затянувшееся молчание.

—

Энн, — прошептал он хрипло и запнулся, не

находя слов для продолжения.

Но Энн не надо было ничего объяснять, а тем более

оправдываться перед ней, — слишком велики были ее

вера и любовь к Эндрю. Не говоря ни слова, она упала в

объятия любимого. Горло у него перехватило. Стиснув

девушку руками, он раскачивал ее, как ребенка,

испытывая невероятное облегчение.

—

Ах, Энн... любовь моя! Я думал, что никогда

уже не смогу тебя обнять!

Подняв ее подбородок, он целовал любимую в губы

еще и еще, он целовал ее лоб, щеки, глаза и вновь

припадал ко рту, словно черпая из нее жизнь и силу.

Энн в блаженном забытьи прижималась к нему, и слезы

счастья от возможности вновь быть рядом с любимым

текли по ее щекам.

Спрятав ее лицо на груди, Эндрю шептал:

—

Ты поняла, поверила, что я не мог тебя предать?

Что все сказанное мною раньше — правда?

—

Да, Эндрю, я это знаю, потому что знаю твою

душу и твое сердце. Я знаю и то, что люблю тебя сейчас

так же, как любила раньше.

399

—

Я найду способ вывести вас отсюда, клянусь.

Ни один волосок не упадет с ваших голов. Просто

нужно время, чтобы что-то придумать, поэтому

приготовься, что мне придется вновь оставить тебя. Но

помни, что я всегда рядом.

— О, Эндрю, так ты не побудешь со мной хотя бы

немного?

—

У меня есть минут сорок. Я сумел убедить

стражника, что нагрянул к тебе с самыми грязными

намерениями, и этим его купил. Прости мне эту

мерзость, но иначе мы бы не увиделись.

—

Ты сказал ему, что ты...

—

Да, — закончил он, — что я выиграл ночь с

тобой на спор.

Эндрю вновь поцеловал ее, нежно, наслаждаясь

нежным прикосновением ее губ.

—

Энн, милая, я люблю тебя и никому на свете не

позволю посягнуть на твою жизнь и честь. До сих пор

ты мне верила, поверь и еще немного, пока мне

придется играть свою игру. Вечером Мак-Адам получил

записку, в которой говорилось, что он должен

немедленно выехать в Хермитидж, — один, без всякого

оружия. Я должен попытаться остановить его.

—

Что ты собрался делать?

—

Пока не знаю.

—

Эндрю... они тебя убьют, если узнают.

—

Да, но они не узнают. Прежде чем они начнут о

чем-то догадываться, я успею все переиначить.

—

Но ты один, а их так много! — В голосе Энн

зазвенела тревога. — Как ты один сумеешь спасти

троих?

—

Если я встречу Донована, нас будет уже двое.

400

—

Но, Эндрю, он же тебя примет за главного и

злейшего врага.

—

Нет, не думаю. Если его убедить, что речь идет

о вашем спасении, он станет гораздо понятливее. Что бы

между нами ни стояло, с этим можно свести счеты

позже. Сперва — ты и Кэтрин, остальное потом.

—

Хорошо, Я сделаю все, что бы ты ни сказал.

—

Времени мало. Я не могу пойти к Кэтрин. Нам

остается надеяться на ее мужество и бесстрашие. А

сейчас каждая минута на весь золота, но я рассчитываю

возместить эту потерю позже.

Эндрю вновь крепко обнял любимую, ее раскрытые

губы встретили жар его поцелуя обещанием, от

которого в иное время он потерял бы разум... Но ничего,

скоро она опять будет его...

Спустя час резкий стук в дверь изнутри разбудил

стражника. Перед уходом Эндрю велел Энн лечь в

постель, с тем чтобы его ложь представилась более

убедительной. Обман удался: стражник заглянул в

камеру и ухмыльнулся: смятая кровать и безмолвно

отвернувшаяся к стене женщина не оставляли сомнения

в том, что здесь происходило.

