—

Ты все еще продолжаешь лгать себе? — спросил

Донован. — Но пора признать мою правоту. Ты

чувствовала то же, что и я, и не сможешь этого

отрицать.

Кэтрин прикусила губу, и лицо ее залилось краской

стыда. Господи! Он знает о том блаженстве, которое

доставил ей! И это ужасная правда — какая-то часть ее

души ей больше не принадлежала.

—

Я чувствовал, как твое сердце билось в лад с

моим. Думаешь, я не слышал, как оно колотилось?

— Да, — крикнула она вне себя от горя. — Да, ты

осуществил свою угрозу. Да, мое тело уже не

принадлежит мне. Не сомневаюсь, что твой опыт

общения с девками, задирающими юбку при первом

твоем желании, сделал тебя мастером по этой части.

Владей моим телом по своему усмотрению, ведь это

теперь твое право, но душой я никогда не буду тебе

принадлежать!

Донован

посмотрел

на

жену

с

невольным

восхищением. Вот женщина, которая кое-чего стоит.

Она

отступала

дюйм

за

дюймом,

используя

единственное свое оружие — гордость. Вот женщина,

которая заставляет относиться к себе с уважением. Она

его не хочет по-настоящему... пока. Но у него были

271

основания полагать, что вскоре все изменится. И

Донован крепко обнял ее и прижал к себе.

Со стыдом Кэтрин ощутила, как в ней вновь

пробудилось неудержимое желание. Язык Донована

дразнил и мучил ее, свободной рукой он гладил ее тело,

ласкал груди, сжимал их, обводил соски пальцем, пока

они не затвердели. Сладострастные стоны, которые она

слышала, казалось, не могли исходить от нее... но

именно так и было.

Рука Донована скользнула вниз, лаская кончиками

пальцев ее плоть, и каждое такое касание вызывало у

Кэтрин ослепительную вспышку чувств; он ласкал ее

нежное средоточие, чувствуя, как разгорается в ней

пламя страсти. Ртом он обжигал ее чуткую кожу,

сжимал губами соски, затем двинулся вниз, и его

поцелуи и легкие покусывания переместились на ее

живот и бедра. Кэтрин чуть не задохнулась, когда он

достиг

ее

пульсирующее,

словно

раскаленное,

средоточие

ощущений.

Она

хотела

остановить

Донована, но ее руки вместо того, чтобы оттолкнуть его,

лишь запутались в густых темных волосах. Кэтрин

ощущала свое тяжелое и все ускоряющееся дыхание,

слышала неразборчивые слова, которые издавала ее

гортань, и все же пыталась сдержать себя. Она ощутила,

как его плоть вновь наполняет ее, и инстинктивно

изогнулась ему навстречу, стремясь к финальному

восторгу, который затушил бы пламя ее желания.

—

Скажи, Кэтрин, что ты желаешь меня, как я

тебя, и чувствуешь то же, что и я. Скажи! —

прошептал Донован.

—

Донован! Не надо...

272

—

Смирись, — почти простонал он, — скажи, что

хочешь меня!

—

Сдаюсь, — прошептала она.

—

Нет, не так...

—

Я хочу тебя! — закричала Кэтрин. — Да,

хочу! Будь ты проклят, я тебя хочу!

Движения Донована приобрели такую силу и

скорость, что ей показалось, что она умирает. Кэтрин

уловила ритм этих движений и, в такт им, сама начала

двигаться. И наконец ее пронзили конвульсии, мощные,

как землетрясение. Кэтрин показалось, что перед ее

глазами вспыхнули миллионы солнц.

Медленно, словно выпивая ее судорожный выдох,

Донован поцеловал Кэтрин в губы; его большие руки

зарылись в ее раскинутые на подушке волосы. Чуть

отстранившись, он лег рядом с женой, продолжая одной

рукой обнимать ее. Они были как одно целое в этот

момент, и слова не требовались. Так они сохраняли

молчание, пока сердца их не вошли в нормальный ритм;

Кэтрин хотелось плакать, но слез не было. Да, она его

хотела

и

прекрасно

помнила

свои

слова,

свидетельствующие о поражении. Более того, Кэтрин

понимала, что, если бы все повторилось, она бы вновь

умоляла его овладеть ею. Лицо у нее запылало от этой

мысли.

—

Что ж, вы выиграли, милорд. — Голос ее

дрожал. — Вы поступили со мной как захватчик.

—

Нет, Кэтрин, я не захватчик, а муж. Ты моя

жена. Ныне и во веки веков.

—