– Доброе утро, мой господин, да пребудет с тобой Господь. Как спалось?

Роберт ненавидел и себя за резкий короткий ответ, от которого по лицу жены пробежала тень, словно он с первых же минут пробуждения влепил ей пощечину. Это заставило его улыбнуться ей, добавить в свой голос толику участливости и спросить, хорошо ли она спала.

Всегда одно и то же, будто они и не расставались. Роберт заскрипел зубами и выскочил из постели, всем видом показывая, что его ждут неотложные дела, хотя вчера раззвонил придворным о своем намерении провести несколько дней в Камберуэлле с женой. Если он останется, то их общение потечет по знакомому руслу со вспышками его раздражения и ее ненавистной покорностью. Здесь не Норфолк, и притворяться перед Скоттами ему было особенно невыносимо.

– Ты никак собрался уезжать? – спросила Эми.

«Какая же дура! Неужели не видит, что я одеваюсь?»

– Да, – коротко ответил он. – Я совсем забыл об одном важном деле. Я должен был заняться этим еще вчера. Так что поеду наверстывать упущенное.

– В такую рань? – спросила она, не успев скрыть свое недовольство.

– Да, в такую рань, – резко ответил Роберт и быстро вышел из комнаты.

Он рассчитывал наспех позавтракать и уехать раньше, чем проснутся хозяева, но неугомонная Эми, конечно же, всех разбудила. Мистер и миссис Скотт, зевая, спускались по лестнице. Франсес на ходу закалывала волосы. Вслед за нею шла миссис Оддингселл. Естественно, Эми тоже торопилась вниз, стуча каблуками новых дорогих башмачков. Роберт натянул налицо любезную улыбку и приготовился повторить недавнюю ложь о важном деле, которое он позабыл сделать вчера.

Более искушенное семейство сразу распознало бы простую причину. Их благородному гостю невыносимо было оставаться под одной крышей с женой. Но для Скоттов, как и для Эми, столь поспешный отъезд оказался полной неожиданностью и поводом для беспокойства. Особенно тревожилась Эми, считавшая, что муж перегружен придворными делами.

– Неужели там больше никто не может справиться с этим делом? – спросила она, нависнув над ним с назойливостью заботливой мамаши.

– Нет, – ответил Роберт, жуя хлеб и запивая его элем.

– Сколько важных дел они тебе поручают, – с нескрываемой гордостью сказала Эми, оглядываясь на Франсес и Лиззи. – Им что, и шагу без тебя не ступить? Нельзя же взваливать все на плечи одного человека.

– Я королевский шталмейстер и обязан выполнять то, что мне поручают.

– Разве Уильям Сесил не может взять это дело на себя? – спросила Эми, назвав первое попавшееся имя. – Послал бы ему записку с кем-нибудь из своих людей.

В другое время Роберт посмеялся бы над такой наивностью, но сейчас был слишком раздражен.

– Нет. У Сесила хватает своих дел, и меньше всего я хочу, чтобы он вмешивался в мои.

– Тогда попроси своего брата, – предложила Эми. – Уж ему-то ты доверяешь? А сам остался бы здесь еще на день.

– Мне очень не хочется покидать вас всех, – сказал Дадли, включая в свое учтивое придворное извинение и Скоттов, а потом покачал головой. – Увы, я должен ехать. Я с великим удовольствием остался бы, если бы мог, но сегодня ночью вдруг проснулся с мыслью о том, что не распорядился насчет барок! После вручения ордена Подвязки задумано грандиозное празднество на воде. Заказ барок лежит на мне. Если я не сделаю это немедленно, торжества могут сорваться. Хорошо, что я вовремя вспомнил и еще успею отдать распоряжения.

– Но если тебе нужно всего лишь заказать какие-то барки, это можно сделать и в письме, – не унималась Эми – Напишешь все, что нужно, а слуга отвезет письмо.

Роберт снова заставил себя улыбнуться, любезно, но с оттенком снисходительности. Эми рассуждала как глуповатая норфолкская фермерша. Ему даже стало стыдно перед Скоттами.

– Письмами такие дела не делаются, – сказал он. – Я должен отдать устные распоряжения. Нужно еще раз проверить, сколько барок понадобится, какое количество гребцов необходимо для каждой из них. Это же будет не просто катание по реке, а пышное празднество. Отдельная барка понадобится для музыкантов. Еще столько хлопот. Как я вчера мог забыть?

– Может, и мне поехать с тобой? – робко предложила Эми. – Я делала бы все, что ты скажешь.

Роберт встал из-за стола. Прилипчивость Эми уже не раздражала, а бесила его.

