Митя только успел кинуть на вешалку плащ, заметив краем глаза, что чернота на плаще скрылась.

Он вошел в кабинет, еще в возбужденном состоянии и нимало не пугаясь, - решив, что скажет: я не нуждаюсь в ваших подачках и... А там видно будет.

Поэтому, когда Трофим пригласил его сесть, он сел с видом, скажем, оскорбленной невинности, даже закурил, и приготовился выслушивать нотации.

Трофим тяжело глянул на все это выпендривание, ничего по этому поводу не сказал, а спросил: где был, зятек?

Митя несколько заметался. Он думал, что сразу же начнется разборка, в которой,- под крик,- легко скажется его решение и его возмущение отношением... Прямой, простой, и заданный вовсе не хамски вопрос заставил его заметаться. И он соврал: отмечали премию в Домжуре...

- Хорошо, - как бы согласился с ним Трофим, - ну, а позвонить домой, предупредить? Нельзя было?

- Так получилось... Неожиданно собрались и ненадолго... А потом неоткуда было, там телефона сейчас нет в зале... - уже оправдывался Митя, понимая, что теряет лицо, забираясь в дебри вранья,

откуда не выпутается без потерь.

- Хорошо, - опять согласился папа, - телефона, там, предположим, нет, хотя автомат имеется, я ведь не серый волк из тайги, в Домжуре бываю... Что на это скажешь?

- Сломан там автомат! - Крикнул Митя, проваливаясь в капкан, подставленный ему бывалым охотником, - человеком, не раз обманывавшим свою супружницу, но не так бестолково.

- Ну и что? А часов, что, у тебя нет? И потом, зятек мой драгоценный, ДЖ до трех никого, за любые бабки, держать не будет ну, до полпервого, и то... Так, где ты шлялся, сучий потрох? Силы оставили Митю. Напряжение последних часов сказалось в дрожи рук и полной невозможности что-либо выдумывать...

Но сидеть и молчать он тоже не имел права, тогда он утеряет остатки чести, и он сказал почти шепотом: я был у Спартака, мы выпили сильно и я заснул...

- Может ты и заснул после того, как на...., как клоп, но не у Спартака. Он звонил тебе сегодня. Ну, как ( Спартак не звонил, но папа шел на шермака, понимая, что Митька был у бабы)?

Митя молчал. Сказать ему больше было нечего. Зачем он, дурак, приплел Спартака? И тот тоже, - не звонил, не звонил, и нате!

Трофим встал, подошел к Мите и влепил ему такую затрещину, что у того потемнело в глазах и он как сноп свалился со стула и лежал, почти бездыханный.

Трофим стоял над ним и ему хотелось бить и бить этого грязного сопляка ногами, пока не потечет со всех мест юшка.

Он сдержался ради Нэльки, ведь та заблажит как ненормальная. Взял графин с водой и щедро плеснул Митьке в рожу.

Тот застонал и открыл глаза. На физиономии у него мгновенно вспух фингал.

- Вставай, подонок, - прошипел Трофим и рванул зятя за плечо.

Тот охнул - рука у Трофима была наитяжелейшая, - и кое как поднявшись, взобрался на стул. Видок у него был, как у заморенного куренка под дождем. Трофим даже подавил смех.

- Ну, как, соображаешь хоть чуток? - Спросил Трофим. - Поймешь, что скажу?

Митя кивнул, хотя голова разрывалась от боли и все плыло перед глазами.

- Та вот, слушай сюда, - тихо сказал Трофим, боясь, что Нэлька стоит под дверью (почти так и было - под дверью она не стояла, но мимо медленно прохаживалась, останавливаясь и прислушиваясь),- ты, сучок, с бабой трахался, а не премии обмывал, это я тебе говорю. Выяснять, кто она и что, я пока не буду, хотя мне это как два пальца обо..... Но это - ПОКА, - если еще хоть раз повторится подобное, - я все сделаю, и твоей дамочке ходу не будет. Что она из этого вонючего издательства, для меня не вопрос. Короче, сегодня ты получил от меня задаток. Будешь вести себя как человек, - забуду и не напомню. Мало, что бывает. Сам молодой был. Но если повторишь, - пеняй на себя. Разнесу в клочья и никто мне ничего не сделает, это понятно? А теперь вали отсюда и скажи Нэльке, что упал по пьянке, это тоже понятно? О нашем разговоре ей ни гу-гу,- пил у ребят, премию обмывали, ясно? А я тебе внушение сделал. Иди, тошно на тебя смотреть.

Мите тоже было тошно на себя смотреть. Но не в зеркало и не на фингал, - тошно, что он оказался слабаком и не выдержал самого мизерного испытания.

