Потягивая медленно пиво, Филипп изучал собравшихся. В отличие от кузнеца он не верил, что его ранил солдат, и хотел знать, был ли человек, стрелявший в него, в этой комнате. За последние несколько дней он обдумал эту проблему с разных точек зрения и пришел к выводу, что напавший на него человек и предатель, работающий на Эдгара Осборна, – одно и то же лицо. Ради чего неизвестному противнику понадобилось использовать его в качестве мишени – это он еще выяснит.

Филипп наблюдал за окружающими сквозь верхнюю часть своей пивной кружки. Это была интересная смесь различных слоев общества Западного Истона, и положение каждого можно было определить по его костюму.

Преобладали состоятельные землевладельцы, как лорд Стразерн и Цедрик Инграм. Они были одеты в разного цвета сатиновые или бархатные дублеты и широкие, по последней моде, кюлоты с пышными бантами и розочками у колен. Тонкие сорочки виднелись сквозь разрезы на широких рукавах дублетов, а головы украшали дорогие фетровые шляпы, дополненные такими же дорогими страусовыми завитыми перьями, элегантно спускающимися на плечи вместе с длинными блестящими локонами.

Здесь были и преуспевающие, вроде кузнеца, ремесленники и купцы. Их одежда не отличалась такой изысканностью, как у джентльменов, была более приглушенных тонов, но выражение их лиц оставалось столь же серьезным. Ведь решался вопрос о восстании, а это дело нелегкое.

Изучая их лица, Филипп пришел к выводу, что все они хоть и несколько нервозны, но совершенно уверены в предстоящем успехе своего дела. Все это само по себе пугало бы того, кто поддерживал противоположную сторону.

Если бы организация роялистов ограничивалась каким-то одним общественным классом, например, состоятельными землевладельцами или купцами, успех намечаемого ими переворота был бы сомнительным, но люди, собравшиеся здесь, представляли самые влиятельные круги британской жизни, и раз они объединились против республиканского режима, значит правительство Кромвеля обречено.

Собравшиеся заволновались, и лорд Стразерн тут же заметил сэра Филиппа; направившись к нему, на ходу что-то бросил Томасу. Филипп почувствовал, как бешено заколотилось сердце, что бывало с ним перед каждой битвой, и как все блуждающие мысли сразу выскочили из головы и уступили место самой важной – как теперь выжить.

В этот момент вошел Цедрик Инграм, что несколько отвлекло внимание лорда Стразерна, вынужденного обратиться к нему с приветствием. Все еще взволнованный, Филипп оценивал, с какой холодностью Томас кивнул Цедрику. Филиппу показалось это любопытным, так как приветствие вряд ли можно было назвать вежливым. Очевидно, Томас Лайтон не любил Цедрика Инграма. Филипп хотел бы знать – почему. Но и эта мысль оставила его, потому что лорд Стразерн уже приближался к нему.

– Хочу познакомить вас с сыном, – радостно сказал Стразерн и повел за собой Филиппа.

Вблизи Томас Лайтон еще сильнее напоминал Алису. Только нос отличался горбинкой, но, как и у Алисы, казался будто выточенным. И каштановые волосы были чуть темнее, чем у нее, но такие же пышные и вьющиеся. А живые голубые глаза светились особой проницательностью.

– Томас, хочу представить тебя нашему новому соседу сэру Филиппу Гамильтону.

Поклон Томаса оказался таким же сдержанным, как во время приветствия Цедрика Инграма.

Филипп ответил более любезно, с насмешливым и слегка удивленным выражением лица. Ни тени сомнения и тревоги, которые он испытывал, не отразилось в нем, но Филипп знал, что его притворство может быть разоблачено в любой момент. Из того, что сейчас скажет лорд Стразерн, он поймет, насколько возможно избежать ожидаемой конфронтации.

Его надежды разбились вдребезги после слов, сказанных лордом Стразерном:

– Сэр Филипп недавно унаследовал Эйнсли Мейнор от Ричарда Гамильтона. До этого он был в ссылке. Может быть, ты знаешь его?

Вопрос содержал косвенный намек, так как лорд Стразерн был не менее проницателен, чем его отпрыск. Он напряженно наблюдал за знакомством, и было очевидно, что Томас в этот момент не узнал Филиппа.

Взгляд голубых глаз Томаса стал более холодным, оценивающим, и впился в Филиппа, смело встретившего и отразившего его легким движением темных бровей. Когда Томас заговорил, Филипп почувствовал облегчение, которое постарался скрыть, так как оно могло его выдать.

– Мне кажется, нас уже знакомили, но я боюсь, не могу припомнить подробностей нашей встречи. Как вам удалось, сэр Филипп, вернуться и унаследовать собственность вашего отца?