– Дорогая, было бы жестоко вовлекать в мои дела еще и тебя, – сказал он тоном заботливого мужа. – Кстати, разве ты забыла о своем деле? Оно куда важнее. Вспомнила? Ты обещала, что обязательно сделаешь это для меня. Для нас.

– Конечно! – воскликнула Эми, и на ее лице мгновенно вспыхнула улыбка.

– Я прошу тебя заняться этим как можно быстрее. А сейчас я должен всех вас покинуть. Эми, обязательно расскажи нашим друзьям о моем поручении.

Роберт поспешно вышел, лишив жену возможности снова пристать к нему с мольбами и уговорами. На конюшне слуги уже седлали лошадей. Он опытным взглядом скользнул по ним. Молодцы, быстро управились. Дадли славился тем, что его сопровождающие отличались расторопностью хорошо обученных солдат, готовых выполнить любой приказ командира.

– Дорогой Ральф, хочу поблагодарить тебя и Франсес за гостеприимство, – сказал он, обращаясь к мистеру Скотту. – Знаю, что пребывание моей жены у вас не требует благодарности, поскольку вы любите ее не меньше моего и всегда рады видеть у себя.

– Вы правы, сэр Роберт. Эми всегда желанная гостья у нас, а ваше пребывание, даже краткое, – большая честь. – Мистер Скотт лучезарно заулыбался. – Вы позволите перед отъездом обратиться к вам с незначительной просьбой?

– С какой?

Ральф отвел его в сторону и пояснил:

– У меня возникли трудности с возвратом долга одного антверпенского купца. Представляете, сэр Роберт? Он написал долговое обязательство, но не платит. Мне не хотелось бы впутывать в это дело магистрат. Есть… некоторые сложности, которые лишь затуманят их простые умы. Мой должник об этом знает и пользуется как преимуществом, не желая рассчитываться.

Роберт сразу догадался, что к чему. Скорее всего, Ральф ссудил некоему антверпенскому купцу деньги под незаконно высокий процент и теперь тот отказывался платить долг, зная, что никакой лондонский коммерсант, дорожащий своей репутацией, не захочет сообщать властям, что решил нажиться и давал взаймы под запретные двадцать пять процентов.

– Какова общая сумма долга? – осведомился Роберт.

– Для такого влиятельного человека, как вы, – сущий пустяк. Всего триста фунтов. Но для меня это большие деньги.

Роберт кивнул. Не так уж давно и для него триста фунтов были просто громадной суммой.

– Можешь написать в Антверпен сэру Томасу Грэшему. Объяснишь ему, что ты – родственник моей жены. Мол, я прошу его посодействовать тебе в этом деле. Напиши, что он меня очень обяжет, оказав тебе помощь. Потом дашь мне знать насчет его решения.

– Я бесконечно вам признателен, сэр Роберт, – расплываясь в улыбке, сказал Ральф Скотт.

– Всегда рад помочь тем, что в моих силах.

Роберт отвесил церемонный поклон, после чего поцеловал Франсес и только потом подошел к Эми.

Она не скрывала своей печали. Лицо женщины было бледным, похолодевшие пальцы дрожали в его теплых руках. Эми пыталась улыбаться, однако ее глаза были полны слез.

Роберт наклонился и поцеловал жену в губы, ощутив их печальный изгиб. Ночью, лежа под ним, она улыбалась его поцелуям, обнимала, обвивала ногами и шептала его имя. Тогда ее поцелуи были ему приятны и даже сладостны. Но это было ночью.

– Что ты так печалишься, Эми? – сказал он, снова нагнулся и прошептал ей на ухо: – Я же не на войну еду. Мне очень не нравится видеть тебя грустной.

– Мне тоже не нравится видеть тебя раз в год, – прошептала она в ответ. – Неужели ты не можешь задержаться? Прошу тебя, побудь со мной хотя бы до обеда…

– Я должен ехать, – сказал Роберт, обнимая ее.

– Торопишься прочь отсюда, к другой женщине? – упрекнула мужа Эми.

Она прошептала это ему на ухо, но ярость, внезапно вспыхнувшая в ней, превратила фразу в змеиное шипение.

Роберт Дадли мягко отстранил ее, хотя предпочел бы оттолкнуть, и сказал:

– Нет, конечно. Я же все тебе объяснил. Улыбнись мне на дорогу! Наша семья вновь приобретает вес и влияние. Прошу тебя, порадуйся за меня и проводи с улыбкой.

– Поклянись мне честью своей матери, что у тебя больше никого нет.

Дадли даже поморщился – до того напыщенными были слова, произнесенные Эми.

Потом он быстро превратил гримасу в улыбку и сказал:

– Клянусь, дорогая. А теперь – улыбнись мне.