Измочаленный, избитый, потащился он в спальню. Нэля сидела на постели в халатике и ночнушке, надо было бы, конечно, с ней покрутить любовь, но сил никаких не было и он медленно опустился в кресло у кровати. Теперь она начнет...

Она и начала.

- Как же тебе не стыдно, Митька, я с ума сходила... - сказала она вовсе не враждебно, что можно было предположить по ее виду в прихожей. Неужели не мог позвонить?

Тут он повернулся к ней и она увидела уже набрякший фингал, и схватилась за щеки: это папа... тебя?

Он с усмешкой покачал головой, - нет, пришлось помахаться у ДЖ с какой-то пьянью (говорить, что упал по пьянке, как предложил Трофим - не хотелось).

- Ты, что, Митя? Учишься в таком институте! А вдруг - милиция? И потом, не забывай, кто мой папа!

В Мите вспыхнула гордость "бедного, но честного" и он заявил: наплевать мне на твоего папу!

Тут и Нэля вспыхнула, - ах, тебе наплевать на папу? На деньги которого мы живем! В квартире которого ты кайфуешь! Да еще и реенок одет как кукла! Дрянь ты! Неблагодарная тварь!

Она уже кричала и, наверное, папа слышал.

Митю понесло (Нэля же не могла ему заехать в рожу!..): хватит! Хватит напоминать мне, что я - нищий нахлебник! Не выходила бы тогда замуж за такого! И вообще, я считаю, что мы должны разойтись!.. В этом доме жизни у нас не будет!

Тут Митя заткнулся. Вот он и сказал, что хотел... Радости ему это не доставило. Однако сказанного - не воротишь.

Нэля подхватилась и убежала. Не на кухню, - к папе, Митя слышал, как стукнула дверь кабинета.

Сейчас папа придет его бить, - подумал он уже со страхом, - щека и глаз болели невыносимо.

Нэля вбежала к отцу в слезах, уже с порога прошептав: папа, по-моему Митя собрался уходить!..

Трофим сидел в кресле, перед ним стояла бутылка коньяка "Двин" и он тихонько попивал, снимая стресс, до которого довел его зятек.

Когда вбежала Нэля, он встал и первое его побуждение было пойти и наконец-то избить сопляка до полусмерти. Но увидев состояние дочки, он остановил себя, сел, и сказал ей: "Не вопи, сядь, скажи, в чем дело."

Нэля села на стул и сбивчиво стала рассказывать, что Митька с кем-то подрался, что она ему сказала и что тогда он сообщил ей,- они должны развестись...

И снова навзрыд заплакала.

Трофим решил: сейчас или никогда. Сейчас они свободно смогут отделаться от этого прохиндея и Нэлька снова выйдет замуж - отец найдет ей за кого... - а этот пусть катиться колбаской по Малой Спасской, как говорят в Москве. И папа сказал ей, что думал.

Но Нэля вовсе не хотела разводиться с Митей - она его любила, так и сообщила папе. Он вздохнул, что делать с бабами? Даже если это твоя дочь. Чего она нашла в мозгляке? Этого Трофим никогда не поймет... Делать нечего, придется терпеть.

Он задумался надолго, выпил две рюмки коньяка, предложил дочери, она согласилась, выпила, чуток повеселела, слезы высохли, - она знала, что ее папа всегда найдет выход!

И он нашел. Сказал, - пусть Митька не дурит, а с пьянкой завязывает, скоро ему придется ехать в загранку, продолжать практику, на другом уровне. Так ему Нэля пусть и скажет, - в какой форме найдет нужным.

Нэля вошла в спальню, но говорить было некому - Митя спал, свернувшись в постели клубочком. Его враз сморили все страсти и пока Нэля и папа решали его судьбу, он прилег, и тут же провалился в сон.

Он спал допоздна и когда встал, вспомнил вчерашнее. Посмотрел в зеркало и ужаснулся: физиономию перекосило и она сияла всеми цветами радуги. Он пришел в ужас. Надо было идти на работу, а как? Вспомнил, что лепил Нэле и сморщился - теперь, при свете дня, вчерашнее приключение показалось ему сверхглупостью: сын, жена, которую он все-таки любит?.. В конце концов, хата, где он живет... Ну и наворотил дел, дурак, пьяница, алкан! Любовь с Еленой Николаевной вспоминалась, как сон, но ощущение наслаждения, какого он не знал, - осталось. Однако это не повод для развода и полного раздрызга. Он сидел на постели и не знал, что предпринять.

Вошла Нэля. Она была суховата, но не зла, и это Митю обрадовало может обойдется? А практика? У него от ужаса заныло лицо, пульсируя на самой болезненной точке - фингале.