Эндрю быстро вышел и закрыл за собой дверь.

—

Запри и стереги как следует, — пригрозил он.

— Я здесь не в последний раз и не потерплю, чтобы кто-

то другой пользовался ею. Заруби на носу: никто кроме

меня не должен заходить внутрь.

—

Да, сэр, — с нескрываемым разочарованием

сказал стражник: он рассчитывал на правах соучастника

тоже поиметь удовольствие от благородной леди или уж

по крайней мере получить мзду.

401

Напротив располагалась камера, в которой была

заперта Кэтрин. Как ни хотелось Эндрю успокоить и

приободрить ее, визит к старшей сестре был бы роковой

ошибкой.

Ночь, казалось, тянулась бесконечно. Поскольку о сне

не приходилось и думать, Эндрю решил лишний раз

обойти замок. Следовало получше разобраться в его

фортификационных сооружениях, чтобы в случае

необходимости знать, каким путем безопаснее всего

вывести из него женщин. Увы, одного взгляда хватило,

чтобы оставить все надежды на бегство.

Крейтон прошелся вдоль стен, прячась внизу и

подсчитывая количество вооруженных часовых. Охрана

была расставлена на всех ключевых позициях, а

вооружение ее заслуживало самой высокой похвалы.

Вынырнув на свет, Эндрю попытался вступить в

разговор с одним из дозорных, но тот отвечал неохотно

и

односложно,

одновременно

перекликаясь

с

товарищами.

Оставалось только вернуться в зал, где он оставил

павших в сражении с бутылкой лордов, когда на дворе

Крейтон едва не столкнулся с еще одним воином, на

секунду вышедшим из тени. Они только несколько

мгновений рассматривали друг друга, и у Эндрю

родилось странное ощущение, что этого человека он

видел раньше, и не здесь.

Он уже поднимался по ступенькам, когда его осенило.

До восхода солнца оставалось совсем немного времени,

и вот-вот должен был подъехать Донован Мак-Адам.

Вероятно, ему приятно будет узнать, что один из его

друзей уже ждет его внутри. Да, ошибки быть не могло:

402

человек, кравшийся вдоль стены, был не кем иным, как

закадычным другом Донована, и звали его Иан Нокс.

Эндрю не сразу заметил, что в комнате заметно

посветлело. Он поднялся, подошел к окну и увидел

приближающегося всадника. Наступал решающий час,

начиналась большая игра, ставкой в которой было

несколько жизней.

Кэтрин ни на минуту не сомкнула глаз. Ее бросало то

в жар, то в холод. То она беспокоилась за Энн, то

мучалась своими чувствами к Доновану, раздумывая о

своей судьбе. Женщина вспоминала первую брачную

ночь, как Донован пришел к ней, не хозяином, но

изысканным и утонченным любовником, вспоминала

его низкий, веселый, самозабвенный смех... За длинную

ночь Кэтрин пришла к определенному решению: если

она вырвется на свободу, то уедет от него, ничего

другого ей все равно не остается. Она отыщет брата и

разделит с ним тяготы изгнания. Оставаясь с мужем, она

с каждой его победой над собой, с каждым

отступлением перед его волей — а иначе быть не могло,

потому что она его любит, — с каждой ночью любви

понемногу

начала

бы

чахнуть

и

угасла

от

неразделенного чувства...

Вздохнув, Кэтрин бросила взгляд на светлеющее

небо, поднялась и прошлась по камере, погрузившись в

невеселые мысли. Вновь подняв голову, она увидела,

что совсем уже светло, и подошла к окну. От утреннего

солнца по земле бежали длинные тени. Кэтрин

поглядела вниз и, задохнувшись от муки, выдохнула:

— Донован!

403

Неужели это правда? Неужели и в самом деле он, или

это сон, грезы надломленного и утомленного сознания?

