– Давай сейчас не будем терзать расспросами лорда-секретаря, а выслушаем его позже, – предложил королеве Дадли. – Тогда он объяснит нам все свои решения и расскажет о положении дел в Шотландии. Как-никак, у него была нелегкая миссия. Да и путь сюда весьма утомителен.

«Взнуздал ее, как кобылу», – подумал Сесил, приготовившись к новой порции унижений.

– Идем, Елизавета, – сказал Дадли, протягивая королеве руку.

«Это что же, он прилюдно называет ее по имени да еще командует ею?»

Поведение королевы ошеломило его сильнее, чем ее гневный выплеск. Она пошла к Дадли, почти побежала, как выдрессированная гончая несется на зов хозяина. Потом они вдвоем покинули зал. Выходя, Дадли обернулся и послал Сесилу едва заметную улыбку, говорившую: «Ну вот, теперь ты сам убедился, каков расклад».


Уильям Хайд позвал сестру к себе в кабинет, святая святых, куда члены его семьи допускались крайне редко. Лиззи Оддингселл сразу поняла, что разговор предстоит серьезный, без скидок на женские эмоции и напоминаний о родственных узах.

Брат восседал за большим круглым столом, имевшим множество ящиков, на каждом из которых значилась буква алфавита. Столешница и ящики вращались вокруг оси, поэтому мистер Хайд всегда мог пододвинуть к себе нужный, где лежали договоры с фермерами-нанимателями, чьи фамилии начинались на эту букву, а также книги, в которых фиксировалась оплата аренды, и прочие бумаги.

Лиззи Оддингселл уже приходилось бывать в кабинете брата, она помнила, что ящик с буквой «Z» никогда не использовался. Почему бы не сделать стол с меньшим числом таких ячеек, предусмотрев по одной для нескольких букв? Это было бы куда разумнее, поскольку английские фамилии практически не начинались ни на «Z», ни на «X».

– Сестра, я хочу поговорить с тобой о леди Дадли, – начал разговор Уильям Хайд.

Он сразу же назвал ее по степени родства, а подругу – с упоминанием титула. Что же заставило брата взять официальный тон?

– Я тебя слушаю, брат, – принимая это, сказала Лиззи.

– Вопрос деликатный. Словом, я думаю, настало время увозить ее из нашего дома.

– Увозить? – повторила Лиззи.

– Да.

– Куда же?

– К кому-то из друзей.

– Но его светлость не делал никаких распоряжений по этому поводу, – попробовала возразить Лиззи.

– А ты за все это время получила от него хоть какое-то распоряжение? – парировал Уильям.

– Нет. Ничего с тех самых пор… – Она помолчала. – Да, как он навещал ее в Норфолке.

Уильям Хайд вопросительно посмотрел на сестру, словно она чего-то недоговаривала.

– Это было в марте, – неохотно добавила Лиззи.

– Когда она отказала ему в разводе и они крупно поссорились?

– Да.

– С тех пор он не писал ни ей, ни тебе?

– Мне – точно нет. А ей… – Лиззи подняла голову и сразу же поймала упрекающий взгляд брата. – Жене лорд Дадли тоже не прислал ни одного письма.

– Ее содержание оплачивается?

Лиззи невольно поежилась. Разговор начинал походить на допрос.

– Конечно, – только и сказала она.

– А тебе он платит?

– Я не нуждаюсь в его деньгах, – с достоинством возразила она. – Я ее подруга, а не служанка.

– Знаю, но ведь он платит тебе?

– Деньги привозит его слуга.

– Стало быть, сэр Роберт не полностью отказался от нее, – задумчиво произнес Уильям Хайд.

– Зато он постоянно забывает писать, – с упреком сказала Лиззи. – Его визиты можно пересчитать по пальцам. Эми месяцами не видела мужа…

– Обычно сэр Роберт присылал своих людей, чтобы проводить ее от одних друзей к другим, – произнес Уильям, будто рассуждая сам с собой. – Он всегда договаривался о ее пребывании. Как ты только что сказала, лорд Дадли до сих пор никого не прислал и сам с марта не подавал вестей о себе.

Лиззи кивнула, а Уильям Хайд добавил:

– Сестра, ты должна забрать ее отсюда и увезти в другое место.

– Но почему?

– Потому что она становится нежелательной персоной в нашем доме.

– Почему? Чем она тебе не угодила? – Лиззи не верила своим ушам.

– Если оставить в стороне чрезмерную набожность, наводящую на мысль, что у этой женщины совесть нечиста…

– Брат, что ты говоришь? Она цепляется за Бога, как за жизнь. У нее совершенно чистая совесть. Просто Эми пытается не утратить волю!

Уильям Хайд взмахнул рукой.

– Сестра, не надо повышать голос. Давай обсуждать это дело спокойно.

– Я не знаю, как можно не волноваться, когда ты называешь эту несчастную женщину нежелательной персоной в твоем доме!

– Я не стану продолжать наш разговор, если ты не пообещаешь, что будешь говорить спокойно. – Он встал.

– Я знаю, к чему ты клонишь, – глубоко вздохнула Лиззи.

– К чему?

– Ты пытаешься избавиться от лишних хлопот. Положению Эми сейчас не позавидуешь. Казалось бы, хуже некуда. Но ты все-таки решил сделать его еще хуже.

Уильям Хайд шагнул к двери, будто собирался открыть ее и выпроводить сестру.

– Ладно, Уильям, – торопливо сказала Лиззи. – Не надо на меня злиться. Не думай, что это не отражается на моем положении. Еще как. Причем не в лучшую сторону.

Он вернулся к столу, сел и продолжил:

– Как я уже говорил, даже если оставить в стороне чрезмерную набожность, дальнейшее нахождение Эми в этом доме может осложнить наши отношения с ее мужем.

Лиззи ждала, а мистер Хайд без обиняков заявил:

– Она должна уехать. Раньше я думал, что мы оказываем ему услугу, принимая ее у себя и защищая от клеветы. Мы точно выполняли все его распоряжения. Скажу тебе откровенно, тогда я считал ее… своеобразным подарком судьбы. Я думал, сэру Роберту приятно, что у нас она обрела тихую гавань, полагал, что он будет мне благодарен, но сейчас я изменил свое мнение.

Лиззи подняла голову и внимательно посмотрела на Уильяма. Он был ее младшим братом, когда-то почти ничего не знал о мире, отношениях между людьми и ловил каждое слово старшей сестры. Затем все поменялось. Уильям Хайд стал состоятельным, пожалуй, даже очень богатым человеком, главой семьи и теперь стоял на ступеньку выше, чем она. Он разбирался в людях лучше ее и учитывал тонкости, на которые Лиззи не обращала внимания.

– Как же ты думаешь теперь, брат?

– Я считаю, он просто выбросил ее из своей жизни, – все так же откровенно ответил мистер Хайд. – Она отказалась выполнить его просьбу и сильно рассердила мужа. Больше она не увидит сэра Роберта. Меня волнует не это. Важнее другое. Все те, кто принимает ее у себя, тоже больше не смогут общаться с ним. Я вовсе не намерен ссориться с сэром Робертом. Восхождение его звезды еще не закончилось. Мне незачем навлекать на себя гнев этого человека. Пока же получается, что мы не ему помогаем, а поддерживаем ее бунт против него. Я не хочу числиться в пособниках Эми.

– Но она – его жена, которая не сделала ничего дурного ни мужу, ни тебе, – напомнила брату Лиззи. – Она не бунтует против мужа. Эми просто верна брачной клятве, которую когда-то дала.

– Меня не заботит, кому и какие клятвы она давала в прошлом, – отчеканил Уильям. – Я учитываю нынешнее положение вещей. Сэр Роберт и королева Англии живут как муж и жена, только их брак пока не узаконен. Леди Дадли – помеха на пути их счастья. Я не хочу быть хозяином дома, где нашла пристанище женщина, мешающая счастью королевы Англии.

У Лиззи не было доводов, противостоящих железной логике брата, а никаких призывов к милосердию он слышать не желал.

– Но что ей теперь делать?

– Переехать в другой дом.

– А дальше?

– В третий, пятый, десятый… пока она не уступит сэру Роберту, не получит средств на свое содержание и не найдет себе постоянное жилье.

– Ты хочешь сказать, пока ее не заставят согласиться на развод, не отправят в какой-нибудь иноземный монастырь или пока она не умрет от сердечного удара.

– Сестра, только не надо разыгрывать передо мной трагедию, – поморщился Уильям Хайд.

– Я не разыгрываю. Положение Эми и впрямь трагическое.

– Но я-то здесь при чем? – теряя терпение, воскликнул Уильям Хайд. – Нечего обвинять меня в черствости. Не я создавал эти сложности. Не хочу сломать на них шею.

– А кто же тогда виноват? – с вызовом спросила Лиззи.

Она не думала, что у брата хватит жестокости сказать такое вслух, но ошиблась.

– Она, кто же еще! Потому Эми должна отсюда уехать.


Три предыдущие попытки Сесила поговорить с Елизаветой провалились. Королева не позволила ему и рта раскрыть, снова и снова обвиняя его в преступной мягкости, проявленной на переговорах с французами. Первые два раза он встречался с ней в присутствии Дадли и нескольких придворных, стоял, опустив голову, и слушал гневные слова о своей нерадивости в исполнении государственных дел, забвении интересов родины, равнодушии к национальной гордости англичан и их правам. Конечно же, именно Сесил был виновен в плачевном состоянии английских финансов. После публичной порки в главном зале он не пытался защищаться и только удивлялся, как уверенно королева поет с чужого голоса.

Да, по нотам Роберта Дадли. Сесил без труда угадывал это по интонациям. Оба раза Дадли стоял возле окна, смотрел на летний сад и нюхал ароматический шарик, поднося его к носу изящной белой рукой. Он постоянно менял положение тела, тихо или, наоборот, громко вздыхал и прочищал горло. Королева сразу же умолкала и поворачивалась в его сторону. Казалось, она готова дать ему высказаться. Сесилу было даже интересно, что этот знаток лошадей и устроитель придворных празднеств скажет по поводу государственной политики.

«Она его обожает, – думал Сесил, почти не вслушиваясь в поток жалоб, льющихся из уст королевы. – Елизавета полюбила по-настоящему. Дадли – ее первая не девичья, а женская любовь. Его глаза заменяют ей свет солнца, слова сэра Роберта содержат ту единственную мудрость, которую она способна услышать. Только улыбка лорда Дадли приносит королеве радость. Бесполезно сетовать, сердиться на ее глупость. Молодая женщина, потерявшая голову от первой любви. Можно ли сейчас призывать ее к здравомыслию, когда она радуется своему положению верной служанки Дадли? Да что там служанки! Его верной собаки!»

Придя в третий раз, он застал у королевы сэра Николаса Бэкона и двух фрейлин.

– Сэр Роберт что-то задерживается, – пояснила Елизавета.

– Давайте начнем без него, – очень кстати предложил сэр Николас. – Насколько я помню, в прошлый раз сэр Уильям говорил об условиях договора и подробностях вывода французских войск. Вопросы весьма серьезные. Вам не составит труда повторить то, что вы тогда сообщили?

Сесил кивнул и разложил перед ними свои бумаги. Наконец-то королева не отошла от стола и приготовилась слушать. Она сидела, разглядывая схему вывода французских войск.

Осмелев, Сесил встал, подробно рассказал об условиях, на каких заключал договор, после чего снова сел.

– Ты действительно считаешь, что это принесет нам прочный мир? – спросила Елизавета.

На какой-то момент все стало по-прежнему. Молодая женщина смотрела на своего умудренного жизненным опытом советника и спрашивала его мнение. Она знала, что он служит ей верой и правдой, не имеет никакой собственной корысти. Он вглядывался в личико своей ученицы и тоже знал, что она не обделена ни умом, ни мудростью, а опыт придет к ней с годами. Сесил чувствовал, что мир возвращается на круги своя, звезды и луна тоже встали на обычные небесные пути и ничья прихоть больше не заставит их падать к ногам земной правительницы.

– Да, ваше величество, я так считаю. Французы очень напуганы протестантским мятежом в Париже. Им сейчас не до войн. Они боятся, что гугеноты приобретут силу и влияние, опасаются вашего вмешательства. В Париже убедились в том, что вы защищаете протестантов повсюду. События в Шотландии наглядно это продемонстрировали. Понимаете? В их глазах вы стали гарантом свободы сторонников Реформации. Французам теперь будет очень невыгодно ссориться с Англией. Им сейчас мир нужен ничуть не меньше нашего. Я в этом уверен. Младшая Мария не позарится на Шотландию, пока ей весело живется в Париже. Она назначит другого регента и пошлет туда. Но ему уже придется считаться с тамошними лордами и выполнять условия мирного соглашения. Так что власть французов над Шотландией сохраняется лишь на словах. Они знают, как к ним там относятся, и не станут рисковать.

– А Кале? – ревниво спросила Елизавета.

– Он был и всегда будет темой отдельного разговора, – привычным спокойным тоном ответил Сесил. – Для нас это не является новостью. Я думаю, мы должны требовать возвращения этого города на условиях договора, заключенного в Като-Камбрези, когда истечет срок аренды. Теперь они будут соблюдать условия того договора тщательнее, чем делали это до сих пор. Французы научились нас бояться. Ваше величество, мы их удивили. Они не верили в нашу решимость, больше не посмеют смеяться над нами и двадцать раз подумают, прежде чем снова ввязываться в войну.