Нэля как-то скорбно присела в кресло и сказала: не будем обсуждать, что ты вчера понатворил. Оставлю на твоей совести (вот теперь Нэля точно направила разговор - стоило Мите сказать о совести, как эта самая совесть сразу же начинала проявляться и он клял себя почем зря, обвиняя во всех грехах, существующих и воображаемых). Папа сказал, что ты можешь больше не ходить на эту практику в издательство. Открылась возможность поехать в Париж или Брюссель, я не знаю, переводчиком. Там ты продолжишь практику. Все твои дела заберут из издательства. С такой рожей вообще нельзя нигде появляться. Лечись. Я купила мазь и календулу, будешь мазать, прикладывать холод. И сидеть дома.

Митя в себя не мог прийти от счастья: он едет не куда-нибудь! В Париж! За что это ему? Почему тесть сначала чуть не убил его, а теперь засылает в загранку?.. Он посмотрел на Нэлю. Наверное, это она.

В порыве благодарности он кинулся к ней, зарылся головой в фартук и через несколько минут они лежали в постели, неистово любя друг друга.

Елена Николаевна маялась в постели.

Встать не могла, - ни моральных, ни физических сил не было. И решила пустить все на самотек: выгонят, так выгонят, муж

догадается, так догадается... А Митя?.. Что ж Митя... Она и к нему начинала испытывать какую-то неприязнь, как и к себе. Мальчик? Да. Но не младенец же, не школьник младших классов! У него семья, ребенок... Ему двадцать лет и надо отвечать за свои поступки. Да, она дрянь и гадость, но он не должен был тащить ее на какой-то чердак, поить коньяком и валить как последнюю шлюху на эти доски, от которых у нее разламывается спина.

Оба хороши, что там говорить! Ее спасало только снотворное. Она собралась принять таблетку, как в дверь зазвонили.

Сын, Лешка, открыл дверь. Она услышала какой-то разговор, но не придала значения, - мало ли кто может зайти...

Но сын заглянул к ней и сказал: мама, это к тебе, с работы. Она успела только шепнуть сыну: пусть немного подождут,

вскочила с постели, уже не обращая внимания ни на какие боли. Завязала горло шарфом, махнула по губам и щекам помадой, че

санула волосы и накинула теплую кофточку. Снова легла в постель и прохрипела, - войдите.

Как-то испуганно в комнату вошла Вера.

... Еще не хватало! подумала Елена Николаевна, вот кого неохота идеть! Пусть лучше бы из профсоюзав или еще кто-нибудь, а тут вроде подруга, начнет сейчас доставать, как да что... А она вдруг и расколется... Что-то не то скажет...

Елена Николаевна жалобно улыбнулась: видишь, залегла вот, простудилась...

Вера пока ничего дурного не подозревала.

- Ты извини, что я так ворвалась, но звонила, звонила, никто не берет трубку (Леля прошептала: я сплю все время...), хотела спросить Митю, вы вместе ушли (тут смутились и Вера, и Леля),

но его тоже нет. Вот я и решила - была не была, - зайду, может быть, что-нибудь нужно?

Она замолчала, поняв, что зря пришла и что у Лельки такой вид, будто ее вчера били и таскали или напилась вдрабадан.

Леля пребывала в страхе. Что говорить? Ну, простудилась, ну и что? Значит, вызвала врача, взяла бюллетень... И, как говорится, все дела. Ее мысли о том, что пусть, как будет, пусть выгоняют с работы, потеряли свой смысл: за что выгонят? За прогул? Какой? На работу ей все равно придется придти - оформлять бегунок и прочее... Нет, дорогая, так просто не отделаешься! Если только головой в петлю или в окно, но на это она не имеет права, у нее сын. И Елена Николаевна поняла, что лежать и стенать - не выход, надо, куда ни кинь - действовать. И это правильно: за грехи отвечают, и сполна. Врать Верке?.. А что если рассказать? В конце-то концов! По крайней мере тогда у нее будет какой-никакой союзник, и они смогут обсудить сейчас все ходы и выходы... Рассказать, конечно, в полном прилике. Да, наверное, так.

- Вера,- сказала наконец Елена Николаевна, - ведь я врача не вызывала...

- Да? - откликнулась беспечно Вера, а сама замерла: вот оно что! Наверняка что-то вчера БЫЛО у них!

- Ну и что? Напишешь за свой счет, редактор к тебе хорошо относится, ты никогда не прогуливала, не то, что некоторые... Подуаешь, делов! Напиши прямо сейчас.

Леля чуть не заплакала от счастья (как относительно понятие счастья, ах!), хорошо, что пришла Вера, такая уверенная и бодрая!