Эми попыталась улыбнуться дрожащими губами и солгала:

– Я так счастлива. Я радуюсь твоему успеху и тому, что у нас наконец-то будет дом. – Тут ее голос дрогнул. – Если ты клянешься, что оставался мне верен…

– Ты еще сомневаешься? Сама посуди, зачем тогда я стал бы говорить о нашем доме? Недели через две, может, позже, я навещу тебя у Хайдов в Денчворте. Я напишу миссис Оддингселл.

– Нет, напиши мне, – потребовала Эми. – Я так люблю получать письма от тебя.

Роберт слегка обнял ее и пообещал так, как взрослые сулят что-то ребенку, только бы он перестал капризничать:

– Хорошо. Я напишу тебе письмо и запечатаю. Никто его не прочтет, кроме тебя. Ты сама сломаешь печать.

– Нет, я еще не сломала ни одной твоей печати. Я осторожно снимаю их с листа и складываю в шкатулку для украшений. Там у меня хранятся печати всех-всех твоих писем.

Такой глупости Роберт от жены не ожидал. Что вздумала – хранить восковые печати с его писем! Он спешно сбежал по ступеням крыльца и вскочил на лошадь. Прежде чем тронуть поводья и поскакать прочь отсюда, он церемонно взмахнул шляпой.

– Мне пора, – сказал Дадли, даря Эми на прощание прекрасно заученную придворную улыбку. – Думай не о расставании, а о нашей скорой встрече.

Он старался не смотреть ей в глаза. Рядом с Эми уже стояла Лиззи Оддингселл, готовая поддержать и подбодрить свою подругу, когда он уедет. Роберт терпеть не мог затяжных прощаний. Он кивнул своим людям, те выстроились привычным порядком и тронулись в путь. Копыта громко цокали по камням пустой улицы. Роберту хотелось поскорее оказаться в том месте, где Хай-стрит сужалась и переходила в дорогу на Лондон.

Эми смотрела вслед процессии, пока всадники не скрылись за углом. Но и потом она оставалась на крыльце, ибо до нее еще доносились цокот копыт и позвякивание лошадиных удил. Наконец стихли и эти звуки, а Эми все не уходила с крыльца. Она ожидала, что ее господин вдруг чудесным образом передумает и вернется, чтобы получить от нее прощальный поцелуй или пригласить ехать вместе с собой. Не менее получаса Эми провела на крыльце, надеясь, что Роберт все-таки повернет назад. Но чуда не случилось.


Возвращаясь в Лондон, Роберт избрал длинную кружную дорогу и помчался по ней во весь опор, устроив настоящее испытание на выносливость и людям, и лошадям. Когда процессия наконец-то достигла конюшен Уайтхолла, кони тяжело дышали, их шкуры потемнели от обильного пота. Знаменосец скрипел зубами от боли в руках. Ему пришлось почти час выдерживать скачку галопом, держа над головой штандарт Дадли.

– Какая вожжа попала сегодня под хвост нашему хозяину? – спросил он, вываливаясь из седла на руки своих спутников.

– Похоть, – грубо ответил другой слуга. – Если не она, то неуемное честолюбие или больная совесть. Это три главные пружины нашего господина. Видел, как он сегодня торопился поскорее убраться от жены и вернуться к королеве? Сначала совесть загрызла, потом покрасоваться захотелось, а там уже и мужская страсть взыграла.

Когда Роберт спешился, к нему подошел Томас Блаунт, один из его старших слуг.

Он взялся за потные конские поводья, но отводить лошадь в стойло не спешил и тихо сказал:

– Есть новости.

Роберт молча ждал.

– Вчера заседал Тайный совет. Королева устроила им выволочку. Спрашивала, почему по договору, заключенному в Като-Камбрези, французов не заставили вернуть Англии Кале, а их принцессе не запретили изображать у себя на гербе наших леопардов. Потом сэр Фрэнсис ее утихомирил. Совет решил собирать средства на два военных корабля. Вам, как и всем, придется раскошелиться.

– Что-нибудь еще? – спросил Дадли, сохраняя на лице маску невозмутимости.

– Говорили о церкви. Сесилу было поручено составить билль насчет богослужений. Потом они проведут его через парламент. В основу служб положили требник короля Эдуарда с незначительными изменениями.

Дадли сощурился, раздумывая над услышанным, потом спросил:

– Были призывы к королеве не ограничиваться этим и посильнее прижать церковь?

– Да, но Сесил стал возражать. Сказал, что дальше заходить нельзя, иначе епископы взбунтуются, а часть знати их поддержит. Ему возражали. Мол, отцы церкви и так в оппозиции к королеве. Билль надо представить парламенту к Пасхе. Сесил надеется к тому времени уломать оппозицию.