– Моего дяди, – спокойно поправил Филипп. Томас склонил голову, признавая допущенную ошибку. – И мне удалось вернуться, потому что мой брат имел влияние в правительстве лорда протектора. Он помог, чтобы с меня сняли запрещение.

– Вам повезло, что у вас такой великодушный брат, – холодно сказал Томас. – Ведь вы были высланы, и он мог, ничего не предпринимая, унаследовать все сам.

Филипп пожал плечами, оставаясь с непроницаемым лицом, что всегда так раздражало Осборна. Филипп подумал, почему такой вопрос ему не задавали раньше.

– Война закончена, – сдержанно проговорил он, – и семейные связи начинают говорить громче политических.

При этих словах с лица Томаса частично сошло враждебное выражение. Он угрюмо кивнул:

– Англия, действительно, кажется в более выгодном положении по сравнению с колониями.

– Да, – мягко сказал Филипп, – когда мы взрослеем, узы, которыми мы связаны с детства, становятся крепче – с нашей семьей, с землей, со страной…

В ярко-голубых глазах Томаса мелькнуло изумление:

– Вы клоните к тому, что пришло время реставрации монархии?

– А разве не этот вопрос собрались мы обсуждать сегодня? – отпарировал Филипп, не желая компрометировать себя откровенной ложью.

– Именно! – воскликнул Стразерн. – И сегодня мне бы хотелось выслушать ваше искреннее мнение, сэр Гамильтон. Пожалуйста, без утайки скажите нам, хотели бы вы участвовать с нами в одном деле?

Филипп улыбнулся и согласился.

Пока он наблюдал, как лорд Стразерн повел сына к председательскому столу, чтобы открыть собрание, в мыслях продолжал перебирать заново словесную дуэль с Томасом. Кажется, ему удалось убедить Томаса в том, что связан с роялистами одной судьбой, и вроде бы Томас поверил ему, так как не стал задавать каверзные вопросы…

Возможно ли, что Томас никогда не встречал Энтони Гамильтона? В ссылке, в Европе, жили тысячи роялистов. Конечно, не все они были близки с королем, как Томас Лайтон. Насколько известно, брат Филиппа держался на расстоянии от королевского двора и лишь изредка ему позволяли посещать монарха. Чаще же он смотрел на него со стороны. Ссылка казалась Энтони невыносимой, и он стал много пить. Порок вызвал неодобрение таких людей, как Эдвард Гайдн – бывший наставник короля Чарльза и теперь всеми уважаемый советник, – они сочли недостойным поведение их подопечного.

Поэтому ни хорошая родословная, ни близкая связь с молодым королем с детских лет не помогли Энтони Гамильтону – он был выслан снова и именно тем человеком, за кого отдал свою свободу. Филиппу сообщили, что его брат умер ничтожным и разбитым. И эта горькая новость только утвердила его во мнении: жизнь при дворе пагубна и глупо вверять свою судьбу в руки королей.

Поэтому не исключена возможность, что Томас Лай-тон лишь мельком встречался с Энтони Гамильтоном на континенте. Томас принадлежал ко второй волне роялистов, последовавших в ссылку за королем Чарльзом после битвы при Вустере. Они были слишком молоды, чтобы помнить старый режим, и не имели представления о жизни при дворе. Своего короля и новую жизнь они принимали с большей легкостью, чем члены старой гвардии, как Энтони Гамильтон.

Поскольку Томас Лайтон не слышал о смерти Энтони Гамильтона, Филипп решил, что можно с успехом и дальше играть свою роль. Внешне братья были очень похожи друг на друга, а различия, которые мог заметить Томас, логично отнести к изменениям после лечения от алкоголизма.

Опасения Филиппа, вызванные анализом ситуации, прервал лорд Стразерн, который поднял руки и жестом призвал собравшихся угомониться:

– Джентльмены! Спасибо вам, что пришли сегодня. У нас накопилось много вопросов, поэтому прошу занять места, чтобы мы могли начать.

Послышалось шарканье, взрыв смеха, когда два человека попытались сесть на один стул, а потом подчеркнуто вежливо отказывались оба, уступая друг другу. Наконец, все уселись и наступила тишина.

Стразерн, улыбаясь, обвел взглядом присутствующих:

– Мне нет необходимости представлять своего сына, но я горжусь, что он был избран королем Чарльзом в наш район, чтобы оценить готовность к перевороту и восстановлению монархии…

Он прервал себя, так как резко распахнулась дверь и вошла жена кузнеца. Она остановилась, заломив руки, явно чем-то крайне взволнованная.

– Извините за то, что прервала вас, сэр, но это совершенно необходимо.

Вишингем встал, густо покраснев:

– Тебя еще здесь не хватало, милая! – грубо выкрикнул он.

Его неотступно тяготила вина перед Томасом Лайтоном и всеми посвященными в тайну из-за длинного языка своей жены. Бедная женщина побледнела и сглотнула:

– Да, муж. Я клянусь!.. Я долго ждала, чтобы вас не беспокоить, надеясь, что можно погасить, но…

– Погасить?! – озабоченно вскрикнул кто-то. – Это пожар?!!

Пожар всегда являлся опасностью, с которой никто не хотел иметь дело.

Госпожа Вишингем согласно кивнула:

– Он начался в кузнице, сэр, и вначале мы думали, что мы – то есть, мои дети и я, – сможем справиться. Клянусь, мы старались! Но теперь мы боимся… мой старший сын пытается вывести ваших лошадей из сарая, чтобы они не сгорели…

– Сарай тоже может загореться? – требовательно спросил Стразерн.

Она снова кивнула:

– Ага. Он примыкает к кузнице, видите ли…

– Почему ты не сказала об этом раньше, тупица?! – разъяренно заревел Вишингем.

– Ну, я не хотела мешать такому важному собранию…

– Быстрее! – скомандовал Томас. – Не время рассуждать! Надо гасить огонь!

– Согласен, – проворчал Стразерн.

Он разбил группу на части: одним – приносить воду из колодца, другим – отвечать за лошадей, третьим – гасить пожар. В считанные минуты все высыпали на улицу, засуетились, побежали, стали делать все, чтобы спасти дом и хозяйство кузнеца.

Филиппу, ответственному за спасение лошадей, как хорошо умеющему обращаться с ними, сноровка и расторопность лорда Стразерна на пожаре явились доказательством его прекрасных организаторских способностей и прирожденного чувства лидера. Случись начаться восстанию – и Чарльз Стюарт получил бы хорошую поддержку в лице лорда Эдварда Стразерна. Филиппу захотелось узнать, многие ли сторонники короля обладали такими способностями. Втайне он надеялся, что немногие, иначе английской республике – конец.

Пламя еще не перекинулось на сарай, когда Филипп, прихрамывая и тяжело опираясь на трость, торопливо подошел туда. Запах дыма и жар от огня напугали лошадей, и бедные животные испуганно ржали, поднимались на дыбы, пытались сорвать привязь или пинали копытами находившихся поблизости. Филипп быстро организовал людей, приказал выводить раньше тех лошадей, которые привязаны ближе к кузнице, и посоветовал, чтобы набрасывать тряпку на глаза животным, прежде чем выводить их наружу. Отбросив в сторону трость и не обращая внимания на боль в ноге, он отчаянно работал вместе с остальными.

Через десять минут они освободили сарай, и как раз вовремя, потому что сено на чердаке с ужасающим треском вспыхнуло и старый бревенчатый сарай запылал, как огненный оранжевый факел. Филипп, задумчиво глядя на огонь, стоял возле лошадей на безопасном расстоянии.

Сарай сгорел с поразительной быстротой. Конечно, сооружение было старое и в нем находилось много легковоспламеняющихся материалов, но этот огромный огненный шар не мог вспыхнуть от простого сена. Скорость и сила пламени сказали Филиппу о том, что здесь замешан порох. Это значило, что огонь разожжен преднамеренно, если, конечно, кузнец не хранил в сарае боеприпасы, что казалось Филиппу сомнительным.

«Если кто-то устроил поджег, тогда кто? И когда? И что важнее всего – зачем?.. Найди человека, устроившего пожар в кузнице, – найдется и предатель Томаса Лайтона, а там – быть может! – и тот, кто в меня стрелял», – думал Филипп.

* * *

– Я пойду в садик, – сказала Алиса дворецкому Дженкинсу, прикалывая широкополую шляпу к длинным локонам. – Хочу посмотреть, насколько выросла трава после зимы.

Стоял прекрасный весенний день, солнечный и теплый, подходящий для прогулки по саду и приготовления клумб под цветы.

– Если я кому-то понадоблюсь, то буду там.

Она сидела на корточках возле клумбы с лавандой, обрывая прошлогодние лепестки, когда над ней нависла большая мужская тень. Она улыбнулась и подняла голову, рассчитывая увидеть отца или брата. Но это оказался не кто-то из родных, а сэр Филипп Гамильтон. Алиса покраснела. Говоря Дженкинсу, куда идет и где ее искать, если будут спрашивать, она совершенно не предполагала, что придет он. И одета она была в то самое поношенное платье, в котором тогда бросилась в Эйнсли Мейнор навещать раненого Филиппа, и хотя он уже видел это платье раньше, она почувствовала себя так, будто вышла встречать гостей в белье. К тому же волосы были распущены. Они спадали с плеч и струились по спине шелковым золотым потоком. Алиса любила распускать волосы, но позволяла себе это лишь в присутствии своей семьи или в одиночку. А для встречи гостей она всегда делала строгую прическу. Особенно, если гостем был такой привлекательный мужчина, как сэр Филипп Гамильтон.