Нет! Луч солнца коснулся всадника, сверкнул в его

темно-каштановых волосах, высветил его широкие

плечи и умелую посадку. Это действительно был

Донован!

Радость мгновенно сменилась холодящим ужасом. Он

хладнокровно скачет навстречу смерти, словно в гости к

другу! Окно было закрыто и зарешечено, и открыть его

Кэтрин никак не могла. Ей так хотелось предостеречь

мужа, остановить его, уберечь от опасности! Если бы

женщине пришлось для этого заплатить собственной

жизнью, она бы ни на секунду не задумалась. Но она

была бессильна: Донован не мог ее услышать, и слезы

хлынули из глаз Кэтрин.

Помедлив несколько секунд, Мак-Адам пришпорил

коня и проскакал в открывшиеся ворота. Несомненно,

его прибытия ждали. Определенно там, в замке, от души

забавлялись его благородством, воспринимая его как

крайнюю степень глупости.

Может, они и правы, подумал Донован, но

противиться желанию, пусть в последний раз, увидеть

Кэтрин он не мог. Впрочем, им владела еще одна тайная

мысль: если Эндрю Крейтон здесь, то остается

возможность встретиться с ним лицом к лицу и перед

смертью заставить его заплатить за все.

Он медленно въехал во двор замка с таким

надменным спокойствием и самообладанием, что

Флеминга затрясло от злости. Посадка Донована всегда

была предметом всеобщей зависти, и лорд-изменник не

был исключением.

404

В пустом на первый взгляд дворе Донован остановил

скакуна, спешился и отошел в сторону от лошади.

Снедаемый тревогой, он тем не менее неторопливо снял

латные рукавицы с таким видом, будто это было для

него самым важным занятием на свете.

—

Милости просим в Хермитидж, милорд.

Донован обернулся. Он был поражен, увидев перед

собой Флеминга и Дугласа, но по его внешнему виду

определить это было невозможно.

—

Ваше приглашение было так настойчиво, что я

не смог отказать вам, милорды, — с подчеркнутой

издевкой произнес он, бросая изменникам вызов.

—

Что-то невеселый у вас вид, — ухмыльнулся

Флеминг. — Уж не боитесь ли вы?

Флеминг сознательно выводил его из себя, и Донован

это понимал. Но он чувствовал, как гнев закипает в нем.

Дорого он дал бы в этот момент за меч!

— Где моя жена?! — спросил Донован, стиснув

зубы.

—

Ах да, жена и свояченица. Они в безопасном

месте, до которого вам не добраться.

—

Если вы с ней что-нибудь сделали, я... —

Донован двинулся на Флеминга.

—

Ни шагу ближе, милорд, иначе вашей жене

придется расплачиваться за ваш дурной характер.

Донован остановился.

—

Где она? Я хочу ее немедленно видеть!

—

В свое время, — сказал Флеминг, двигаясь к

двери. — Прошу!

Донован понимал, что он на волосок от смерти, но

прошел внутрь, оказавшись в кольце людей Флеминга.

Ему заломили руки за спину и связали. Донован

405

взглянул на Флеминга и Дугласа, удовлетворенно

глядящих на происходящее.

—

Благородные лорды, — усмехнулся Донован, —

отчего вы не пожелали сразиться со мной лицом к лицу,

как подобает мужчинам?

—

К чему? — любезно спросил Флеминг. —

Зачем махать мечом, когда мы можем убить вас, не

подвергая себя опасностям! Вы даже можете сами

избрать для себя смерть.

—

Умирают все одинаково.

—

В самом деле? — В голосе Флеминга заиграло

веселье. — Если перед собственной смертью вы

увидите, как медленно и мучительно умирает ваша

жена, то, может быть, вы измените свое мнение, лорд

Мак-Адам?

Донован прищурил глаза и выдержал долгую паузу,

достаточно томительную для того, чтобы Дуглас, и без

того нервничавший, совершенно взвинтился. Только

после этого Мак-Адам тихо сказал: